Впервые за долгое время. Заказала книги в библиотеку. И пришла забрать. В здании, в котором я работаю, тоже есть библиотека, но о ней необходимо рассказывать в отдельную стопку. А та, в которую пришла я, знаменательна тем, что во время пребывания в ней у меня возникла мысль. Она, эта мысль, меня удивила, ошарашила даже. Но я её приняла.

Написав и издав книгу, не хотела бы, чтобы по прошествии времени она оказалась в библиотеке. И осталась в ней. Я сама провела достаточно дней в библиотеках. Чересчур много для человека, который не терпит комфорта постоянства и неприкосновенности из–за их привлекательности и смертельного воздействия на желание жить.

Книга, если ей грозит оказаться в библиотеке, тогда должна быть сожжена. Или должна остаться в чьём-то рюкзаке, на чьей-то личной полке, в букинистическом магазине, под кроватью, я тайном ящике ресепшена хостела или кинотеатра, возле помойки или в тележке продуктового, у эскалатора метрополитена или за напольным горшком цветка в ресторане. В дупле дерева. В машине, эвакуированной без ведома хозяина. В пакете на дне океана. В морозилке. Или она должна быть сожжена.

В библиотеке книги стоят, словно на параде умерших, исчерпавших свою способность, а, значит, и жажду жизнедеятельности. В библиотеку отдают книгу, которую больше не хотят. На одной из сотни библиотечных полок среди десятков стеллажей книги ведут то же существование, что и человек на старости лет. Он только и ждёт, что его попросят: расскажи мне. Или, чистосердечно: он ждёт, пока что-то расскажут ему самому. Начав слушать, засыпает.

Если книга забыта в квартире, или вечно лежит в раскрытом чемодане, вечно готовом к очередному переезду, если она даже замызгана сотнями рук друзей, знакомых, случайных людей, она живёт жизнь, а не вбирает её, словно пыль других книжек. Библиотечную книгу, как правило, не берут с собой на море, её не берут с собой в кино, в лес, не передают и уж тем более не дарят, потому что её н, а д о в е р н у т ь.

Когда читаешь книгу, и она откликается у тебя в душе, пускай это даже трактат по нейропсихологии, ты влюбляешься в неё. Именно так наши родители выносили книги из, допустим, библиотеки имени Ленина. Чтобы она была с ними чуть дольше, чем положено, а потом отправилась своей дорогой по рукам, глазам, которые алчно её хотят, когда случайно сталкиваются с ней. И единственное, что может остановить эти руки и эти глаза — исчерпание этого желания. Это суть жизни. Когда ты всё решаешь здесь и сейчас.

Я не хотела бы, чтобы моя книга хранилась в библиотеке. Ни в здании образца нового модерна, экологического некоего конструктивизма, смарт архитектуры, ни в здании сталинской эпохи. Не в здании из гипсо-ли-картона, из железо-ли-бетона. Без разницы. Для смотрящего форма — лишь предтеча идеи, которая говорит сама за себя без вспомогательных элементов. И любая форма библиотеки говорит: здесь тюрьма. Здесь дышат только ежемесячные журналы свободного пользования и пластиковые стаканчики.

В средней школе я написала рассказ про библиотечные книги. История, произошедшая в ночью, между стеллажей, какими они были на моей памяти в библиотеке недалеко от моего дома. Такие древние, из скрипящего дерева и погнутых местами металлических перекладин, исцарапанные. В отсутствии книг они дичают, еле дышат, их лица покрываются пылью. Ты заходишь в зал выдачи по абонементам и подкрадываешься за дверь в эту комнату. Длинные коридоры, ободранные обои и вздымающийся линолеум, тебе предстаёт это — вынужденный симбиоз полок и их книг. Эти книги послушно заполняют своими телами ячейки с пола до потолка, запирают свои души в громоздкие, тяжеловесные комоды-картотеки. И вот, я написала историю, в которой открывалась завеса тайной жизни книг. По ночам они разговаривали между собой. Это были… Шерлок Холмс, Робин Гуд… И ещё какой-то персонаж, который смеялся девичьим смехом. Классная руководительница исправила на «девчоночий». До сих пор я в обиде и непонимании, как же так, дорогая Л.Г.? Ну да ладно. Наверняка, вы это сделали подсознательно, чтобы вселенная замкнула нашу память на такой высокой литературной моей работе.

В общем, книги живут, подобно людям. Я говорю не о том случае, когда ты открываешь философский трактат Дидро и влюбляешься в самого автора, лишь потому что идеи его тебе импонируют. Сам то Дидро умер уже веков пять назад, и его тело тебя нисколечко не волнует. Я говорю о том, что книги: бумажные страницы, обложки, именные корешки, кармашки, внутри носящие души уже читавших книги — всё это живо не менее, чем мудрый деятельный человече.

Я не хотела бы, чтобы моя книга стала пожирательницей чужих интересов, надежд, вопросов и при этом была заперта. Люди постоянно пишут в книгах, черкают, загибают страницы, дышат на них, чихают, едят и пьют. Люди смеются над книгами и заливают страницы слезами. Они читают книги под дождём и на кухне, в ванной и в потном автобусе. И при этом, в конце концов, все библиотечные книги остаются запертыми. Возвращаются каждый раз на своё место. Всё равно что ты сам выходишь в общество, общаешься, а затем вспоминаешь, что квартира твоя пуста, и бежишь назад, хотя тебе говорят: Останься! или Пойдём с нами! Почему, зачем ты возвращаешься? От недостатка сил? Ты можешь самые высокие свои произведения написать в любой точке вселенной, будь то за даже за гранью стратосферы. Важно лишь: хочешь ли. Речь идёт не о графомании, которой создаёшь вокруг себя зону комфорта. Речь о другом: чем ценнее идея, тем крепче, тем убедительнее, тем живее. И она растёт внутри человека, как прорастает семечко через хранящую его кожицу. “A man can be destroyed but not defeated.” «Человека можно уничтожить, но его нельзя победить», — написал Хемингуэй. Невозможно победить сущность человека, как невозможно стереть огонь из программы вселенной. Сущность человека в возрастающем в нём чувстве. И оно исходит из него, исторгается, облачённое в форму его же деятельности. Если человек любит, то это — следствие его любви. Нельзя запретить человеку любить, также как нельзя запретить ему дышать.

Художник чахнет без своей любви, увы, но это так. И, как любой человек, он не всемогущ, но всемогуще непобедимое в нём желание. Нельзя душить книги, нельзя их бросать, рвать, подкладывать под посуду, или еду, или технику. Книги дышат так же, как и растения. То же, что «на щите или со щитом» — воин должен вернуться с поля боя. Убежать — значит умереть. А умереть в бою — значит стать бессмертным. Украсть книгу из библиотеки — подвиг. Это — вандализм высокой поэзии, столь пошлый, такой китч, но самый приятный из возможных. Это — молодость, просветляющая своей порочностью, щедрая мудрость и беспринципная.

Я бы выкрала свои книги из библиотеки. Из ревности и эгоизма, из страха и открытости миру, из–за беспокойства за книжные страницы. Можно сколько угодно дематериализовать книгу, но её волшебная суть в самом банальном физическом: бумага. Бумага создана для того, чтобы к ней прикасались, таким же создан и человек

27-31.08.21

Дневник.

Вчера была на утреннем сеансе «Мартина Идена» от Пьетро Марчелло. Зрителей было не так много, и уже давно не премьера. Во время титров люди хлопали. Был бы полный зал — были бы аплодисменты. Но об этом уже в другой раз. В Другой