Забрали меня в больницу короче. Воспаление почек. Причин может быть много и они, в общем, не плохие. Ну то есть например, у меня воспаление не потому что я подмышки не мою. Если поняли что я имею в виду, извините за сарказм. У каждого есть свои мячики в лунке. То, что попадает и остается. У меня это, например, чистота (не порядок. чистота) и чтобы эстетически все ок было. Раскачивающиеся по коридору влево вправо в грязных пижамах и с грязными головами больные, приносят неприятное чувство. И не потому что они больны и не потому что грязные, а потому что всё вместе. Туда же и запахи, и кашли, пердение и характерный звук для зевания. Вот его уже, я считаю, можно оставить при себе. Не обязательно же растягивать глубокое «ааааа» на все отделение. Если коней можно попридержать, то свое зевательное "А" тем более. Я на втором этаже, а на первом есть кафе в пять столиков. Тут можно купить гречку, рыбу и салат, уложившись в двести рублей. Еду здешнюю не ем. Но скоро придется. Так как фрукты и деньги для кафе заканчиваются. Не ем не потому что она выглядит жутко и не потому что тот кто ее развозит накладывает еду с таким видом будто плюнет сейчас тебе в тапки, а потому что да — всё вместе. Я стараюсь быть вежливой. Спрашиваю — Скажите пожалуйста, что сегодня на обед? — а в ответ молчаливый взгляд, наполненный отвращением. Ну может я не на долго здесь. Я надеюсь. Боль прошла, температуры больше нет. О! Еще я тут умудрилась схитрить и оставить верхнюю одежду при себе. Когда меня заселяли на этот болезненный этаж, мне сказали — Куртку на склад! — это были страшные слова. Они будто закрывали любую возможность выйти отсюда. Ставни захлопнутся и никакие волшебные слова их больше никогда не откроют. Будто склад — это что-то темное и находится очень далеко, а охраняет его пес с тремя головами. Поэтому я спрятала куртку в пакет и пронесла. Теперь, благодаря этому, у меня есть возможность выходить гулять. А это прекрасная возможность. Так как в коридоре, в палате, в туалете, душе и везде (даже иногда в кафе с пятью столами) стоит запах. Вонючий запах. Когда в плацкарте едешь например сутки, воздух тухнет и приобретает специфический оттенок. Вот здесь также. Смешались люди, кони, грязные пижамы, моча, кряхтенье, ворчанье медсестер, еда. Короче пиздец. Но зато лечат. Это же хорошо. Зато нет боли, с которой я сюда прибыла. Че. Я не жалуюсь. Но мое эстетическое чувство прекрасного глубоко страдает. Когда я только вошла в палату и меня накрыла сначала затхлость, а потом грязный казенный пододеяльник, оно заплакало. Я говорила ему — Эй…, ты чего? Прекращай. — а оно плакало. Это не было истерикой. Просто слезы текли потихоньку и все. А потом оно замолчало. Сидит теперь внутри и молчит. А я чувствую ее презрительный укор ко мне. Будто я, Марвин, подвел это чувство и загремел сюда. Но благодаря смекалки, о которой я рассказала выше, я выгуливаю прекрасное чувство по морозному воздуху, хрущу снегом и оно улыбается как дурачок. Выйду отсюда и мы помиримся. Я уверена, этот дурак снова станет моим другом.

Соседи по палате у меня нормальные. Забавные. Но я даже скучаю по вычищенным, выбеленным, вымытым девочкам из клуба. Скучаю по этим красавицам с надутыми губками. Скучаю по шампанскому холодному. Теперь видимо, я не скоро выпью его снова. Ну так соседи. Есть милая бабушка. Тихая, приятная. Шоколадки раздает. Есть толстушка с добрыми глазами. Я так описываю, потому что не знаю имен. Я вообще не люблю малые социальные группы, как следствие не люблю в них входить. И если ко мне не лезут знакомиться, я тем более этого делать не стану. Зато если я выбрала какого-то человека и он мне пиздец как интересен, я докапаюсь до него точно. Ну так короче толстушка. Она тоже приятная. Больше молчит. Иногда кидает комментарии с улыбкой. Еще есть упитанная женщина. По разговорам я поняла, что она работает в детском саду поваром. Каждый раз когда приносят еду, она комментирует так — А у нас все не так. Мы о детишках заботимся. Если варим кашу, то с молоком и маслом! Обязательно! — а потом принесут омлет, она — А омлет у нас румяненький, желтенький! Яйца и вообще продукты только свежие! Привозят каждое утро точное количество, чтобы не оставалось и не тухло. — ну такая барышня. Есть молодая девушка, двадцать пять. У нее всегда высокая температура. Это не хорошо. Рассказала историю, что жила на новом Арбате у старухи. Снимала комнату за десять тысяч. Старухе этой было восемьдесят. И померла она короче. Вот недавно. Девушка говорит, что пришла с работы, а она мертвая лежит на полу. И родственников нет и дача в подмосковье есть. Девушка разысказала каких-то ну ооочень далеких. Они приехали бабушку хоронить. Но чтобы им получить квартиру на Арбате и дачу в подмосковье, надо найти все звенья их родовой цепи и все свидетельства о браках. Что маловероятно. В палате на эту информацию все отреагировали так, что надо было этой старушке все оставить девушке и быть может она так и сделала, просто та не знает. И пятый человек — это женщина лет пятидесяти. Она все время ворчит. Ее разговор построен на этом принципе. Она должна высказывать свое недовольство постоянно. Сложно с таким жить в одной палате. Хочется подушкой запульнуть.

Расписание такое: в 6:30 подьем, с 6:30-8:30 завтрак, с 10:30-13:30 врачебный осмотр, процедуры там всякие, в 13:30-14:30 обед, с 15:00-16:00 час отдыха, в 16:00 полдник, с 16:00-19:00 визиты к больным. С 16:30-17:00 измерение температуры, с 18:00-19:00 ужин, с 19:00 до 21:00 процедуры, а в 22:00 отбой. То есть с 13:30 до 19:00 меня никто не хватится. А измерение температуры — это не так важно, потому что ее мерят утром и вечером перед отбоем. Так что в это время я ем в кафе «пять столов», гуляю по улице, потом возвращаюсь в кафе пить кофе, так как в пять оно уже закрывается. А потом снова гуляю. Это толстушка из моей палаты и молодая девушка не выходили на улицу одна семь, вторая десять дней. Не представляю. Поэтому радуюсь такой возможности. Быть может, завтра уйду гулять куда-нибудь подальше.

Поймала классное чувство — никуда не спешить. Прекрасное чувство.