Локус: Ненависть, философия и социальные сети. Павел Вавилов

Текст из зина сообщества Локус «Ненависть, философия и социальные сети». Информацию о печатном издании можно найти здесь

От любви до ненависти в один клик

В этом тексте читателя ждет много слов и предложений, которые наверняка вызовут ненависть к автору. Такое может произойти, если автор допустит орфографическую ашибку. Или он попытается призвать к собственному остракизму путем повторения этого предложения. Или он попытается призвать к собственному остракизму путем повторения этого предложения. Еще есть вероятность пошатнуть спокойствие читателя используя используя дублирующиеся слова и еще буквыы и еще игноррируя простые правила пунктуации точка

Читатель с философским бэкграундом может понять без особых гуглозатрат, что пассаж с претензией на интерактивность — это постмодернистская игра с текстом. Культура научных (и не только) публикаций предполагает, что сначала автор должен обосновать актуальность рассматриваемой проблемы. В данном случае он заигрывает не столько с читателем, сколько с образом критически настроенного читателя. Эту форму «флирта» можно назвать «предварительной лаской». Э. Левинас утверждал, что ласка — такой способ бытия субъекта, когда он, соприкасаясь с другим, идет дальше этого соприкосновения, поскольку ласка не принадлежит миру прикосновений — «она не знает, что ищет».

Что предваряет собой ласка? Разрядку и последующую детуменсенцию дискурса.

Если ласка — это выражение любви и заботы, то проявлением ненависти, «специфической лаской» можно назвать петтинг, который является «суррогатной формой коитуса», раздражением эрогенных зон. Это определение петтинга знает каждый школьник. Также он настоящий специалист по производству ненависти у другого. В его арсенале нецензурная лексика, угрозы «вычислить по IP» и вступить в половую связь «с твоей мамкой». Хотя, как правило, все ограничивается словами, которые только слегка касаются «эрогенных зон» адресата.

ДеМОНСТРация ненависти

«То, что есть страсть в отношении какого-то одного субъекта, в другом отношении есть действие», — писал Декарт. Если верить ему, то ненависть как некая страсть к другому — это аттрактант дискурса; феромон, продуцируемый хейтером. Декартовский персонаж современности живет по принципу «ненавижу, следовательно, существую», утверждая свое житие-бытие на открытой ране Другого. Сегодня огромное внимание массмедиа уделяется различным формам хейтерства: буллингу, троллингу, абьюзу и токсичному поведению. Социологи/психологи/философы обычно видят причину этого «человеческого, слишком человеческого» аффекта в недостатке любви, понимания и заботы. Если читатель уже почувствовал щекочущее прикосновение ницшеанских усов, то стоит вспомнить понятие рессентимента. Итак, хейтер своими действиями требует раскаяния от объекта ненависти. Он хочет, чтобы последний испытал ненависть к самому себе, пережил катарсис и просил прощения за оскорбления представителей слабого пола, колониальную историю и т.п.

Ненависть по своей сущности интенциональна. Она может быть направлена как минимум на три объекта: на другого, на идею или на себя. Кто-то ненавидит другого за цвет кожи, макияж, аккаунт в TikTok, родинку на носу, прыщ на лбу, «плоские» шутки, голубые арийские глаза, «ться» вместо «тся». Если каждый из нас является объектом ненависти другого, то ненавидящий абстрактный некто — рессентиментальным субъектом идеологии. Он жаждет наших провинностей и ищет в символическом порядке культуры ту чувствительную опору, которую можно обнажить с помощью ненависти. Если тебя поправят, когда ты скажешь «ихний» в приличном обществе, то это проявление заботы о великом русском языке или о тебе, неуч?

Ж. Лакан в своё время так определил понятие «любовь»: «Давать то, чего не имеешь, тому, кто в этом не нуждается». Перефразируя, можно сказать, что ненавидеть — это давать то, что имеешь, тому, кто в этом нуждается, как в интернет-меме «Если евреи такие умные, то почему они не умеют дышать газом?» Р. Салецл писала, что «расист целится в то травматическое ядро жертвы, вокруг которого она формирует свою идентичность». В «подворотне» социальных сетей мы встречаем хейтеров, которые целятся в ядро нашей личности, а также в те идеи, которые мы (не) отстаиваем.

Таким образом, ненависть — это не чувство и не эмоция, которые субъект объективирует с помощью текста. Это дискурсивный аффект, благодаря которому можно озвереть, превратиться в монстра. В одном из эпизодов советского мультфильма про кота Леопольда показано, как это работает: добрый кот принял таблетку «Озверин» и трансформировался в хищника, кровожадное чудовище. Действие психотропного вещества закончилось, когда мыши показали белый флаг. На протяжении всего цикла мультфильмов назойливые мыши пытались вызвать у кота агрессию, а когда добились своего — раскаялись.

Главной целью хейтера является пробуждение монстра.

Фигура монстра в мировой культуре характеризуется ненавистью без причин: он всегда готов схватить жертву за конечность и утащить ее в бесконечность и мрак подкроватной бездны.

Цифровая культура визуализировала и объективировала NPC-монстра, который может напасть, едва мы зайдем на его территорию. Нельзя не вспомнить популярную серию игр «Neighbours from Hell» (2003), русифицированную под названием «Как достать соседа?». Современный цифровой хейтер, обычно прячась под маской Анонимуса, играет в игру «Как достать феминистку/националиста/русофоба?». Не является ли представитель/представительница социально-критических течений (феминизм, экоактивизм, эмпириокритицизм, луддизм, акселерационизм, навальнизм) тем самым монстром, ожидающим активных или пассивных триггеров? С другой стороны, феминизм — просто новый способ привлечения мужчин/женщин.

Но причем здесь петтинг? Какое наслаждение получает человек, пишущий «Нерусским не место в рассии», «Барака абама жует бананы» и «Женщинам место на кухне»? Конечно наслаждение от текста, от дискурса в публичном поле. Во-первых, так он находит своих единомышленников. На заре распространения соцсетей уже существовали сообщества «Группа для тех, кто ненавидит томатный сок», «Группа для тех, кто ненавидит Ивана Сидорова из 7 „А“» и тому подобные. А во-вторых, старается (сейчас будет введен новый термин) «запеттинговать» читателя, т.е. слегка дотронуться до нежных чувств, оскорбив его достоинство.

Скажи мне, кого ты ненавидишь, а я скажу, кто ты

Но что происходит внутри провокатора? Что им движет? Желание быть сожранным монстром? Тут не обойтись без толстой сигары дедушки З. Фрейда.

Первые наши авторитеты — это родители, воспитатели, учителя, которые позже трансформируются в наших ментальных оппонентов. Иногда мы вызволяем их из индивидуальной памяти, чтобы санкционировать разрешение внутренних конфликтов. Согласно психоаналитической теории, родители — первые враги. Сперва мы ненавидим мать за «плохую» грудь, потом отца за то, что тот спит с матерью (или с другой женщиной). После мы научаемся ненавидеть томатный сок, одноклассника Сидорова, слово «ихний», ЕГЭ, бывшую/бывшего и мудака-начальника.

В работе «Ребенка бьют» Фрейд описывает три фазы или сценария-фантазии избиения ребенка:

1) «Отец бьет ненавистного ребенка»;

2) «Я избиваюсь отцом»;

3) «Я наблюдаю, как не-отец (учитель, тренер — некто) избивает ребенка».

Если первая фаза указывает на сексуально-садистский характер ревностной сцены, то вторая, как правило, не имеет реальных оснований, а фундируется мазохистским отношением, в котором садизм обращается против собственной личности. Поговорка «Бьет — значит любит» основывается на этой фантазии. Третья же фаза сигнализирует о садистко-мазохистком компоненте, когда легко ранимый субъект в своем воображении создает «мальчиков для битья». В своем желании ненависти субъект требует только одного — смерти другого. Ненавидеть — значит желать не видеть. Но попробуйте-ка не хотеть не видеть. Вряд ли у вас получится. Ненавистник желает не видеть, аннигилировать, уничтожить, стереть с лица Земли то, что он ненавидит. Но для этого ему нужно быть как можно ближе и дольше со своим объектом ненависти.

Хейтер — чаще всего ссыкло, поэтому действует он, как правило, не своими руками.

В одном из выпусков «Ералаша» 1993 года есть скетч под названием «В пух и прах». Школьник Петя возвращается домой со свежим фингалом, который ему только что поставил Бочкин. Он надевает на угол подушки свою кепку и представляет, что это его обидчик. Другой угол подушки, словно ухо, Петя начинает выкручивать, наблюдая за его «страданием»: «Больно? Ничего, потерпишь!». Сокрушающий удар ногой в стиле Ван Дамма разрывает подушку, из которой хлопьями начинают вылетать перья. Раздается звонок в дверь — на пороге стоит побитый Бочкин в тех самых перьях. «А вот ногами я тебя не бил», — заявляет он. Но ведь на самом деле обидчика бил не Петя. Тогда кто же? Сценаристы дают подсказку: в комнате висит постер со Шварценеггером.

У каждого из нас есть свой враг «Бочкин» и каратель «Шварценеггер». Для того, чтобы ненавидеть, нам всегда нужен Другой. А чтобы обезвредить хейтера, уже другой Другой, и чем последний будет страшнее, тем лучше. «Сталина на вас нет!» — говорим мы, когда понимаем, что с этими мудаками справится только мессия.

Вывод

И все же место удовольствия в теории текста остается не вполне ясным. Просто-напросто в один прекрасный день мы вдруг начинаем испытывать потребность слегка ослабить гайки теории, сместить дискурс, идиолект занятый самоповторением и оттого окостеневающий, расшевелить его каким-нибудь вопросом. Удовольствие и есть не что иное, как этот вопрос. Прослыв чем-то вульгарным, презираемым (кто всерьез решится сегодня называться гедонистом?), удовольствие как раз и способно воспрепятствовать возвращению текста к морали, к истине — к морали истины: это окольное, так сказать — «обходное» средство, без которого, однако, даже теории текста грозит опасность превратиться в центрированную систему, в философию смысла.

Уважаемый читатель, если ты всё-таки дочитал до конца, прошу обратить внимание, что предыдущий абзац — это копипаста отрывка из текста Р. Барта «Удовольствие от текста». Последний способ привлечь твое внимание. Переходя к собственным выводам, отметим следующее. Во-первых, стоит помнить, что ненависть амбивалентна: мы ненавидим одновременно расизм и негров, цифровизацию и очереди в продуктовых магазинах, постсоветский политический режим и советский. Субъект наделяет качествами монстра ненавистный объект, делая его соучастником своей ненависти. Во-вторых, нам необходимо выработать политику избежания взаимного петтинга. Предлагаю свой вариант:

1) не заходить на чужую территорию;

2) если такое произошло, то принимать ненависть другого с удовольствием;

3) разочаровывать хейтера, говоря, что тот плохо ненавидит.

Такая инструкция позволит избежать взаимного срача в социальных сетях. Но это не точно.