Create post
Music and Sound

Эмпирические партитуры Романа Суслова

Maxim Eydis
photo by Vezhlivy Otkaz
photo by Vezhlivy Otkaz

1 апреля 2017 года впервые на академической сцене Театрального зала Московского Дома Музыки выступила группа «Вежливый отказ». И место это не случайно. «Вежливый отказ» много лет творит в контексте современной академической музыки. Хотя Роман Суслов в свойственной ему ироничной манере и вымолвил в начале концерта: «Полгода молчали и вышли на люди. Другого места не нашли, пришлось здесь».

«Вежливый отказ» давно уже не поет песни, а мыслит крупными формами, сочиняет композиции. И эти пьесы между собой спаяны общим смыслом и играются не просто каждая по отдельности, но в контексте общего целого. Это такие театральные спектакли, где весь театр растворен в музыке, в звуках и паузах. И театрально-музыкальная игра лишена избитых и клишированных смыслов именно благодаря своей чисто музыкальной звуковой природе. Лаконичные и емкие слова в композициях только подчеркивают абстрагированность и насыщенность музыкальных идей.

И еще следует отметить, что на концертах «Вежливый отказ» не столько исполняет музыку, а творит ее «здесь и сейчас». Хотя это очень просчитанная и подготовленная импровизация. Концертная ситуация здесь — как возгонка предельной сосредоточенной концентрации, где отточенная шлифовка — отрепетированность — приобретает качество живого и непосредственного акта творения. Музыка создается — живет и вовлекает в этот поток слушателя. И опосредованно наполняется «мясом» или доводится до ума, закрепляется и утверждается в моментах драйва и сыгранности всех участников группы.

Итак, попробую подробно описать увиденное и услышанное.

photo by Vezhlivy Otkaz
photo by Vezhlivy Otkaz

В первом отделении была представлена программа «Военные куплеты», и наряду с новыми композициями в программу органично влились несколько песен из последнего альбома группы «Гуси-Лебеди» (2010 г.). Во втором, по словам Романа Суслова, — новые пьесы, объединенные в цикл «Романсы».

Начну по порядку.

1. «Марш». Композиция из альбома «Гуси-Лебеди». В строгом стиле марша здесь происходит смещение сильной доли, марш соскальзывает и как бы играет опорными долями. Это шагает не двуногое существо, а такая сороконожка, которая поочередно усаживается на определенную ногу. Джазовая хрипящая труба — вроде отстраненной ухмылки интеллигента, который в шагающей маршем толпе сохраняет лицо индивидуальности. И, в диалоге с трубой, гитара, усиливающая эффект соло — одного голоса среди многих. На заднике сцены — супрематический танец репродукций и инсталляций с отсылкой к революционным маршам русского авангарда 20–х годов. Очень интересно каноном вступает скрипка — в эту маршевую полифонию.

2. «Увертюра». Сразу абсолютно забирает слушателя синкопированная структура музыкального текста. Тематически ненавязчиво происходит как бы разрушение предыдущего марша. В него вклинивается — танец, «клезмер»: унисон гитары и скрипки выносит на сцену еврейские мотивы. Еврейский вопрос — как же без него. От совка до наших дней, больная тема русской интеллигенции. У «Вежливого отказа» это такое «вежливое» изживание и своего рода освобождение от навязчивых мотивов, вписанных в музыкальную и не только культуру страны на генетическом уровне. И конечно, не случайно тут появляется выдуманный язык — такое эсперанто «Вежливого отказа». Роман Суслов под гитару напевает свои тайные шифры. Контрабас (Дмитрий Шумилов) — деликатен и точен, мягко микширует резкие гитарно-скрипичные и барабанные акценты. Отдельное слово — клавишам Максима Трефана: интеллектуальные абрисы — лаконичные росписи в контрапунктной и жесткой структуре музыки, умные музыкально-философские афоризмы с аллегорическим дискурсом. Чудо Трефана завораживает и не отпускает ни на мгновение. А всё вместе — увлекательное путешествие, из которого не хочется возвращаться… Стилевые цитаты ненавязчивы и лаконичны: возникает намек на вальс (звучит труба Андрея Соловьева) и тут же — переход в еврейскую балаганную вакханалию. В финале вокал становится все более и более развязным, а аккомпанемент расползается в хмельном угаре. Точку ставит гитарный проигрыш темы в верхнем регистре.

3. «А вдруг». Бодрый соц-артовский, фантасмагорический марш из нашей искалеченной реальности. Труба и саксофон. Эта пьеса своей инфернальностью отсылает к 7–й симфонии Шостаковича — «Ленинградской». Амплитуда — от крадущихся шагов до залихватских запевов под ретро, все на том же птичьем сусловском языке. Смысл и так ясен. Он генетически глубоко вживлен в нашу человеческую ментальность. В шествии происходит слом ритма — как слом эпохи. И опять на следующий круг: от тихих шагов и громче — до кульминации. Не дойдя до пика — опять развал и крушение. Это наши бесконечные попытки обрести и выстроить что-то надежное в ускользающей реальности. Надеждой в пути звучат магические аккорды Трефана, которые также тонут в бездне крушения — гибели… Вообще, программа «Военные куплеты» — не столько о войне, сколько о жизни в состоянии войны, с потерями и возрождениями из пепла, с отчаянием и верой за пределами неверия.

4. «Гудериан и мороженое». Название в духе обэриутов. И абсурд здесь трагичен и серьезен. Гитарные крики, расползающиеся из верхней ноты по нисходящей траектории. Идет война. Стрельба и взрывы. Музыка раскалывается на острые осколки — энергетические сгустки. А сами музыканты — как бойцы на поле боя. Командир знает свое дело. И Суслов методично командует — декламирует: «Полем!», «С боем!», «Расчет! Расчет!», «Слева, слева!», «Фланг!» Среди ухающих и кричащих диссонансов баса вырывается боевая песнь — как из пепла в новую жизнь. Но снаряды продолжают рваться с еще пущей тяжестью — сжимая горло и уши слушателя, так что не продохнуть. И обреченно усталый голос опять взывает «К бою, к бою!», «Расчет!», «Фланг!», «Страх!». Эмблемы и мифологемы войны. Гитарные соло родственно отсылают к поздним King Crimson. Раскаты взрывов в музыке и наперекор — боевая песня «Опять идет война». Суслов бесстрашно вещает на интернациональном птичьем языке, уравнивая врагов на поле боя. Мелодия распадается на хаос кричащих и визжащих пуль–нот. В финале выстрелы как бы немного стихают и отдаляются на тревожные басы — война продолжается… И потому стройность распадается на мешанину хаоса (словно настройка оркестра перед началом оперы). Только здесь эта «расстроенность» настроена на общую смысловую конструкцию и напрочь лишена случайности. Музыкальный текст предельно плотен, как у Достоевского, запятую не выбросишь. Среди выстрелов партитуры неожиданно взмывает соло — «военное» пианино Трефана: звучит романтичная мелодия; вот она, борьба между жизнью и смертью…

5. «Зенитчик». Композиция начинается с психоделического гитарного запила в стиле Хендрикса. Вступают клавиши, ударные, бас. И, как бы раскачиваясь, набирают виражи пассажей — вынося из недр сознания слушателя все тех же «кримсонов» вкупе с русским конструктивизмом. Суслов манифестирует «Я должен знать всё!» И этот лозунг–императив в ореоле звуков приобретает гетевско-фаустовские масштабы. «Где солнце?», «Откуда ветер?», «Сила!», «Скорость!» — выпаливает воодушевленно герой–зенитчик (Суслов). «Укажите мне цель!», «Угол подъема!», «Прицел!». Ох уж эти физики–химики–лирики, так знакомые по советской эпохе… Такая ностальгия. Только не по совку, а по той идеалистической закалке (поверх всяких идеологем): во всем дойти до самой сути — и самому, без интернетных подсказок и готовых решений нынешнего постсоветского буржуазного прагматизма. А в музыке продолжается алхимия: доли то расширяются, то снова сжимаются. Мелодия сопрягается с ухабами и взрывами акцентов и ритмических сдвигов. Синкопы как бы подгоняют сильные доли, а те притормаживают музыкальную лаву в каком–то апокалиптическом, булькающем свинге. «Ржавые пальцы», « Стиснутые зубы», «Огонь, огонь!» — продолжает герой чеканить свой жестокий список. А в финале возвращается психоделическая гитара, закольцовывая композицию и возвращая стрелка на исходные позиции.

6. «Гопак». Настоящий шедевр в этой театрально–музыкальной пьесе, с изощренным ритмическим рисунком (ударные — Михаил Митин), дробящим привычные 2/4 на непостижимое количество восьмых и четвертных, от которых дух завораживает. Да всё тот же «птичий» язык, но с грубой хрипотцой и разбойничьим казацким присвистом. Напористый и хулиганский драйв, такой пьяный угар Зенитчика. Мелодический рисунок гопака неизменно повторяется, ныряет с головой в ритмические сдвиги-кульбиты, и надо всем гордо взмывает труба — как апофеоз творящегося в мире абсурда и ужаса. Голос срывается на крик (и вдруг вспоминается другая песня группы из того же альбома «Гуси-Лебеди» — хулиганская «Бурятская морская» с персонажем по имени Райка).

7. «Пехота в окопах». Гитарное соло в начале. Роман Суслов словно нащупывает мелодию. Вступают скрипка и ударные — россыпью, как в цыганском хоре; включается труба, и уже веет что–то балканское. Трефан вкрапливает в гитарную вязь свои космические аккорды. Бас (Дмитрий Шумилов) меняет игру. И сквозь ухабистые акценты мелодию продолжает скрипка (Сергей Рыженко). Музыка все больше приближается к фри–джазу, где каждый норовит сыграть соло. И какофония выруливает на вокализ Суслова дуэтом со скрипкой — как напоминание о глотке воздуха перед следующем боем.

8. «Мы победим». Приплясывающий полумарш-полуканкан, в котором снова возникают хасидские и балканские мотивы. Суслов поет: «Уйди, рабочий, от станка/ Бросай, крестьянка, сельский труд/ Рука к руке на сборный пункт/ Опять идет война»… Тема войны скачет по ухабам бесстрашно и гротесково, как мамаша Кураж на поле брани у Брехта. Кстати, образ мамаши Кураж не случаен. Остраненный и саркастически жесткий Суслов — идеальный персонаж театра Бертольда Брехта. Он и внутри, и снаружи одновременно: дирижер оркестра и солист. Эта композиция выдержана в строгой песенной форме: куплет-проигрыш-куплет и т.п. Раскручивается спираль испытаний народного духа, а тот, пританцовывая, делает свое дело победы. Маруся снова слезы льет и ждет — как и положено. Все музыканты хором концептуально затягивают: «Мы победим — базара нет — в очередной войне!» — «И снова пушки палят где-то — значит, салют это». Так оптимистично завершаются «Военные куплеты». А Суслов задорно командует уже залом: «Конец первого отделения! В буфет!»

II отделение — программа «Романсы».

«Вежливый отказ» продолжает свои тернистые поиски. Такое музыкальное путешествие по традиции и сквозь нее — дальше. Это сконструированный хаос звуков с мешаниной музыкальных стилей — от джаза до русской народной, от Шостаковича и Прокофьева до современного минимализма и авангарда, от деструктивной атональной структуры к созидающей гармонической основе — и обратно.

photo by Vezhlivy Otkaz
photo by Vezhlivy Otkaz

1. Романс №2. С первых аккордов понимаешь, насколько индивидуальна природа сочинителя. Лирическо-исповедальное начало, свойственное романсу, здесь присутствует особенно явно и выражается не столько в словах (они опять на птичьем), а, скорее, в музыкальной ткани. Здесь нет ни одного предсказуемого или узнаваемого приема — ни в мелодии, ни в ритмике. Космические переборы гитары в начале — и утяжеленная густая партитура далее. Группа играет уже как оркестр. Но в этой плотности звучащих одновременно партий сохранена ясность музыкального высказывания. Это полифонический подход, только уже со всем багажом пройденных музыкальных ступеней. Здесь уже не один Фауст-Суслов, а все музыканты предстают эдакими алхимиками тайных знаний. Маски сброшены. Предельная откровенность и проявленность сложности — той, что внутри и скрыта от глаз стороннего наблюдателя-слушателя. И вот эта человеческая и музыкальная сложность берет за горло слушателя, завораживает своей изощренной конструктивностью и предельно серьезным апокалиптическим зовом.

2. Романс №1 «НатюрМорт». Уже с текстом — о смысле и бессмысленности бытия. «Тебя мучает жажда простых колебаний…» И почти речитатив под интригующую, напряженную вязь нот — как в каком-нибудь хичкоковском триллере. Жизнь полна колебаний в разные стороны и степени… Фразы-умозаключения со скрытой логикой истончаются в ритмические вздохи-выдохи. Это бесконечные мучительные вопросы без ответа. Потому что ответ уже есть в самом вопросе. И спрашивающий сам обо всем догадывается наперед. Музыка вопроса-ответа, в котором играет магический кристалл стиля. А стиль — как известно, это и есть — «Я». Субъективное, личностное высказывание… в просторечии — романс.

3. Романс №3. На птичьем языке. С гитарными ломаными партиями и оттягивающим синкопированным басом. Напряженная и как бы отвлеченная — отлученная от гармонии — форма рисует образ: одинокий путник среди высоких и чужих небоскребов. Мелодия словно ищет и идет по неведомым тропам, минуя знакомые и узнаваемые, выхолощенные маршруты. Голос тоже пытается прорваться сквозь густой гул музыкального урбанизма. В финале композиции даже происходит нечто вроде разлада или распада, по мановению руки дирижера завершаемого.

4. Мурка. Еще одна вещь из альбома «Гуси-Лебеди» и кульминационная композиция программы. Здесь путник вырвался из города на просторы: «Ветер на юг, ветер утих». Пританцовывают синкопы. Персонаж с наганом в кармане выдает классическое: «степь да степь, выпь да ковыль», «око за око». «вынь да положь…» и, главное, «коза рогатая». Этот генолексикон словно выталкивает в зал осколки образов-эпох. А уголовный жанр «Мурки» снижает пафос высказываний. Серьезность ни при чем, главное — колкая ирония прожженного следопыта. В проигрыше снова мелькает тема еврейско-балканских напевов в контексте русской страшилки про козу. Клавиши и гитара выводят изощренные и веселые узоры, которые подхватывают остальные инструменты. Иногда тема достигает абсурда и балансирует на грани хаоса и конструкции. Напевы разрастаются новыми музыкальными потоками: «вольному воля», «пой, Соня, пой… пой — как много раз, как вырви глаз…» Труба пытается вырваться из этого полубезумного потока, но снова тонет. Танец уже звучит как-то остервенело и зло — и в финале гордо и ритмично замолкает.

5. Романс №4. Лирическая композиция. И самая прозрачная по звучанию. Начинается со стонов гитары и поддерживается басом. Романс на птичьем языке распевно льется по просторам — как-то печально и с вызовом, но без надрыва, отстраненно, сдержанно. И всплывают картинки из фильмов Кустурицы — то замедляясь, то ускоряясь — скачет в полях путник на осле… Или сам Дон Кихот в поисках ветряных мельниц…

6. Дорожная. Опять «Гуси-Лебеди». Словно продолжая предыдущую композицию, раскручивается новый виток песни в пути. Все пританцовывают и раскачивают пространство. Лаконичные, в две ноты мотивы (два инструмента — гитара и клавиши как основа), и джазовые фанковые пассажи-импровизации, да выпуклые виртуозные, «вкусные» соло ударных. Абстрактны словообразы: «Тень», «Стук», «Смех», «Сон в руку». Снова эстетика ОБЭРИУ. Суслов продолжает: «значит, в поход» — и, на крике, «значит, с утра»… Вовсе не безопасен этот путь. Напряжение нарастает, и вся стройность звучания летит в хаос кричащих инструментов. Выныривает первой какая–то неуловимая «испанская» труба. Опять хаос и мешанина. А на смену — снова выигрышные па «в две ноты». Обаятельное и мягкое фортепиано Трефана задает тон. И джаз, и фанк, и еврейско-балканское, и русское — все спаяно в единое целое. И все разворачивается по этой дорожке музыкальных образов-смыслов. Эффектен финал, резкий и неожиданный, в этом почти бесконечном потоке «дорожной» песни.

7. Романс №5. Борьба двух ипостасей — жизни и смерти, рождения и забвения. Самая лирическая и философская композиция программы. Какие фортепианные и гитарные переборы! — инопланетные… волшебные и завораживающие. И шепот Суслова — о своем. Музыка лучится рождением, красотой и смиренным приятием мира. Эта пьеса — как контрапункт к уже отыгранной и отзвучавшей боли. Хотя не все так просто. Ударные и бас заново начинают разматывать тему катастрофы… За рождением и невинностью всегда следуют скорбь и разочарование. Вновь — лирические переборы сказочной красоты, и Суслов уже выводит мелодию, поет. На смену ей снова возвращаются сгустки тяжелых дум — тем. И все предельно ясно и спаянно, нет ни одной случайности… оркестровка как в высшей математике: сложна и прекрасна. В финале Суслов резюмирует: «Такая жизнь — такая страсть»… Здесь уже хочется просто умолкнуть и слушать эти сменяющие друг друга полюса. Раскачивающийся маятник Фуко — в музыкальной эманации.

8. Романс №6. Спокойный русско-народный вежливоотказный напев. Постепенно в эти песенные размеренности входят ритмические смещения и акцентировка. Происходит насыщение и усложнение формы полифоническими ходами. Печальное соло скрипки неожиданно взмывает и падает в апокалиптические юдоли. И уже в полнейшей тишине музыканты хором выводят — камлают — размышляя о чем–то своем. Как когда–то БГ пел свою знаменитую «Лой Быканах»… Эту композицию, на мой взгляд, можно развивать и дальше. Но Роман Суслов признался, что программа «Романсы» еще находится в процессе творения и пока не приобрела законченные очертания. Поиск — как залог жизни — продолжается…

Бисы:

1. LZ. Посвящение Led Zeppelin. Композиция с тяжелыми ухами и визгами гитар, ударных и иже с ними. Выдуманный речитатив — как жестокое исступленное рыдание, только вместо блюза — русская агрессивная и расхристанная угарная песня. С эффектным финальным тушем ударных.

2. Шкаф. Знаменитая композиция — снова в стиле все тех же обэриутов. Абсурдистский юмор: «Скажи мне нет, скажи мне да, теперь иль никогда» — и музыка пританцовывающая, с новыми ритмическими украшениями и клавишными выдумками Трефана. В середине композиции музыканты словно устраивают своего рода джазовую джем–импровизацию. Но проигрыш четко и вовремя возвращается к куплету.

3. Полоса неудач. Одна из самых психоделических и шаманских композиций группы. Такая мужская песня — о любви. Без сантиментов и страданий, философская и чувственная сага — о бесконечности потока времени и конечности человеческого бытия. «Хлопнула дверь между вчера и теперь», «Полоса неудач/ Приезжай/ И не плачь». И последнее «не плачь» — долго тянется на согласной «ч», призывая всех к тишине. Концерт окончен.

Резюмируя, еще раз повторюсь, что «Вежливый отказ» — это абсолютно самодостаточный и саморазвивающийся организм, аналогов которому не найти. С собственными характерными чертами большого стиля и элементами различных музыкальных традиций: джаза, фанка и современного академического авангарда; с лейтмотивами и стилизациями русской, еврейской и балканской музыки. Современность с ретроспекцией в ретро — с ярким оттенком старомосковской советской интеллигенции. В нынешнем времени — это такая внутренняя оппозиция: сохранность в башне из слоновой кости, музыкально-интеллектуальное затворничество, фаустовское алхимическое животворение — на радость искушенным слушателям и меломанам, родственным по духу отшельникам.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Maxim Eydis

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About