[ Минск; 22 июня ]

ненавижу писать стихи не хватает воздуха чтобы
клавіатура случайно переключается на новый выпуск бт

ты не удержишь всё это силой

может быть, это уже случалось зажевавшейся плёнкой незамеченным затемнением
на рентгене. может быть, мы уже это прожили или только на полпути в ад.пускай.

вы не подумайте, это мирные люди. это белый
целительный шум сердечного ритма — в их груди крошится хрусталь от бокалов с советским шампанским. в их ушах шёпот невыполненных обещаний. и они идут на Его голос.

это больше и дольше меня, но был есть и грядёт новый текст за семью печатями
избиркома; давления перепадут. ресурсы перераспределятся. и нас вынесет
на проспекты циркуляция наших слёз.
глубоко течение в нас — бессимптомно, а последствия необратимы.

⠀ имеющий ухо да слышит.

⠀ из моих уст — скорее смешно, нежели страшно,

⠀ но моими устами

[ 30 июля ]

как часть головоломки, что всегда остаётся лишней и оттого, возможно,
— самой ценной. границы
проступают рубцами в местах, где их не было. история прорастает корнями
вверх — и невовремя — как кресты куропатов вдоль трассы, как угроза,
что всегда будет мерцать с востоко-севера.
кандидатка на роль президента вместо речи с плаката — плачет,
со сцены зачитывает смску: “мама, мне тебя очень жалко.
мне за тебя очень страшно”. говорит, что хочет вернуться домой и жарить котлеты,
но теперь дома нет, и она тут. было бы страшно пообещать ей строить новый.

нам комфортно и тут–на выжженном поле, на пепелище.мы привыкли вить гнёзда,
по которым потом — сапогами. в этом парке пара людей лезет вверх, на деревья,
в надежде, что земля под белыми крыльями нас укроет, если мы — каждый её сантиметр.

на входе спрашиваю у приветливой девушки в форме, где выход, и она хмурится,
говорит, “о выходе не говорили”. что ж, научимся обходиться без выхода.

есть только ты, я и вагнеровцы в санатории, угрозы новым терактом,
это поле с чертополохом, хватающим за ноги просьбой не торопиться.
и нам хватило. © нас хватит. нас сорок тысяч. может быть, шестьдесят. может быть, миллионы. революция –
это ребёнок в толпе протестующих на шее у папы, это две сухие старушки,
держат за руки милиционера на входе: “милый, зачем ты сегодня тут? чтобы нас защитить
или?” тихановская обращается к людям в форме — и снова — “милые”. где-то тут
— твоя учительница, руководительница галереи, сотрудница нацмузея — этим летом
у нашей отчаянной жажды усталое женское выражение, но в обход всем empowering
фильмам про западных героинь, они говорят вместо “дайте” — “верните”.
мне мужа, сына, любимого. нахера
мне власть и война, борьба и машина
идеологии, разлетевшаяся на винтики по всему парку дружбы. верни
мне мой дом, мою кухню и не смей трогать
мой дом, моих близких, их тело, моих нерождённых детей, национальный страх бедности, наши кредиты на прекрасное будущее.
никого не смей трогать. за каждым политзаключённым
–
женщина с микрофоном на трибуне перед толпой, не вместившейся
в рамки сознания, за их пределами.

лукашенко предлагает обязать кандидатов на его престол отслужить в армии.
тихановская — (в шутку) — родить ребёнка, чтобы знать цену человеческой жизни.

за каждым здесь каждая, и пока он не вернётся домой — она не сдвинется с места,
и не учесть этого было ошибкой, одной из. она не лезет в политику — ты тащишь её
за волосы на протесты и телеэфиры. она в ней за него и за них, а отсюда не предусмотрено
выхода. вот поэтому мы сегодня все встретились. лицо к лицу, и за масками
узнаём что-то, чего никогда друг о друге не знали, узнаём себя в лицах другого
и другое в личном и политическом. в темноте запах гари, и йода, и хлорки
становятся ярче.

а с орбиты мы — космический мусор, от которого не защититься.
отпечатки метеоритных дождей, напоминание — о том, кто летит на встречу
с землёй в начале августа этого года в надежде обрести дом –
хотя бы после крушения. как вы и просили — чтоб была видна кровь –
наш астероид-отчаяние — весь в белом.

***

[ 6 августа ]

правда — облупившийся циферблат
часов в доме у бабушки — тех самых, с кукушкой;
искривлённые сколиозом времени стрелки — как твои губы
в самодовольной усмешке, как // слишком много сравнений. как-ая разница.
буквенная мешанинка, игриво скрутившаяся в каракульку твоего имени
или название моего бывше-родного места рождения — сейчас на обложке
каждого из таблоидов. популярность — это приятно, но только минуту. а мы смеёмся
пьём кислый сидр на зыбкой улице в городе без широкой реки
в его центре (без возможности разделить
на своих и не очень). пьём и выбрасываем обрывки признаний ртом, полным песка,
стесавшим дёсна в жемчужины
этим усилием, нам говорят — так мы становимся нацией.
а нам было нормально и так,
на летней террасе в начале августа, с затаённой обидой на абыякавасць
наших сограждан. пока все были живы.

//////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////

I

<…>

III