Create post
Society and Politics

Интервью с историком и преподавателем университета

Труп Лошади
Надежда Стародубцева: про возню в академической среде, имидж истории как науки, симпатии студентов к авторитарному режиму, лектории в Волгограде, инсту, чувство стыда и страхи для проекта Труп лошади.

Время чтения текста ~ 11 минут.

Стародубцева Надежда Юрьевна

Стародубцева Надежда Юрьевна

— Страшно уходить из университета?

Делать шаг всегда страшно. Особенно таким тревожным личностям, как я. Но не представляешь, у всех преподавателей есть жизнь за университетом. Университет сейчас — это не универсум, как в средневековье, он не охватывает всю твою жизнь. Если апеллировать к моему миру средневековья, преподаватель университета — это очень много работы за пределами университета. Преподавание определяет твою жизнь, включая личные отношения, их отсутствие, стратегию развития и так далее. Сегодня университет — всего лишь одна точка, в которой ты периодически бываешь. И хорошо это или плохо — другой вопрос: но поглощенности университетской жизнью я не наблюдаю ни у кого. Не только у относительно новой генерации преподавателей, к которым я отношусь, но и у старой. Конечно же, у меня появилась параллельная жизнь. В том числе, профессиональная — и достаточно давно. Достаточно, чтобы сделать ее основной при каких-то обстоятельствах. Поэтому всепоглощающего страха новизны нет.

— И новой жизни нет?

Я пока что не совсем понимаю, как распоряжаться своим временем в связи с уходом из университета. Всё-таки эта работа предполагает очень импульсивную, напряженную деятельность вне пределов аудитории. Это занимало гигантское количество времени. Даже если готов весь лекционный и семинарский материал, уважающий себя преподаватель должен чувствовать биение времени. Речь не только про новые данные. Меняются концептуальные подходы и наши оценки происходящего, и текущая жизнь не должна быть оторвана даже от шумеров. Мы пропускаем историю сквозь себя — происходит постоянная переоценка. И когда освобождаешься от университета, встает вопрос — а чем занять время? (улыбается) Особенно если твоя работа составляла значительную часть жизни. Даже если ты случайно оказался в этом.

— Бывает ли так, что преподаватель остается преподавателем до конца, потому что не представляет иной жизни?

Я даже знаю таких людей, которые не уходят из университета по этой причине. Потому что они не знают, чем настолько же осмысленно будут заниматься. Есть подспудная составляющая: ты готов отказаться от высокого дохода, известности и мало ли от чего еще, потому что именно эта работа приносит смысловое наполнение. Конечно же, понимаешь, что на ту же самую зарплату можешь устроиться в очень многие места, но другая форма активности не принесет очевидной пользы.

— Могут ли городские лектории по гамбургскому счету оценить университетского преподавателя?

Поскольку я имею отношение к организации лекториев, могу сказать, что большинство организаторов вполне резонно предполагают, что публику легче собрать на относительно медийную фигуру. Соответственно, с высокой вероятностью лектора пригласят из других мест, хотя бы потому, что это единственный шанс для аудитории услышать его и вступить с ним в коммуникацию. Создается эксклюзивность. Или же, это должен быть «междусобойчик» — для тех, кто находится в шлейфе преподавателя. Такие лектории тоже проводятся. Но не так просто оказаться в числе лекторов.

— Есть только внешние причины неучастия преподавателей в лекториях?

Преподаватель далеко не всегда активная фигура в образовательном процессе. Если ты привык ориентироваться на внешние рамки, взять инициативу в свои руки сложно, потому что это серьезный внутренний дискомфорт.

Посмотреть

Посмотреть

— Недавно в инстаграме вы писали про свою педагогическую карьеру. Слово «карьера» взяли в кавычки. Почему?

Скорее, к разговору о понятиях — что мы понимаем под карьерой.

— Что такое идеальная карьера преподавателя?

Есть внешний взгляд, для которого преподавательская карьера — несколько формализованный процесс. Ты сначала приходишь ассистентом, становишься старшим преподавателем, потом доцентом, профессором и так далее. Или же вторая стезя в университетской карьере: ты становишься замом декана, деканом, проректором, ректором.

— В общем, номенклатура.

Да-да. В любом случае, для меня это всё — формальные показатели, которые не отражают реального развития. Карьера — это, прежде всего, преодоление себя и возвышение над самим собой. Что очень мало соотносится с внешними показателями. Ты можешь расти над собой, находясь в позиции старшего преподавателя. Например, Анна Николаевна Лукашева, на смену которой я пришла, так и не защитила диссертацию, но она намного талантливее и умнее многих докторов наук. Она сделала карьеру, постоянно вырастая над собой. Но на взгляд со стороны, она топталась на одном и том же месте всю свою профессиональную жизнь.

— Как вы считаете, какой у вас главный недостаток?

Их так много… Я очень скучная.

— Это что значит?

Я зануда.

Лобченко Л.С. и Стародубцева Н.Ю.

Лобченко Л.С. и Стародубцева Н.Ю.

— А это что значит?

Я могу какой-то пространный комментарий — очень научный — дать постороннему процессу. Я очень люблю бесполезные факты. Меня Любовь Сергеевна [Лобченко, бывшая коллега] даже называет «минутка-занудка».

— Но это же проблемы других!

Зануды — это вообще проблемы других. Мало кто из зануд знает это как собственную проблему. Я не могу считать всеобщее веселье и подключиться к нему, когда у меня нет настроения. Я достаточно серьезная (улыбается).

— Важно быть интересным для других?

Мы оцениваем себя не только через внутренние установки, но и с помощью инкорпорирования внешнего взгляда. То есть делаем это через зеркало. Другие для нас являются внешним объектом, через который мы можем считать образ себя. Как я могу узнать про цвет глаз без зеркала? Как я могу узнать, что представляю из себя как человек без зеркала?

— Хорошо, для вас важно признание?

Если мне и важно признание, то референтной группы. Тут, пожалуй, я бы хотела, чтобы значимые для меня люди относились ко мне с уважением и более-менее высоко оценивали мои достижения. До остальных мне дела нет.

— Существует ли академическая среда в образовании?

До момента моей интеграции в образовательный процесс был образ академической среды. Сейчас реальность вступает в резкое противоречие с образом. Тем хуже для реальности. Я не готова происходящее в высшем образовании квалифицировать как академический процесс.

«Римляне времён упадка». Художник-академист, Тома Кутюр. 1847

«Римляне времён упадка». Художник-академист, Тома Кутюр. 1847

— Значит, есть критерии для определения академического процесса?

Научность, стремление к объективности, непредвзятость взгляда, максимально широкие и не завязанные на личности оценки. Я вижу исключительно мелкую возню. Это одна из причин, почему не хочется оставаться в этой системе. Про науку все забыли. А какая академичность без науки и твердых принципов? Можно, конечно, критиковать академичность, как импрессионисты. Но были бы у нас импрессионисты, если бы не было академии?

«Дождь, пар и скорость. Большая западная железная дорога». Предтеча импрессионизма, Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер. 1844

«Дождь, пар и скорость. Большая западная железная дорога». Предтеча импрессионизма, Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер. 1844

— Для начала импрессионисты должны были уметь делать то, чему учили академики.

Как минимум. Поэтому, как бы мы не относились, я считаю — должен быть жесткий стержень, вокруг которого происходит научный процесс. В той среде, где я была, такого стержня нет. Это не значит, что его нет в принципе. Издалека я вижу наметки формирования таких менее организованных академических сред. Например, вокруг Лаборатории медиевистических исследований при Вышке. Высшая школа экономики — это, конечно, не то место, где должен быть центр медиевистики, но там может сформироваться академическая среда: есть сильные специалисты, вокруг которых всегда возникают научные школы. Еще один критерий академичности — те самые школы, построение сетей и повышение эффективности. Но на это у нас тоже не заточен процесс. Я еще застала организацию сменяемости, подготовки новой генерации специалистов. Именно так я попала на кафедру. Анна Николаевна убедила взять меня на кафедру, потому что собиралась уходить, и передала какие-то базовые установки. Есть ли сейчас это в университете? В нашем [ВГСПУ] точно нет. Поэтому разрушаются все связи.

«Завершающий арабеск». Художник-импрессионист, Эдгар Дега. 1877

«Завершающий арабеск». Художник-импрессионист, Эдгар Дега. 1877

— У истории и так имидж не очень. И вот сверху еще возня. Как при таком раскладе вы доказываете, что история — это наука?

Истории не хватает, как и любой гуманитаристике, лишь одного — экспериментальной воспроизводимости.

Инфляционная мультивселенная. Пузыри с разными свойствами образуются и расширяются на высокоэнергетическом фоне. Мы живем в одном из этих пузырей и наблюдаем только небольшую часть всей Вселенной, в которой преобладают известные нам законы физики / © Scienceexpress

Инфляционная мультивселенная. Пузыри с разными свойствами образуются и расширяются на высокоэнергетическом фоне. Мы живем в одном из этих пузырей и наблюдаем только небольшую часть всей Вселенной, в которой преобладают известные нам законы физики / © Scienceexpress

— Но эксперимент уже один раз состоялся.

Он состоялся. Поэтому воспроизвести и подтвердить этого мы не можем. В остальном, процесс изучения истории вполне соответствует науке: мы должны собирать максимально широкую источниковую базу, которая независима от наших личных предпочтений, желаний и ограничений, и применять к ней определенный алгоритм действий, предполагающий получение каких-то результатов. Потом необходимо сравнить полученные результаты и установить противоречия. При наличии противоречий мы ищем дополнительный способ разрешения этих противоречий до тех пор, пока не выстроим стройную модель того самого эксперимента.

Говорить о том, что история более ущербна, чем естественные и точные науки, мы не можем по той простой причине, что внутренне непротиворечивых, но различных объяснительных моделей довольно много в той же самой физике. Есть теория суперструн и есть теория о мембране, которые совершенно спокойно рядом друг с другом существуют и предлагают свое объяснение всего.

— Недавно квантовые физики вообще объективную реальность под сомнение поставили.

Да, и мы же не говорим, что квантовая физика не является наукой из–за отсутствия теории всего. Проблема истории отнюдь не в ее необъективности, потому что процесс происходит независимо от нас. Проблема в том, кто занимается историей.

— Я и говорю про имидж.

Конъюнктурность истории очевидна. Традиция использовать исторические концепции для обоснования политических идеалов предшествует еще научному становлению истории.

— История как служанка государства?

Конечно. Как наука она оформляется в период Просветителей. А как политический инструмент — гораздо раньше, еще с Возрождения.

— Сегодня история больше инструмент или наука?

И так, и так. Естественно, даже в организации процесса обучения, в системе образования понятно стремление государства использовать историю как инструмент воспитания «правильных граждан». Но ученый должен стараться очистить свою работу от этих наслоений. Другой вопрос — насколько он вообще способен это проделать. Так или иначе, свои ценностные установки и личные особенности мы проговариваем. Я могу отрефлексировать это, глядя на свои тексты. Хотя, казалось бы — я занимаюсь средневековой Францией, какие вообще личные мотивы там могут проявляться? (смеется) На самом деле, могут. Совершенно спокойно.

Диссертация

Диссертация

— Например, нравится Франция?

Скорее симпатии к отвергаемым группам, которые подвергаются давлению со стороны властных структур. И тут же у меня обязательно катары и куртуазные элиты, противостоящие централизаторским устремлениям Франции. Я выбрала рассматривать это не с позиции центральной Франции, как делают обычно, я выбрала униженных и оскорбленных, пострадавших в этом процессе. Что это, если не проявление личных особенностей?

— А ведь история используется для воспитания детей с первых классов, насколько это опасно?

Есть установки, считанные родителями извне. Например, по поводу героического подвига наших предков во время ВОВ, которые начинают транслироваться гораздо раньше. Двухлетние малыши, которые в пилотках и форме выходят, доказывают, что воспитательный потенциал используется разными социальными институтами. И мы, в общем-то, видим трансляцию этих установок не только через структуры, которые должны заниматься трансляцией, а отовсюду.

«Се человек». Художник эпохи Возрождения, Тициан. 1543

«Се человек». Художник эпохи Возрождения, Тициан. 1543

— Вы работали в школе?

Нет. Я трезво оцениваю свои психологические особенности и способности, и понимаю, что это не моё. Мне не хватает для этого устойчивости. Начиная с того, что у меня тревожный тип личности: это не то, что может помочь организовать процесс в аудитории буйных семиклассников, когда ты должен быть островком спокойствия, и не должен эту волну раскручивать. Такое, конечно, зачастую происходит в образовательном процессе, но это не то, что должно быть. Я себя оценила и решила, что меня больше устраивает взрослая аудитория. Мне интересно с людьми старше 18 лет.

— Миф или правда: каждое новое поколение глупее предыдущего?

Это ужасающая неправда. (смеется) Это поклёп! Я люблю ворчать на каждый новый курс. Особенно, если учесть, что мне всегда доставались первокурсники, не оперившиеся, привыкшие к другим условиям и которым сложно перестроиться. Например, разницу смог оценить Игорь Константинович [Ким, бывший коллега], который привык работать с четвертым-пятым курсами, и заполучив первый курс в свое распоряжение, он был в ужасе от контраста. Оказывается, мы их как-то ограняем, очень сложных и колючих. Конечно, я фиксирую увеличение количества целого ряда проблем. Но я не считаю, что это особенность поколения. Они — заложники той системы, которой их такими сделала. Я вижу проблемы в том, откуда они пришли. Я не могу сказать, что новые студенты глупее тех, что были во время моего прихода на работу преподавателем. Наоборот, я помечаю позитивные отличия. Принято рассказывать, какой фантастический курс был у меня в студенческие годы, какие все несравненные гении и звезды. Ни черта подобного. На деле, я с большой радостью отмечаю, насколько более творческими и открытыми к новому опыту являются современные студенты. Насколько они гибкие и способные к трансформации.

— Это же люди, которые родились в открытом обществе.

Тут очень сложно. В последние годы меня поражала следующая история. В конце первого курса я стала давать общую контрольную работу с вопросом — для меня — чисто технологического свойства: «Возможна ли прямая демократия в современности?» Я предполагала здесь не рассуждения о сути демократии, а о вопросе организации процесса. И вот что мне писали первокурсники: демократия — это зло, люди глупы, им нельзя доверять принятие решений, авторитарные режимы нас спасут. Это повергло меня в шок. По их мнению, одна сильная личность у руля — это гораздо лучше множества людей, допущенных к процессу принятия решений. Это к вопросу об открытом обществе. Знают ли они, что такое открытое общество?

Евгений Базаров, главный персонаж романа «Отца и дети» И.С. Тургенева

Евгений Базаров, главный персонаж романа «Отца и дети» И.С. Тургенева

Я стереотипно ожидала, что первый и второй курс будут демонстрировать максимальный радикализм оппозиционного толка. Мол, юноши — всегда нигилисты и Базаровы, густо рассеянные среди студенческой аудитории. Но таких Базаровых находилось человека три на курс, а все остальные, в лучшем случае, — как Кирсанов. В основном, гораздо более консервативные и даже ретроградно настроенные. Для меня это было инсайдом. А потом я стала замечать, что во всем остальном — не только в политических идеалах — они весьма традиционны в отношении. Например, на тему семьи. Что для меня было тоже совершенной фантастикой, ведь здесь-то подвижки довольно заметные, даже в нашем обществе.

— Почему так происходит?

У меня было несколько версий. Первая: я заметила, что все эти ребята были рождены в период правления одного человека, и ничего, кроме этого, они не видели. Для них это достаточно хорошо работающая система. Она не давала сбой на протяжении всего времени. Возможно, это то самое стремление к стабильности, которое так или иначе есть в каждом из нас.

Кадр из фильма «Мечтатели». Реж. Бертолуччи

Кадр из фильма «Мечтатели». Реж. Бертолуччи

Вторая версия: в общем-то, базируется на теории поколений, и на достаточно известном психологическом факте: подросток для того, чтобы пережить сепарацию — обязательный шаг для становления личности, — должен противопоставить себя во всем предыдущему поколению. Именно это мы наблюдаем в массовых юношеских движениях, революционных или в событиях 68-го года, когда бурлящая молодежь противопоставляет себя консервативным родителям. И здесь все совершенно точно укладывается в данную схему, если мы не забываем, что бурлящей молодежью оказались родители нового поколения. Они бурлили в девяностые, они сейчас же активно включаются в оппозиционные движения. Соответственно, чтобы противопоставить себя им, нужно занять более жесткую, консервативную позицию.

— Сегодня университетский преподаватель может быть аполитичным?

Жизнь многообразна — можно всё. Но стоит ли так делать? И тут у меня тоже есть две версии. (смеется)

Для начала, я считаю, что аполитичным в принципе быть нельзя.

— Конечно, когда ты идешь на выборы — все равно влияешь на политику, а значит участвуешь в ней.

Конечно. Но должен ли преподаватель как-то явственно убеждения демонстрировать? С одной стороны, не стоит открыто демонстрировать политическую позицию. Из–за гибкости молодежи нельзя брать на себя позицию Бога и предопределять для них картину мира, что зачастую происходит, особенно когда преподаватель достаточно харизматичен. Это отбивает желание самостоятельно осмыслить действительность и дает им готовый ответ. На мой взгляд, это не очень хорошо. При этом быть политически аморфным и дистанцироваться — тоже не совсем корректная позиция. По меньшей мере, студентам должно быть очевидно, какие вопросы можно задавать действительности и какие есть варианты ответы на заданные вопросы. Они должны понимать позицию преподавателя и почему она такая.

— Иными словами, преподаватель должен предлагать схему объяснения?

Да. Нельзя выбирать позицию, исходя из своих симпатий и антипатий личностного характера: «Мне не нравится Навальный, поэтому я против оппозиции». Выбор должен соотноситься со всеми остальными факторами. Можно показать действующую схему, как соотнести их между собой. Давления быть не должно. Но должен быть пример. Здесь всегда тонкая грань. Я периодически ловила себя на занятии: «Наверное, так не стоило делать». (улыбается) Особенно при обсуждении скольких тем. Я преподавала античность, которая всегда предлагает слишком много поводов для обсуждения политических ситуаций.

— За что вам в последний раз было стыдно?

Мне было стыдно, что я в очередной раз потеряла контроль над собой и в очень резкой форме отчитала студентов. Всегда за такое стыдно. Но пока что не всегда стыд помогает избегать подобных ситуаций. Это не только неэтично, но и плохо с точки зрения отношений с самим собой: мои ожидания в отношении других людей — только моя проблема.

— Почему у вас закрытый инстаграм?

Изначально заводить страничку я не хотела.

— Заставили?

Мой друг просто взял телефон, завел аккаунт и сказал: «Всё, теперь ты лайкаешь мои посты и периодически выкладываешь фотографии». Если пролистать к началу, можно заметить отличие от последних постов. Несколько лет были котики, цветочки, архитектурные постройки, но не было меня. Всё изменилось год назад.

Я не люблю пускать людей в свой внутренний мир. В целом людей не люблю, а конкретных — люблю. Можно и наоборот. Я — мизантроп, и никогда не скрывала этого. Мне сложно раскрываться, и это всегда было проблемой в отношении с людьми. И в отношениях романтического характера, и неромантического, дружеского. Потому что это больно.

— Вы ранимы?

Чрезмерно. Неоправданно ранима. Я работаю над этим. В первое время я добавляла в инстаграм только тех, кто у меня уже не учится.

— А сейчас?

Если я знаю этого человека, принимаю запрос.

— Закрытый инстаграм связан с профэтикой?

Да, дистанция должна быть достаточно заметной. Здесь я консервативно настроена. Я –преподаватель, я — функция, и в таком виде меня и нужно воспринимать. Когда видят в другом разрезе, это несколько искажает отношения внутри университетской системы. Я как более взрослый человек могу разводить разные миры. Они для меня спокойно существуют. Не все ребята 17-18 лет к этому готовы, они примерно одинаково взаимодействую с разными людьми.

Кто-то усваивает жизненные опыт раньше, кому-то нужно больше времени, а некоторым — вечность.

— Вам кто-нибудь предъявлял за инстаграм?

За тот пост про увольнение была реакция.

Тот самый пост

Тот самый пост

— Положительная или отрицательная?

Смотря от кого. От пострадавшей стороны — конечно, отрицательные. Были те, кто примерил слова на себя, и кто-то сделал это вполне оправдано. Они и были адресатом, поскольку к тому моменту я понимала, что среди моих подписчиков есть информатор. Раз уж от меня не готовы это услышать напрямую, ну давайте использовать другие каналы коммуникации.

— А вы пробовали напрямую?

В том числе, на последнем заседании кафедры.

— Вам бывает обидно? Я, например, чувство обиды до конца понять не могу.

Для меня обида — максимально непродуктивное чувство. Потому что единственный, кто страдает от обиды — ты сам. Тебе что-то сделали, а ты еще сильнее давишь сверху. Я бываю недовольна и возмущена, и это направлено на ту сторону, с которой я вступила во взаимодействие.

— Весной произошел скандал после того, как школьная учительница выставила фотографии в купальнике. Одни делали флешмоб, другие — осуждали. А вы как-то сталкивались с агрессивными моралистами?

Давление в университетской среде меньше, чем в школе. Тем не менее, у меня нет ни одной фотографии в ленте, где я в купальнике. (смеется)

— Не обязательно же в купальнике.

Ну и в принципе вызывающих фотографий нет. В том числе, потому что это — мера ответственности публичного человека. Поскольку я взаимодействую с формирующимися людьми, наверное, я должна транслировать поведенческие паттерны, которые мне кажутся более… здоровыми. (смеется)

У меня есть стереотип, что преподаватель не все стороны своей жизни может афишировать.

А теперь, кто знает, может я этим летом буду выкладывать фото в купальнике…

— Может быть.

Правда, выйдя из определенного возраста, я никогда этого не делала…

— Теперь информатор бесполезен?

Почему же. (улыбается) Нужно же убеждаться, что моральное падение твоего оппонента бесконечно. Я люблю приносить людям радость, независимо от наших с ними отношений.

— Вы пользуетесь таким термином как «обыватель»?

Пользуюсь. Но я иногда я себе такую пометку делаю: «Насколько ты вообще, Надя, обнаглела?» За что ругаю и студентов, когда говорят: «обычные», «нормальные люди», «народные массы» и так далее. Другое дело, бывает сложно найти синонимы менее окрашенные.

— Вы были главным специалистом Агентства культурных инициатив. Почему Агентство прикрылось?

Оно было оптимизировано и реорганизовано путем слияния с агентством развития туризма. Формально оно продолжает работать.

— А по факту, почему оно прекратило свое существование?

На руководящие позиции пришла команда той структуры, с которой произвели реорганизацию, и это противоречило вообще всему, что сложилось в Агентстве культурных инициатив: миссии, цели, формату коммуникации, форме деятельности. Пришли номенклатурщики и функционеры, которым нужно чтобы в таком же формате работали в сфере культуры. Мы не были к этому готовы. Мы целый год пытались выстроить сбалансированные отношения: мол, мы делаем для вас формализованные вещи, а вы — не мешаете нам заниматься цивилизованной активностью. Но они не были готовы не мешать. И мы поняли, что это обессмысливает нашу деятельность, и вся команда покинула Агентство.

— Почему вы начали работать в АКИ?

Потому что мне нужно было где-то подработать. (смеется) Потом оказалось, что это здорово, интересно и я ни черта в этом не понимаю. А я люблю делать попытки разобраться в новом, я всю жизнь это и делаю. Эта сфера помогла мне найти себя.

— Заботила культурная судьба Волгограда?

Исходя их того, что я отказалась от работы в Москве, меня интересует судьба Волгограда. Не могу сказать, что я патриот малой родины. Привязанности к месту нет. Но поскольку мы взяли ответственность за деятельность в Волгограде, мне было бы стыдно и не очень комфортно махнуть на всё рукой: «Вы, ребята, тут сами как-нибудь, а я поеду устраивать свою жизнь».

— Можете привести пример, кому вы помогли?

Например, организовывали мастер-классы для режиссеров и сценаристов. У них здесь есть только ВГИИК. Оставим за скобками, насколько хорошо готовят местных режиссеров и сценаристов. А мы даём ту возможность взаимодействовать с людьми, которые состоялись как профессионалы не только в России, но и за рубежом. Пять человек чему-то научились — и я уже довольна.

Для меня нет снобской установки, что есть значимые профессии, и все остальные — обслуга. Мол, педагог — звучит гордо, а продавец-консультант — ерунда. Нет. Но я просто знаю, что лично мне для того, чтобы чувствовать себя комфортно, нужно как-то участвовать в процессе изменения людей. Как продавец я с большим трудом смогу вписаться в этот процесс. (смеется)

— Вписаться невозможно, я пробовал.

Поэтому я пошла по пути наименьшего сопротивления.

— Как и что вы сегодня читаете?

Как? У меня есть неудобная особенность: я всегда читаю одновременно несколько книг. Это и затягивает процесс, и приводит к мешанине в голове. В конечном итоге — тексты переплетаются. И пересказать сюжет одной книги становится сложнее.

Из того, что сейчас читаю одновременно. Долго мучаю книгу Колма Тойбина «Дом имён». В конце концов, добиваю «Лавра» Водолазкина, которого все уже прочитали, а я осталась на обочине жизни. Но если серьезно, у меня сознательная позиция — дождаться, когда сойдет волна ажиотажа, и только после спокойно взяться за новое. И читаю материалы, связанные с новой сферой деятельности — мне очень много надо узнать про функционирование музейной среды. И вообще, я читаю всё подряд: статьи по психологии, квантовой физике для чайников и так далее.

— Вам бывает скучно?

Да, бывает. И это беда — не могу долго лежать без дела. То, что у нас принято называть ленью, очень важно для психики. Однако в обществе развит культ «спасения мира»: «Вставай, и иди что-нибудь делай для спасения мира». Мне кажется, это очень неправильная установка. Многие люди, в том числе из моего поколения, являются жертвами таких установок, потому что их родителям приходилось усиленно работать, чтобы просто выжить в 90-е годы.

— Дальше музеями будете заниматься?

И не только в Волгограде, но и по всей России. Также, надеюсь, будем заниматься проектом «Вкратце!», чтобы мастер-классы продолжали приносить какую-то пользу.

Проект Труп лошади

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Труп Лошади

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About