Create post
Ф-письмо

Елена Георгиевская. О дискуссиях вокруг Ф-письма

Anna Mikheyeva

Мы публикуем критическое эссе Елены Георгиевской, содержащее рефлексию на тему некоторых дискуссий вокруг отказа проекта «Ф-письмо» от Премии Андрея Белого.

Иллюстрация: Анна Терешкина

Иллюстрация: Анна Терешкина

Споры, вызванные отказом «Ф-письма» от премии Андрея Белого, как мне кажется, сформировали ложную дихотомию «Простая прямолинейная заидеологизированная лирика vs Сложное искусство, свободное от идеологических паттернов». Характерно, что некоторые литераторы, родившиеся в 1950 — начале 1970-х годов, упоминают «партком», «союз писателей» и «большевизм», не в силах избавиться от привычки мыслить в рамках «советское/антисоветское», где советское — синоним чего-то примитивного, агрессивного, кондового и унылого. Но такая оптика устарела: хотя «Ф-письмо» включает и участни_ц, в отрочестве заставших СССР, оно не советское и не антисоветское, а попросту вне «советской парадигмы».

Вроде бы это лежит на поверхности, однако критик Валерий Шубинский остаётся в плену советского и по инерции приписывает «Ф-письму» примат идеологического над эстетическим:

«Борьба, которую вели участники второй культуры позднесоветской эпохи — это была борьба за автономию искусства. Поэтому людям, для которых художественное творчество подчинено идеологии (любой) и его собственно эстетическое качество второстепенно, давать премию Андрея Белого нелогично».

Любопытно и другое высказывание Шубинского, проникнутое максималистско-манихейским духом: «Одни стихи пишутся, высокопарно говоря, «для вечности», а говоря не высокопарно — являются самоцелью. «Чтобы было». Другие стихотворные тексты «выражают дух времени» и вообще исполняют некую социально-коммуникативную функцию. Не то чтобы первый путь был «лучше» второго — кто тут судья, и по какому счету он судит? Но просто — либо так, либо эдак. Либо самодостаточный текст, либо выражение духа времени, отражение социальных проблем, борьба за классовые/гендерные интересы и проч.». Но вспомните эпиграмму Байрона на смерть Кэстлри и мысленно замените фамилию адресата на какого-нибудь путинского чиновника. Ну, и в наше время сочетать можно всё: хоть вечность и гендер, хоть концепцию гендерной небинарности и религиозную лирику, хоть гендер и гендер, хоть дух времени и чёрта с рогами. Текст, «являющийся самоцелью», не песня элементалей эфира, услышанная автором в результате поста и молитвы, а весьма сложная конструкция, и странно, что приходится объяснять это людям с филологическим образованием.

Во-первых, никто из «Ф-письма» не заявляет, что эстетическое качество не имеет значения: большое количество текстов отвергнуто нами именно из–за невысокого качества; были и спорные случаи, но это — отдельная история.

Во-вторых, тенденция примитивизировать феминистское и квир-письмо, позиционируя его как простое или вовсе документальное незамысловатое повествование женщины о своей жизни, сама по себе настораживает, не говоря уже о том, что документальная поэзия сложнее, чем кажется на первый взгляд. К сожалению, даже профеминисты вроде Сергея Романцова попались в эту ловушку: «Ф-письмо создало не только новые политические языки. В его рамках сложился и новый поэтический язык, простой, понятный и, главное, ― воспроизводимый». Тексты Оксаны Васякиной — это не только хроника жизни в Сибири, но и собственное мифопоэтическое пространство. Галина Рымбу обладает лирическим диапазоном в масштабе от агитки до неомодернистской поэмы в прозе, стихи Екатерины Захаркив герметичны и не поддаются однозначной интерпретации. Некоторые же используют приёмы того самого постмодернизма, который якобы не сочетается с феминизмом третьей волны, а именно — центон, нарезку, аллюзии, реминисценции. Почему всё это должно мешать профеминистской оптике?

Поневоле приходишь к выводу, что феминистскую поэзию, включая и её квир-феминистское ответвление, пытаются выдать за бесхитростную (а значит, малохудожественную) коллективную исповедь женщин, имена которых даже перечислять неохота. Что-то это напоминает. Мария Арбатова в книге «Мне сорок лет» писала, что некий советский работник театра, указывая на пачку женских пьес, говорил: «А здесь у нас лежит сплошная гинекология».

Эстафету старших подхватили и молодые критики вроде Максима Алпатова, который в статье «Выносимая жестокость. О том, что феминистская поэзия предлагает вместо любви» рассматривает исключительно те стихотворения, которые подтверждают его концепцию «феминистской антилюбовной пропаганды». Единственным исключением из выдуманного критиком правила якобы является Дарья Серенко. Алпатов начинает путаться в предмете с первых строк: называет пародию манифестом, выдаёт лирические маски за прямое авторское высказывание, видит агрессивную самопрезентацию там, где о ней речи быть не могло, потому что автор/автриса говорит не о себе.

В-третьих, давайте вспомним совсем недавнее прошлое, когда произведения с профеминистской оптикой или повествующие о ЛГБТ-людях отсеивались толстожурнальной цензурой с энергией, достойной лучшего применения. Зато активно публиковались псевдореволюционные романы вроде «Россия: общий вагон» Натальи Ключарёвой, где эмансипированная героиня — конечно же, запутавшаяся и несчастная, а гей благополучно «переучивается» на «нормального» человека благодаря сельскому труду. Никто из критикующих позицию «Ф-письма» об этом не упомянул: действительно, а что такого? Подумаешь, пытались игнорировать тексты о каких-то там меньшинствах. Главное, чтобы не пострадали цисгендерные гетеросексуальные мужчины с их комплексом гения, даже если они пропагандируют насилие. То есть соблюдение новейших эгалитарных норм — это какой-то цирк, а толерантность по отношению к насильникам — это в порядке вещей? Собственно, это и есть построение иерархии, попытка указать феминисткам и квирам на место: что позволено Юпитеру, не позволено быку.

Итак, отказ «Ф-письма» от премии Андрея Белого предсказуемо оборачивается демонизацией и стигматизацией феминистской литературы, а в отдельных случаях — банальной мизогинией и квирфобией, но уважительный диалог в этой ситуации более предпочтителен. Как пишет мой знакомый петербургский учёный: «В тот [советский] период автономия была способом эвакуации письма из официозного дискурса. Теперь вопрос об автономии представляет собой острую проблему, которую надо решать и которую невозможно решить простым включением новых практик в прежние институции. Суть жеста Ф-письма я понимаю именно так: «Нам не нужно, чтобы вы нас легитимировали на своих условиях». И надо обсуждать это, а не ставить друг другу диагнозы по фотографии».

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Anna Mikheyeva

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About