Не сильно совру, если начну утверждать, что всякая психотерапия так или иначе нацелена на свободу. Однако, в каждом методе, свобода располагается в разных местах. В психоанализе, чтобы быть свободным, надо перелезть через забор, который отделяет фантазм от истины. В гештальт-подходе никуда лезть не надо, поскольку свобода принадлежит не месту, но состоянию. В психоанализе ты свободен, потому что знаешь, в гештальте — знаешь, потому что свободен.

У человека есть несколько базовых потерь, которые конституируют его психическую структуру — они звучат как эхо, когда пропадает источник звука. Первая это лишение симбиоза и младенческого рая, вторая — потеря невинности и, вместе с тем, всемогущества. Кастрация лишает субъекта целостности и открывает его миру, в котором он ищет потерянный фаллос. Но фарш невозможно провернуть назад. Желание не может быть удовлетворено, оно может себя только снова и снова повторять.

В гештальт-терапии лично мне не хватает интриги. Объясняюсь. Психоанализ выдвинул волнительную гипотезу. Мы не хозяева в собственном доме. Все что мы думаем о себе, якобы владеем и распоряжаемся — не исходная точка, а результат. Результат бессознательного процесса, который запускается столкновением принципом реальности, травмой сепарации, инстанцией желания или еще чем-то. Главное в том, что это происходит на другой сцене, к которой мы по умолчанию не имеем доступа. Современная нейрофизиология подтверждает эту гипотезу — сознание скорее объясняет, как мы принимаем решение, чем участвует в этом процессе.

Итак, мы стоим перед дверью, дверь заперта. Психоанализ дает в руки ключ. Он тяжел, на нем несмываемая капля крови, как в истории о Синей Бороде. Отрезанные головы — символ первичных процессов, которые говорят на своем языке. Понять это язык — отказаться от иллюзии о том, что я — это Я. Но это и не самое страшное. Получить доступ к тому, что создает структуру фантазма, фактически угрожает лишением головы. В результате нам приходится как-то осваиваться в этом сговоре: все что мы можем наблюдать, — ненастоящее, поскольку настоящее отнимает рассудок. Уговор делать вид, что все в порядке в обмен на упорядоченную действительность. Желательно, чтобы этот уговор продолжал оставаться бессознательным. Помните, подобное происходит в фильме Матрица, когда предатель хочет забыть обо всем и проснуться знаменитым и важным?. Психоанализ создает противонаправленную и в каком то смысле подлую интенцию — он вводит этот сговор в сознательное.

Понятие самоактуализирующийся субъект является попыткой справиться с этой чудовищной реальностью. Дескать, где-то внутри нас есть прекрасные гуманистические ценности и их стоит только обнаружить, очищая себя как луковицу. Возможно, это не совсем так. Мы находимся под тотальным влиянием Другого, который обуздывает наш персональный хаос. Попытка выйти из символической Матрицы ведет к неизбежному психозу. Что предлагает гештальт-подход в качестве наследника экзистенциальной традиции? Бытие в Хайдеггеровском понимание куда то падает, как Боинг в пародийном сериале «Крутое пике», который на самом деле оказывается не пародией, а исключительно тонким проникновением в природу вещей. Узнать, насколько глубока кроличья нора можно только собственной мерой. Пока Титаник плывет, а Бройлер-747 падает, мисс Мупрл в роли мисс Бурпл, единственная, кто выступает как субъект, перечеркнутый означающим, плетет свою пряжу. Она одновременно присутствует и не присутствует.

Вот ответ на вопрос о том, зачем нам нужно бессознательное. Для того, чтобы не быть клонами друг друга. Сингулярность предполагает, что любая попытка концептуализировать феномен психической жизни будет так или иначе сваливаться в пустоту, в нехватку понятий, в невозможность выразить его до конца. Эта нехватка рушит идею детерминизма. Свобода не просто в паузе между стимулом и ответом. Она в том, что система организм-среда, которая в гештальт подходе рассматривается как неделимая основа субъективности, на деле оказывается разомкнутой и по ней гуляет сквозняк.

В гештальт подходе рассматриваются трудности, с которыми сталкивается субъект в ходе удовлетворения своих потребностей. С одной стороны, это тактическое решение. Ибо стратегический вопрос — откуда и как потребности появляются? С другой стороны — насколько ответ на последний вопрос приближает или удаляет нас от настоящего, в котором мы возникаем благодаря усилию эти вопросы задавать. Мы можем оставаться объектом своего желания, когда нам достаточно понимать, что я хочу. Или стараться оказаться субъектом желания в попытке увидеть, как оно устроено. Так сказать, вывести формулу фантазма, без всякой надежды это осуществить.