По словам Н.А. Бердяева, «воля к культуре», воплощенная в достижениях общественной мысли, в российском сознании сильнее, чем «воля к жизни», способная привести общество к расцвету технической науки и цивилизации. Рождение цивилизации произошло из воли человека к реальной жизни, к могуществу, власти над природой, к реалистичному, материальному благополучию — в противоположность созерцательному и символическому характеру культуры.

По пути от культуры к цивилизации с помощью «технического преображения жизни» развивалось общество Запада, с целью раскрыть технические возможности и достичь могущества над природой и ее признаками в человеческом образе. Восток развивался по другому пути — от культуры к так называемому религиозному преображению. Россия, от славянских культов до крещения Руси, от закрепления православия до революции 1917 года находилась в собственной культурной среде, отличной от прагматизма цивилизации, развивающейся на Западе, и переплетений культурных и религиозных практик под покровительством идеологии на Востоке.

«Воля к преображению жизни» в России замерла на пике своего развития, отразившись в последних идеях русской философии, прерванная неизбежным вмешательством исторической необходимости первой половины XX века. На этом пике сосредоточилась и впоследствии отрезанная “железным занавесом” воля к жизни, и тесно сплетенная с изгоняемым иррациональным началом общественного сознания воля к культуре. Насильственное подавление пережитков иррациональности в общественном сознании, проявившееся в официальном табуировании религии и свободомыслия, было призвано искусственно преобразовать общество, выращенное на культуре доверия к истории, власти и церкви, в общество, оперирующее понятиями непривитой практики научного прагматизма. Попытка рабочей силой привить неестественные нормы сыграла свою историческую роль в стирании культурной памяти — основной поддерживающей силе “воли русского народа”. Сегодня она пытается найти источник питания в форме протестов, иррационально — и рационализированно — связанных с чувством вины и презрения к самим себе.

Кризис гуманизма, наступивший в Европе в XIX веке, заключался в разочаровании в идеях и целях, обозначенных в эпоху Ренессанса. Гуманистический идеал человеческой свободы оказался невостребованным на фоне развития науки и техники, подбадриваемого распространяющимися идеалами прогресса и системы. В конце Нового времени творческие силы европейской культуры оказываются исчерпаны и происходит переход к идеалам капитализма и цивилизации. С уходом из искусства классицизма и появлением футуризма, порывающего с поиском целостного совершенного образа человека, оказывается отвергнутым и идеал свободного человека. Теория социализма, обретающая популярность в философии, означает переход от идеала индивидуальности к идеалу системы. В рамках концепции анархизма, заменившей утопии о божественном царстве, свобода обращается в насилие. Симптомы кризиса гуманизма проявляются на фоне исчерпанности культурных сил, общественной потребности в их обновлении.

Культурная эпоха Александра I была недолгим временем прилива творческих сил в российской культуре, вдохновленного эпохой Ренессанса. Русская литература XIX века выразила впечатление от культуры классицизма, расцветающей на Западе, а затем вновь обратилась к самобытным источникам творения — идейному конфликту индивидуального и общественного, комплексу человеческого страдания, жажды искупления грехов и спасения. Культурные возможности, обнаруженные в первой половине XIX века, приобрели впоследствии оттенок идейного мученичества в философии и литературе, противоположный радостной атмосфере Ренессанса. Неудовлетворенность идеалами гуманизма нашла более резкое выражение в творчестве Достоевского, Гоголя и Толстого, чем в европейской литературе, т.к. в условиях сокращенной эпохи «Ренессанса» в российской общественной среде ее культурные силы оказались не исчерпаны полностью. Трагичность русской мысли приобрела апокалиптический характер, повлиявший на развитие философии, в которой оформилась идея исторической конечности и революции как воплощения краха гуманизма.

Восприятие исторического времени — один из параметров общественного сознания, определяющий культурную направленность. В эпоху античности и эллинизма время в общественном сознании не имело начала и конца — отсутствовало понятие т.н. исторического свершения. Идея временной цикличности отражена в мифологии и философии: греческое миросозерцание представляло движение истории как круговорот. Эллинское сознание, по замечанию А.И. Бердяева, всегда было обращено к настоящему.

Представление о временных пределах истории возникло с приходом христианства и нашло наиболее яркое применение в западно-европейской культуре. Напряженное ожидание великого события, способного разрешить мировую судьбу народов, ярко проявилось в общественном сознании еврейского народа. Его мировому восприятию было чуждо «созерцание космоса» и оценка настоящего момента без мысли о завтрашнем, характерная для эллинского мира. Еврейское общественное сознание определялось восприятием грядущего и беспокойством о будущем.

В арийском сознании с наступлением христианства укрепляется идея катастрофичности истории, также определенная обращенностью сознания в будущее. В отличие от еврейской идейной культуры, эта обращенность больше связана с ожиданием конца света и божественной кары, чем спасения и чувством собственной ответственности за мировую историю.

Бердяев подчеркивает, что осознание истории как формы выражения безграничных временных возможностей, а не как чего-то привнесенного извне, определяет общественную свободу. Российское историческое сознание со времен язычества обращено к прошлому в большей степени, чем к настоящему и грядущему. С этим связано чувство вины, осмысленное в литературе Золотого и Серебряного веков, идея искупления грехов и покаяния, освобождения души, иными словами — идея поиска свободы, утраченной в дебрях прошлого. Герои Достоевского напоминают падших ангелов, тщетно пытающихся найти идеал безграничной свободы воли, когда-то отнятой богом, среди людей. Идея обреченности гуманизма, выраженная в творчестве Достоевского в тон кризису Ренессанса, происходящему в Европе, отразила острое восприятие темы человеческой свободы, характерное для российского общественного сознания. В обращении к прошлому сквозь призму трагичности русская мысль объединила исторический культурный опыт, пытаясь найти национальную идею, которая могла бы сплотить общественность и преодолеть пропасть, приближение которой смутно ощущалось в конце XIX века.

В российском общественном сознании эсхатологическая обращенность в будущее возникает, в отличие от европейского, в критические моменты социальной жизни. Согласно древнерусским космологическим представлениям, мир держится на «огнеротном ките», который в апокалиптическом сюжете народных сказаний сдвигается с места, из–за чего Землю поглощает огненная река.

Идея эсхатологической угрозы, исходящей не извне — с неба, из–под земли или в лице нисходящего хтонического божества — а непосредственно изнутри, из самой основы мироздания, отличает славянское язычество от других архаичных представлений о конце света. Языческий сюжет о конце света кристаллизировался в коллективном бессознательном в виде архетипа самоедства и саморазрушения, выразившегося в позднем общественном сознании, испытавшем влияние христианства, в виде стыда перед собственным прошлым — как на индивидуальном, так и на общественном уровне. Этот хтонический стыд предметно воплотился в параличе народной воли перед властью и собственными «карамазовскими» демонами, ведущими к утрате совести и к преступности.

В «мирное» для культурного сознания время эсхатологическая картина мира находится на фоне общественного сознания, в котором превалируют позитивные творческие силы, направленные на оценку прошлого и осмысление истории. В критическое время, связанное с перестройкой идейной культуры, навязываемой извне, происходит переход эсхатологической картины на передний план, что выражается в общественном сознании как предчувствие конца света и, следовательно, усиление неосознанной склонности к самобичеванию, самопоглощению и переживанию вины. Исторически такое провоцирующее внешнее воздействие на идейную культуру произошло на рубеже XIX-XX веков, с адаптации в российских реалиях философской теории социалистического утопизма, призывающей обесценить прошлое и бросить силы на постройку светлого будущего. Рассмотрение прошлого как вторичного, выполняющего опосредующую роль, идет вразрез с направленностью общественного сознания, сформировавшегося в России. В ситуации, когда В.И. Ульянов — носитель еврейского исторического идеала «мессианства», дополненного «передовой» идеей прогресса за вычетом свободы из суммы всеобщего равенства — и его сторонники попытались насильно вживить социализм в российскую политическую систему, в народном коллективном бессознательном активировался архетип самопоглощающей эсхатологии — иными словами, сдвинулся кит-земледержец. Это выразилось не только в очередном приступе паралича воли российского дворянства, у которого не оказалось сил для борьбы с насилием над историей, но и в истерической дуге народного порыва к искусно поданной иллюзии свободы. Человеческие силы, подкрепленные ожесточившейся энергией бессознательного, оказались направленными против самих себя подобно мифологической огненной реке, захлестнувшей кита и держащийся на нем мир.

Если представить развитие мирового общественно-исторического сознания в виде схемы:

Волнистая линия обозначает направление развития общественного сознания, возникшего в древней Руси. Понятия и категории, привитые в российской идейной культуре в эпоху Петра первого и в начале XX века, способствовали росту нетерпения людей, которые сломя голову мчались в красиво нарисованное будущее, а в результате возвращались на прежний уровень исторического сознания, что выражалось в усугублении представлений о приближающемся конце света, в отказе от свободы в пользу анонимного общественного блага и государства, в возрождении варварских наклонностей. М.К. Мамардашвили отметил, что многие нравственные и политические явления имеют языковое происхождение. Философ считал, что общественное нетерпение 20-30х гг. подстегивалось языком, в котором наскоро были выучены и применены понятия, заимствованные извне, но не осмысленные и не освоенные изнутри, инородные нашему языку.

Индивидуальная и мировая история приобретает значение в единстве всех ее дней. Один день личной — или исторической жизни не несет смысла в отрыве от остальных — это особенно применимо к российской культуры, для которой важна связь вчерашнего и сегодняшнего. Отрывочное, расщепленное, прогрессивное восприятие исторического времени в перспективе будущего и вне перспективы прошлого опыта, характерное для европейской культуры, немыслимо для адаптации в российском общественном сознании. Попытка привития такого восприятия равносильна перерезанию соединяющей структуры головного мозга — мозолистого тела — в нейрохирургической операции, приводящей к синдрому т.н. расщепленного мозга. При этом синдроме правое и левое полушария перестают взаимодействовать, в результате чего высшие психические функции, связанные с эмоциями, оказываются оторванными от ВПФ, связанных с аналитическим мышлением. Если пациенту, перенесшему такую операцию, закрыть глаза и дать на ощупывание предмет в левую руку (контролируемую правым полушарием), он не сможет назвать его (функция левого полушария), но сможет нарисовать (функция правого). Если же предмет предъявляется в правую руку, наблюдается противоположный эффект — пациент сможет назвать его, но не сможет нарисовать.

Роль правого полушария играет эмоциональный, творческий элемент культуры, связанный с историческим и религиозным опытом, роль левого — аналитическая составляющая, общественная и научная мысль. Подобно тому как взаимодействие полушарий определяет здоровую психическую деятельность, взаимодействие эмоциональной и аналитической составляющих идейной культуры влияет на статус народной воли и ее потребности в свободе. Отрыв культурного самосознания от общественной мысли возникает из–за нарушения целостности восприятия исторического времени — это произошло столетие назад и может повториться сегодня, приведя к асимметрии российского общественного сознания.

Историческое развитие российской реальности волнообразно — ее пики совпадают с культурным подъемом и моментами целостного исторического восприятия, опирающегося на прошлое, спады сопровождаются эсхатологическими тенденциями и возвращением на круге развития исторического сознания к мифологическому мышлению, управляемому архетипами и орудующему эмоциями. Эсхатологический образ мышления, характерный для современной эпохи нашего исторического развития, знаменуется усилением архетипического образа демиурга — персонажа коллективного бессознательного, связанного с идеей избавления от бед с помощью всесильного героя. Также появляется эхо эсхатологических мифов о приближающейся катастрофе, неразрывно связанное в коллективном бессознательном с идеей сакральной жертвы, приносимой богам. На роль «демиурга» избирались представители бизнеса, лидеры оппозиции и вызывающие доверие лица, подобные подставным участникам сине-зеленого эксперимента Московичи. На роль сакрального жертвоприношения претендует символическое кровопролитие, совершенное на Москворецком мосту. Оно могло быть как выражением манифеста бессознательных архетипов «умилостивания богов», совершенное под влиянием аффекта, подтверждая гипотезы об аполитичности совершенного преступления, так и актом сознательной провокации усугубления мифологического состояния общественного сознания.

По утверждению К.Г. Юнга, большая часть зла — индивидуального, ведущего к невротизму, и общественного, приводящего к неконтролируемой преступности и экономическому спаду — исходит от бессознательности. Когда созидательные силы утеряны, человечество обращается к бессознательным — к поиску старого или нового мифа. На личностном уровне происходит возвращение к образам детства — невротическая регрессия, на общественном — возврат к коллективным формам мифологического восприятия, проявляющегося в возобновлении представлений о конце света и связанных с ним ритуальных действий, выполняющих роль коллективного объединения, способствующего еще большему регрессу.

Кому была принесена «жертва» — национальному «демиургу» или западным «богам» — вопрос не иррациональных политических дискуссий, а хладнокровных расследований и надчеловеческого процесса всеразрешающего исторического развития. По словам К.Г. Юнга, подлинная история развития человеческого сознания хранится не в ученых книгах, а в «психической организации каждого из нас». Подобно тому как осознание невротического конфликта ведет к освобождению от симптомов, восприятие истории как целостности, неразрывно связанной с культурно насыщенным прошлым и независимым будущим, подчиненным лишь восприятию обществом собственной свободы, — нить Ариадны, способная вывести противоречивое настоящее на свет эпохи нового гуманизма.