Тайный агент перфекционизма

Олег Шматович27/02/18 22:08800

Со Станиславом Шматовичем я познакомился в отделе художественного оформления программ, в редакции третьей, учебной программы на телевидении в 1966 году, в августе. Основное место встреч в течение семи лет с перерывами — кафе «Дружба» на Кузнецком Мосту. Сюда меня привёл Стас, здесь последние персонажи либеральной весны осваивали маргинальную жизнь и постепенно переходили с чёрного кофе на портвейн.Стас — высокий, худой и стройный. Не сутулился. Длинные ноги, длинные руки. Красивые, мощные кисти с длинными пальцами и твёрдыми ногтями. Ходил медленно, высоко подняв голову, вышагивал. Носил серо-голубые рубашки-сорочки с длинными, всегда застёгнутыми манжетами, серые брюки и зимой серый плащ. На безымянном пальце — простое, очень тонкое серебряное кольцо, руками не размахивал, в руках у него я никогда не видел ни сумки, ни портфеля, в крайнем случае — обёрнутая в газету книжка, которую он принёс кому-нибудь почитать.Прямые открытые высказывания он себе не позволял, тем более советы. Дидактики не было, даже намёка. Бессмысленной болтовни от него не слышал. Речь артикулирована, даже когда выпьет. Когда выпьет, притворялся пьяным. Его пьяный бред тоже имел постановочный характер. Цитировал Лао Дзы и Марию Башкирцеву. Вообще-то общался притчами, запомнились случайные, типа: (рассказ был от первого лица)…мальчик, затаившись в зарослях лопухов и крапивы, не отрываясь смотрит на окно в мансарде или второго этажа, где живёт молодая «барыня» или генеральша. Она ходит в белом, и взрослые смотрят на неё снизу вверх. В его пубертатном возрасте отношение к ней доходит до обожествления и поклонения. Его томительное ожидание прерывает открывающаяся створка, и обнажённая пухленькая ручка бросает что-то похожее на панамку в его направлении. Он бросается, открывает и обнаруживает там свежие, тёплые фекалии. Или сообщение о некоем поэте и поэтической технологии, суть которой в пересказе мысли чужого поэта своими словами, это он по поводу моих стихов (здесь зонд прошёл мимо, потому что такому сложному интеллектуальному занятию я предпочитал черпать из собственного мутного сознания). Или притча о неисповедимых путях профессионализации подростков; про мальчика, полюбившего автомеханическое дело из–за возможности мастурбировать с помощью баночки с солидолом.Эти его послания — не утверждающие, а провоцирующие признание или намекающие, но обращённые ко мне, я воспринимал как помощь. Я испытал чувство гордости за него, когда в довольно жёстком публичном споре с Костей Карамяном, художником, в его мастерской, в присутствии Лены Галансковой он искусно и незаметно подвёл его к абсурдному высказыванию, оставшись скромно стоять рядом с объективной картиной, им же написанной. Он вообще стоял как-то сбоку от происходящего вокруг, переминаясь от неловкости и как бы вынужденно комментируя. Рая Каракулакова, художница по костюмам, называла его юродивым иезуитом. Я однажды понял, что он единственный, с кем я мог разговаривать, не испытывая неловкости за собеседника.Стас был значительно старше и не по возрасту. После того как Стас показал мне свои психеделические пейзажи, достав их с антресолей на кухне, пропало недоверие, какое испытываешь к постоянно пьющему человеку. Его живопись я помню и сейчас. Стас боялся её показывать, сокровенное, не уверенный в моей реакции, а я боялся разочароваться. В любом случае это было неожиданно, и моё растерянное молчание его удовлетворило. Меня поразила несовместимая с ним, как мне казалось, строгая, дисциплинированная классика, которой веяло от его минималистических работ. Его живопись, построенная на почти невидимых тональных различиях, находится рядом с зоркостью его глаз, которая, как у Джона Гленна, превышала среднюю человеческую (не могу проверить) в семь раз. Комиссия, изучавшая дневники Гленна, сомневалась в его подробных описаниях земли, пока ещё раз не проверили его зрение по максимальным параметрам. Стас в самом деле различал детали на колокольне Петровского монастыря, которых я не видел.В тот же день мы гуляли на пустыре рядом с домом в Очаково. Стас, я и Тамара с Вами, Вам тогда было лет пять или шесть, наверное. Филологические способности у Вас проявлялись уже тогда. Вы пытались с разгону забраться на меня с криком «Я сейчас буду тебя бабить!».От Стаса и навсегда с ним связано у меня «Расстегнув отвороты рубашки…» и «Любимая жуть…» и несколько глумливое «А в кафе на Трубной золотые трубы…», но это потому, что на Трубной площади. Из–за этого я заочно уважал Смелякова, пока не прочёл полностью это стихотворение через сорок лет. В этой ненастоящей жизни Стас в его застиранной и выцветшей одежде был настоящим тайным агентом перфекционизма в советской России. К нему парадоксально подходит понятие совершенства (может, оно так и выглядело при советской власти). Жизнь его безкомпромисна и бескорыстна; его гениальные проявления заведомо не востребованы, поскольку все места заняты хамлом, и настоящий человек обречён на юродство.К сожалению, я не знаю, что он делал в 90-е годы. Мне кажется, его маргинальность проявлялась вообще к власти, а к советской — тем более, его характерной чертой был перфекционизм. Наверное, его способ существования был оптимальным. Минимум потребления — минимум зависимости от социума, юродивость и пьянство — защита от функционеров.Может быть, эти ассоциативные обрывки мало что дают с точки зрения информации, но тогда это не представлялось интересным, и потому факты забылись. Для забитого советским воспитанием маргинала дневники, мемуары — немыслимые вещи — вообще создание чего-либо, любая формализация. Всё настоящее — не советское, потому должно быть и будет уничтожено. Пить и познавать на муляжах, на примере, как в капле воды отразилось. Тем не менее, есть потребность воздвигнуть и тем воздать из–за любви, может быть, и благодарности. Не при каждом воспоминании и не о каждом человеке возникает теплота. Если это Вам что-то даст, я буду рад.С уважением, Борис Шабунин. 24 июня 2009 года. Москва.Я знаю, что писать надо по-другому, но боюсь опять опоздать. — Со Станиславом Шматовичем я познакомился в отделе художественного оформления программ, в редакции третьей, учебной программы на телевидении в 1966 году, в августе. Основное место встреч в течение семи лет с перерывами — кафе «Дружба» на Кузнецком Мосту. Сюда меня привёл Стас, здесь последние персонажи либеральной весны осваивали маргинальную жизнь и постепенно переходили с чёрного кофе на портвейн.Стас — высокий, худой и стройный. Не сутулился. Длинные ноги, длинные руки. Красивые, мощные кисти с длинными пальцами и твёрдыми ногтями. Ходил медленно, высоко подняв голову, вышагивал. Носил серо-голубые рубашки-сорочки с длинными, всегда застёгнутыми манжетами, серые брюки и зимой серый плащ. На безымянном пальце — простое, очень тонкое серебряное кольцо, руками не размахивал, в руках у него я никогда не видел ни сумки, ни портфеля, в крайнем случае — обёрнутая в газету книжка, которую он принёс кому-нибудь почитать.Прямые открытые высказывания он себе не позволял, тем более советы. Дидактики не было, даже намёка. Бессмысленной болтовни от него не слышал. Речь артикулирована, даже когда выпьет. Когда выпьет, притворялся пьяным. Его пьяный бред тоже имел постановочный характер. Цитировал Лао Дзы и Марию Башкирцеву. Вообще-то общался притчами, запомнились случайные, типа: (рассказ был от первого лица)…мальчик, затаившись в зарослях лопухов и крапивы, не отрываясь смотрит на окно в мансарде или второго этажа, где живёт молодая «барыня» или генеральша. Она ходит в белом, и взрослые смотрят на неё снизу вверх. В его пубертатном возрасте отношение к ней доходит до обожествления и поклонения. Его томительное ожидание прерывает открывающаяся створка, и обнажённая пухленькая ручка бросает что-то похожее на панамку в его направлении. Он бросается, открывает и обнаруживает там свежие, тёплые фекалии. Или сообщение о некоем поэте и поэтической технологии, суть которой в пересказе мысли чужого поэта своими словами, это он по поводу моих стихов (здесь зонд прошёл мимо, потому что такому сложному интеллектуальному занятию я предпочитал черпать из собственного мутного сознания). Или притча о неисповедимых путях профессионализации подростков; про мальчика, полюбившего автомеханическое дело из–за возможности мастурбировать с помощью баночки с солидолом.Эти его послания — не утверждающие, а провоцирующие признание или намекающие, но обращённые ко мне, я воспринимал как помощь. Я испытал чувство гордости за него, когда в довольно жёстком публичном споре с Костей Карамяном, художником, в его мастерской, в присутствии Лены Галансковой он искусно и незаметно подвёл его к абсурдному высказыванию, оставшись скромно стоять рядом с объективной картиной, им же написанной. Он вообще стоял как-то сбоку от происходящего вокруг, переминаясь от неловкости и как бы вынужденно комментируя. Рая Каракулакова, художница по костюмам, называла его юродивым иезуитом. Я однажды понял, что он единственный, с кем я мог разговаривать, не испытывая неловкости за собеседника.Стас был значительно старше и не по возрасту. После того как Стас показал мне свои психеделические пейзажи, достав их с антресолей на кухне, пропало недоверие, какое испытываешь к постоянно пьющему человеку. Его живопись я помню и сейчас. Стас боялся её показывать, сокровенное, не уверенный в моей реакции, а я боялся разочароваться. В любом случае это было неожиданно, и моё растерянное молчание его удовлетворило. Меня поразила несовместимая с ним, как мне казалось, строгая, дисциплинированная классика, которой веяло от его минималистических работ. Его живопись, построенная на почти невидимых тональных различиях, находится рядом с зоркостью его глаз, которая, как у Джона Гленна, превышала среднюю человеческую (не могу проверить) в семь раз. Комиссия, изучавшая дневники Гленна, сомневалась в его подробных описаниях земли, пока ещё раз не проверили его зрение по максимальным параметрам. Стас в самом деле различал детали на колокольне Петровского монастыря, которых я не видел.В тот же день мы гуляли на пустыре рядом с домом в Очаково. Стас, я и Тамара с Вами, Вам тогда было лет пять или шесть, наверное. Филологические способности у Вас проявлялись уже тогда. Вы пытались с разгону забраться на меня с криком «Я сейчас буду тебя бабить!».От Стаса и навсегда с ним связано у меня «Расстегнув отвороты рубашки…» и «Любимая жуть…» и несколько глумливое «А в кафе на Трубной золотые трубы…», но это потому, что на Трубной площади. Из–за этого я заочно уважал Смелякова, пока не прочёл полностью это стихотворение через сорок лет. В этой ненастоящей жизни Стас в его застиранной и выцветшей одежде был настоящим тайным агентом перфекционизма в советской России. К нему парадоксально подходит понятие совершенства (может, оно так и выглядело при советской власти). Жизнь его безкомпромисна и бескорыстна; его гениальные проявления заведомо не востребованы, поскольку все места заняты хамлом, и настоящий человек обречён на юродство.К сожалению, я не знаю, что он делал в 90-е годы. Мне кажется, его маргинальность проявлялась вообще к власти, а к советской — тем более, его характерной чертой был перфекционизм. Наверное, его способ существования был оптимальным. Минимум потребления — минимум зависимости от социума, юродивость и пьянство — защита от функционеров.Может быть, эти ассоциативные обрывки мало что дают с точки зрения информации, но тогда это не представлялось интересным, и потому факты забылись. Для забитого советским воспитанием маргинала дневники, мемуары — немыслимые вещи — вообще создание чего-либо, любая формализация. Всё настоящее — не советское, потому должно быть и будет уничтожено. Пить и познавать на муляжах, на примере, как в капле воды отразилось. Тем не менее, есть потребность воздвигнуть и тем воздать из–за любви, может быть, и благодарности. Не при каждом воспоминании и не о каждом человеке возникает теплота. Если это Вам что-то даст, я буду рад.С уважением, Борис Шабунин. 24 июня 2009 года. Москва.Я знаю, что писать надо по-другому, но боюсь опять опоздать.

Author

Олег Шматович

Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

Stay tuned: Telegram, FB, VK, Instagram, YouTube, Twitter, RSS