[ч.1 ст. 20.3.3 КоАП РФ] идет уже месяц и три дня. Эмоциональное напряжение первых двух недель спало, люди вокруг остывают, начинают мыслить в оттенках между белым и черным, и это хорошо. Но я хочу, чтобы остыв, мы не переставали говорить, сомневаться и помнить о ценности человеческой (и не только) жизни.

Я вижу, как те, кто в первые дни стоял на позиции безусловного сопротивления, начинают «мыслить политически» — назовем это так. Они пробуют включать рациональное холодное мышление геополитического игрока, а из уст звучат рассуждения, близкие к провластным, и здесь я даже не имею в виду власть какого-то конкретного государства.

Один мой друг назвал странной, неуместной эмоциональную моральную аффектацию, из которой часто исходят люди говоря о политике, «вопросы которой не должны касаться морали». «Мне не очень понятно это странное чувство вины интеллигента за какие-то действия политической элиты…»

Здесь мне хочется остановиться и разобраться подробнее. Должна ли все–таки мораль касаться вопросов политики или нет? Так ли неуместно коллективное чувство вины, и что нам с ним делать?

Для начала хочется привести слова бывшего главного художника Первого канала, Дмитрия Ликина, который после своего ухода дал интервью
Медузе [1]:

«Я понимаю: есть разные человеческие профессии. Есть, например, профессия политика. Допустим, все, что нам говорят снаружи, имеет место быть. <…> Да, плохо, да, больно, все всё понимают, гибнут люди, но лучше сейчас погибнут 100 тысяч человек, чем потом — весь земной шар… А это примерно то, что нам говорит Владимир Владимирович. И это прагматическое соображение, которое я не могу оценивать. Это — логика политика. Видимо, в рамках этой логики можно оценивать решение и взвешивать риски в человеческих жизнях.

Но я — не политик. Я считаю, что принадлежу к профессии, которая относится к полю культуры. А в поле культуры каждая жизнь — бесценна. Каждая. Нас так учили. А значит, я должен сделать выбор — либо переходить в поле политики, либо остаться в поле культуры, в котором я находился все свои 55 лет».

Значит ли это, что людям, погруженным в культуру, следует остановить попытки мыслить политически, а людям, не имеющим отношения ни к политике, ни к культуре (оба слова в смысле профессиональных сфер) — и подавно? Нет, не значит. Мыслить можно и нужно беспредельно, однако я предлагаю соразмерность зоны своей реальной ответственности и той концептуальной, мыслительной позиции, из которой мы исходим, принимая реальные решения и делая выборы каждый день.

В моей маленькой жизни есть установки, которые я хочу сохранять так долго, как только смогу. Быть верной им до конца. Наверное, в сухом остатке их можно определить как честность и ненасилие. Честность в первую очередь к себе, как соответствие не каким-то внешним, гетерономным законам, а единственному внутреннему, идущему от сердца, мне не принадлежащему, но которому всецело принадлежу я.

Что касается ненасилия — так вышло, что еще в детстве, в начальной школе идея пацифизма как-то очень органично соответствовала моему существу, и до сих пор я живу с ощущением, что она всегда была частью меня. Сейчас я общаюсь с людьми разных, зачастую противоположных философских и политических взглядов, и когда они говорят о своем детстве, в их словах тоже присутствует это странное ощущение, что некая идея была с ними всегда — идея равенства, идея верности родной земле, идея пути и так далее, и так далее, и так далее…

Памятуя об изменчивой природе всего, в том числе и личных идеалов, кто-то критично укажет, что я не желаю пойти в анализе дальше того, что сформировало меня как личность по причине слабости духа. Да, это именно желание не идти дальше, но еще это выбор, и причина этого выбора — осознание того, что наши ресурсы как конечных существ не бесконечны, и, если говорить без лукавства — все мы выбираем приемлемые для себя границы мысли, просто руководствуемся разными ценностями. Как сказал однажды мой друг, будучи в кислотном трипе, внезапно оторвавшись от ковра и посмотрев на меня и подругу:

«Я выбираю не всматриваться в ничто,
потому что я знаю, что не найду там вас».

***

Чувство вины всегда стоит стараться преобразовать в чувство ответственности, отличие которого — это отличие направления взгляда: взгляд вины направлен в прошлое, взгляд ответственности — в настоящее и будущее.

Когда зона ответственности тождественна зоне власти, возникает вопрос легитимности. Это значит, что зона ответственности конкретного лица определяется не им самим, а чем-то или кем-то извне. Субъект не захватывает власть: он ею наделяется, он ее получает. Поэтому всем лже-царям и царицам, свергнувших своих предшественников, было так важно найти основание для своего престолонаследия: либо через выбор т.н. большинства, либо через связь с царской фамилией, наделенной властью от Бога.

И здесь открывается важный момент: самодержавная власть монарха всегда опирается на крепкие духовные основания в виде всеобщей веры в одного и того же Бога. Только такое, сакральное основание может быть достаточным, чтобы сосредоточить всю власть в одних руках.

Нужно понимать, что неограниченная власть дается монарху (будем называть его сувереном, как это принято в философской традиции) не безвозмездно: исключительное право наказывать, совершать насилие и осуществлять контроль отбирает у суверена власть над его собственным существованием. Суверен отдает за это право целиком всю свою жизнь, без разделения на личную и общественную. Политическое здесь поглощает биологическое и поглощает частное.

Во-первых, каждый шаг суверена и членов его семьи является достоянием общественности. Народ знает все, начиная от ежедневного меню, заканчивая тем, где учатся и с кем вступают в отношения наследники суверена.

Во-вторых, когда происходит переворот и власть сменяется, первого, кого приносят в жертву — это суверен, причем его уничтожают не политически (по средствам выговора или запрета на дальнейшую политическую активность), а биологически, т.е. лишая его жизни. «В некотором смысле король всегда голый», — подытоживает Дмитрий Хаустов в лекции о биополитике [2]. Именно эта абсолютная уязвимость дает суверену право на абсолютную власть, но в момент кризиса, например, когда надрывается божественная легитимность, чары могущества рушатся и все видят на месте самодержца маленького, слабого человека. Фигура суверена — это чистый символ, ноль объект, форма без содержания, дающая, однако, основание для всей иерархичной организации общества посредствам связи с божественным началом и поглощением личности суверена.

Думаю, люди по обе стороны нынешней гражданской информационной войны понимают, что некто в нашей стране претендует на место суверена (а по факту уже им является). Кто-то приветствует эту претензию, кто-то критикует. Но о какой легитимности единоличной власти может идти речь, когда

1. личная жизнь суверена держится в тайне и строго отделена от политической;

2. власть не передана ему от всеобщего Бога (потому что этого всеобщего Бога в современной России просто нет)?

На фоне этого противоречия становится яснее и другой момент: европейские лидеры пытаются действовать и разговаривать с лже-сувереном в рамках демократических законов, сохраняя легитимность своей не-суверенной власти, данной им выборным путем. Пытаются общаться как с равным. Но лже-суверен находится совершенно в иной плоскости координат, в которой демократические принципы попросту ничего не значат. Он хочет возродить империю, и это можно было бы понять и принять, если бы у имперскости были реальные основания. Однако вот незадача — король изначально голый!

Власть лже-суверена удерживается исключительно путем обмана (пропаганды) и насилия, неоправданным ни с точки зрения концепции самодержавия, ни с точки зрения демократии. Именно это вызывает у всего мира возмущение. Чем больше власти сосредотачивает в своих руках суверен, тем больше ответственности ложится на его хрупкие плечи, а если власть нелегитимна, то он заведомо себя дискредитирует, и с каждым новым актом все более гарантирует и приближает свое падение в бездну.

Теперь, возвращаясь к проблеме морали и политики:

Проблема не в неуместном гуманизме интеллектуалов, не в моральном аффекте общества, а именно в том, что современная политика оказалась областью а-морального, и более того, люди, которые делают своим компасом волю к власти, готовы воспринимать это как само собой разумеющийся факт.

В прежние времена общее духовное основание обеспечивало связь политических решений и морали. То есть решение о насилии подразумевало —и все это понимали — ответственность перед Богом (понимаю, как сложно атеисту представить значимость этой ответственности — я сама была в этой умозрительной позиции. Человек, который не имеет веры во что-то надмирное, находится в иной системе координат, аналогично тому, как — я уже говорила — суверен находится в иной системе по отношению к демократу. Кажется, атеисту проще признать и прочувствовать картину мира эллина и значимость мифа, чем признать и прочувствовать картину мира и ценности христианина. Все это глубоко понятно, но здесь мне ничего не остается, как предложить довериться моему чувственному опыту и знаниям христианской культуры).

Сейчас духовное основание выбито из–под ног современности, а значит связь морали и политики нарушена. Абсолютная власть заведомо аморальна и насильственна, на верхушке общества оказываются преступники, для которых не существует никаких высших регуляторов, способных дать оправдание их действиям в глазах народа, а единственный закон, которому они подчиняются, принадлежит им же и меняется, если становится неудобен.

Именно поэтому единственная легитимная власть, которая возможна в современном мире на уровне государства — выборная и разделенная, потому что она не нарушает моральных обязательств перед теми, кто ее дал. Я не считаю демократическое устройство общества панацеей, но на данный момент не вижу более подходящих моделей, хотя ожидаю их появления и актуализации. С интересом вглядываюсь в будущее и думаю: возрадуется ли когда-нибудь в этой жизни моя маленькая внутренняя анархистка?

Много раз в тексте звучит слово «Бог», но и здесь нужно отметить: в век доступности информации, общения и легкости передвижений я не вижу ни возможности, ни вероятности того, чтобы какая-то из ныне существующих крупных религий стала связующим веществом нового мира, не говоря уже о том, что нормой считается «просвещенный атеизм». Однако сама сфера сакрального, надмирного, «имманентного невозможного» не уходит из нашей жизни, но обособляется от сферы религиозного. Такая конфигурация духа может помочь возникнуть и сформироваться горизонтальным, текучим структурам общества, но это тема для отдельного разговора.

Напоследок приведу еще одну цитату, принадлежащую Гудрун Энслин, одной из лидеров Фракции Красной Армии (RAF), которая, кажется, лаконично подытоживает размышления о зонах ответственности, власти и личной морали в условиях секулярного общества [3]:

«Фашизм начинается с разрыва между частным и общественным поведением».

27 марта 2022.

Иллюстраторы:

Иван Ханжин
Аделина Абдрашитова

Источники:

1. Ликин Д. Интервью Медузе, 2022 URL
2. Хаустов Д. Лекции по современной философии. Джорджо Агамбен. Биополитическая апория. — 1:04:00
3. Цветков А. Марксизм как стиль./ А.В. Цветков — М.: АСТ, 2016 — С. 80