Create post
HEARTWIN

Pollen fanzine №3, «_», Pynchon in public issue

Какой потенциал рассеивания у листа формата А4. Известны ли характеристики этого агрегата. Каковы составные части пишущейся страницы. В какой момент текст в радуге тяготения достигает сверхмыслимой скорости.

Нет ни одного известного мне эксперта, способного ответить на эти вопросы, или хотя бы поставить необходимый вопросительный знак в конце каждого из них. Да и возможно ли говорить от лица текста, падающего на страницу, на скорости, превышающей скорость мысли.

Нельзя всё свести к некоей постоянной заданности, изначально присущей словам, разбросанным по листу.

Но сам текст, временами, способен рассеиваться и отвечать на вопросы, которые мы не решились задать. Но всякий ли автор отважится стать отцом такого текста? Мне известны двое — писатель и мыслитель, каждый в своем пространстве, на своих листах, разных по размеру и формату, признавшие отцовство нового способа письма, нового способа жизни — одноутробных близнецов, равных и нетождественных.

Реалии, в которых создаётся современный текст, строятся на тотальности неких Других и тотальности Целого, которые нельзя побороть, встретившись с ними лицом к лицу, а значит, и выйти за пределы того же самого и уже сказанного. Такая встреча неизбежно заканчивается встраиванием в уже отлаженную систему повторений. И для сопротивления остаётся лишь два варианта: стать антитезой тотальности, выйти из пределов логики и четкого определения; либо рассеяться, распасться на части так, чтобы ни одна система не смогла их собрать заново. Для текста они оборачиваются романом абсурда либо прозой диссименации, для жизни — безумием либо трансверсальностью. И если об абсурде и безумии знает хоть что-то каждый, то второе нуждается в уточнении.

Суть системы и её тотальность в очерченности, в строгих контурах, в создании графика с максимально определенными координатами, где всё имеет свое строго упорядоченное и названное место. Вот здесь мы говорим о некрофилии и точно отделяем её от всякого проявления жизни. В такой структуре не может возникнуть ситуации, когда умерщвление плоти приведет к масштабной оргии. Так же как в центральной части текста не может возникнуть ситуации, когда примечание к одному из фрагментов, перетянет на себя всю его смыслообразующую роль. Рассеивание текста в его комментарии, умерщвления в оргии, создают ситуацию выпадения из–под наблюдения, невидимость для системы, слепую зону, место шепота и неразборчивости фраз.

Но есть ли смысл сопротивляться системе, прятаться от неё в рассеивании, теряя себя в собственной невидимости? Войны и революции, присущие структуре, с их стремлением классифицировать, различить и унифицировать стремление человека к любви, к моменту слияния с другим, суть стремление к рассеянию, — достаточный ответ.

Мужчина и женщина — это та самая изначальная оппозиция, которая используются враждебной системой.

Это одна из первых структур, порождающая причины бессмысленной войны. Но, в то же время, отношение между ними — это единственный путь к моменту искомого грандиозного восхождения, заканчивающегося взрывом и потерей собственной идентичности. Подобно людям, текст пронизан собственной эротичностью, когда на пике противостояния каждая часть в нем внезапно сливается с другой, слово со слово, абзац с абзацем, с комментарием, с общим контекстом бытия.

Плата за попытку скрыться от системы, за жизнь в пуассоновом распределении бывает очень высока. Она лишает возможности быть понятым теми, кто находится в тотальной системе, и теми, кто рассеян в другом контексте. А далее начинает рушиться и та самая граница, отделяющая мысль от абсурда. В какой-то момент невидимость должна уходить от рациональных доводов, исключать попытки членораздельной речи, внятного содержания, прятать его, выбивать из контекста и вместе с этим затягивать в свою сложно-понятную сеть смыслов тех, кто всё ещё способен отдаться слиянию с миром, с собственной непроговоренностью.

Когда текст приближается к границе листа, происходит самое главное — мгновение абсолютного одиночество мысли. Текст завершен, рассеял пространство точными ударами букв, собранных в слова, и мысль, не успевшая за границей листа, дойдя до нее, не может и далее вписываться страницей. Пробелы заполнены, белизна разрушена, нет ни адресата, ни отправителя, ни листа. Мысль упирается в законченный текст и остается одна, чтобы рассеяться примечаниями, постскриптумами, своей избыточностью, своим желанием существовать.


автор Антон Косенко, специально для журнала Пыльца

https://vk.com/pollenpress


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About