В этом доме меня сразу все удивило. Голые персиковые стены, полумрак комнат, запах и особенно прислуга. Никто из моего окружения не держал дома работниц и видеть, как почти моя ровесница подает чай было дико и неловко.

Я зажималась и старалась спрятать колени как можно дальше под стол, пока она носила чайник, чашки и халву.

Ели здесь скучно. Завтрак состоял из яичницы или каши, чашки горячего чая, фрукта или пресного печенья, мы будто как в детстве играли в «ужин».

На третий же день я начала скучать по пестрой роскоши домашних обедов, с салатом, конфетами, пряностями.

Девочка управлялась с хозяйством ловко, маленькие ладони всегда были заняты — веником, перебиранием гречки, раскатыванием теста.

На ужин она всегда подавала курицу с лапшой. Тетя объясняла, куриный бульон — лучшее лекарство от всех болезней.

Каждый раз ужин отличался безвкусностью, иногда походил на разведенный в кипяченой воде мел, или напоминал комки сухой глины — лапша также разбухала во рту, прилипая к небу, а еще можно было лизнуть бетон и ощутить похожий вкус лечебного куриного мяса.

Белый пустой пейзаж в окне никогда не менялся. Большая печь, которую топила маленькая помощница, казалось дает пустой жар. Холод ничем нельзя было унять.

Тетя жила здесь со своей подругой. Внешне, кстати, они были очень похожи — высокие, худые, с длинными конечностями. Их запястья и лодыжки постоянно выглядывали из одежд и почему-то отпечатались в памяти длинным пунктиром белых точек.

Тетину подругу звали Катя.

И это имя ей походило меньше всего.

Я начала думать, что меня оставили здесь навсегда, и возможно я даже никогда не вырасту.

Еженедельно их помощница садилась на осла и уезжала домой. Сначала она застегивала дубленку до подбородка, бросала тете глухое «до свидания» и, увязая в снегу, медленно растворялась в белой тишине.

Когда ее силуэт становился размером с блоху, и глазам уже больно было смотреть, я наводила на нее палец и понарошку стреляла.

Все мои вещи — это ненужная лупоглазая кукла и книги.

Читать хотелось меньше всего, потому что весь мой организм существовал в каком-то диком первобытном напряжении, хотя боятся я могла разве что скуки.

Тем не менее в доме происходили странные вещи.

Едва заметные, непонятные, но от того и более возбуждающие.

Катя иногда появлялась в тетином халате. Один раз я увидела, как тетя целовала ей руки. Исступленно и роняя на пол слезы.

Катя никогда не выезжала из дома, но всегда была тщательно накрашена.

Их дом источал непривычный аромат — так пахнет в цветочном магазине, сырой водой и срезанными цветами.

Один раз зазвонил телефон, в трубке сквозь шипение и треск я услышала мужской голос: «верниссь домой, ссука, у тебя жже дети».

Все эти вещи происходили как-то между моим одиночеством, вялым чтением и тоской по дому.

Мама сказала — не надоедать им, не плакать и не проситься обратно, потому что дома никого нет.

Бабушка в больнице, за ней надо ухаживать, а за мной смотреть некому.

Память долго прятала эти события, пока однажды летним вечером не выплюнула, а нужно то было всего лишь дочитать Боулза.

Пол Боулз — американский классик, писатель, композитор и путешественник. Самый знаменитый его роман «Под покровом небес» — о путешествующей в компании друга по Африке супружеской паре. В 1990 году роман экранизировал Бертолуччи.

Сухие факты на обложке, коротенькая аннотация сборника рассказов ничего не обещали.

Но начиная с первых вещей, рассказа «У воды», где герой встречается со злобной сущностью, а после становится птицей, внутри меня робкий стал раздаваться гонг.

«Эхо» второй в сборнике и вовсе заставил меня мерить шагами мою небольшую комнату, ведь Эйлин, приехавшая погостить к матери, это я тогда. Только Эйлин гораздо старше, но невротичность, потерянность и отказ принимать чужой уклад жизни делали нас почти сестрами. Да и мать Эйлин жила с женщиной по имени Пру.

Боулз не дает определения их отношениям, но я наблюдала тоже самое, там в ледяном доме в Кокшетау.

После будет «Далекий случай» — про насилие, унижение, страх и полное разрушение личности.

И последующие его произведения о том же — нет надежды, все ломается, чужаки останутся чужаками, ваши идеалы ничто, все мы мелочны и глупы, слабость не порок, а единственный шанс выжить.

Тема бегства в сборнике одна из ведущих. Я читаю историю пастора, пытающегося привить христианство туземцам, у которых уже есть свой бог, и вспоминаю, как Катя молча тушила сигарету о подлокотник, пока тетя путано, торопливо что-то объясняла моей бабушке, сурово поджавшей губы.

Бабушка выглядела воинственно, готовая отбивать меня силой, а на лице у нее рябью пробегало отвращение, причину которого я тогда не понимала.

Однажды я видела Катю проскользнувшую в тетину спальню. Их голоса звучали тихо, напоминая шелест листвы.

Две взрослые женщины, одна несовершеннолетняя помощница и девочка с богатым воображением целый месяц провели будто в коме, пытаясь подчинить жизнь законам сна.

Мнимая безопасность, отрешенность от реальности, свой маленький мирок — это про мои каникулы там и героев рассказа «Записки с Холодного мыса».

Отец с сыном уезжает на остров, первый стремится найти покой, второй его стремительно и грязно разрушает.

Слухи о гомосексуализме, совершенном насилии мужчина игнорирует. Боулз одним абзацем перечеркивает сочувствие читателя, когда подросток на ночь остается в комнате отца.

Герой выбирает самое простое, снимает с себя ответственность. Увозит пасынка в другую страну, откупается от него и возвращается в свою нору.

Героиня «Сколько ночей» исходит ожиданием. У нее оно радостное, шипящее, словно пузырьки в шампанском. На улице кружит и воет метель.

Мое же было тоскливым. Вязким, как плохо сваренная овсянка.

Она ждала любимого и зажигала свечи.

Я хотела вернуться домой и выкладывала спички, открытая будет дорога или нет.

Снег в рассказе выполняет роль занавеса, он опускается, сменяя сцены.

Счастье девушки медленно тускнеет, превращаясь в серую скуку и разочарование.

Она глядит в окно, и взвешивает, что лучше, чтобы его сбила машина или он ее бросил.

Я дышала на заиндевевшие стекло, снег бесшумно засыпал степь, в плавном движении снежинок мне мерещились тайные знаки — кем тетя приходится Кате, кто звонит по ночам и скрипит челюстью, почему за мной до сих пор не приехали?

Этот сборник несмотря на жестокость, разрушение и одиночество полон нежности. Природной, как случается поздней осенью, когда томление становится восьмым полноценным чувством.

Трагичной — история с самого начала катится в бездну, ты понимаешь это, но ничем не можешь помочь невинным героям.

Литературной — лаконичные предложения складываются в причудливую вязь восточного орнамента и застывают татуировкой на твоем книжном теле.

Бабушка крепко держала меня за руку и тащила по глубокому тяжелому снегу. Словно крошки, я теряла на ходу книги.

По ним-то я и нашла дорогу туда, в ледяной дом из детства.