Что еще. Еще к внутренней стороне двери в палату, прилеплена на пластырь небольшая икона с тремя персонами. Видимо, была оставлена давно, так как пластырь стал серым грязным и одна из персон отвалилась, оставив черное днище основы.

Катю выписали. Мы с ней не простились, так как я в это время гуляла. Охранник на вахте первого этажа стал догадываться, что я мутная какая-то и непонятно кто и зачем, и куда хожу. Как бы не закрыли мне выход на морозный воздух.

Катю выписали, а бабушку вписали. Теперь нас снова трое: Юлька, эта бабушка и я. Бабушка оказалась милой. Молчит, улыбается. Ее привезли ночью и тот кто привез, обещал приехать на следующий день. На следующий день время посещения больных с четырех до семи. И вот четыре часа, пять часов, шесть — никого нет. Бабушка свернулась клубочком на кровати и лежит. Перестала с ожиданием реагировать на открывающуюся палатную дверь. Грустно очень.

Юля оказалась маленькой и глупой девчонкой. К ней из Тулы приехала бабушка. Привезла еды, фруктов, ну и всякое. — Юля, а как тебя лечат? — Да отстань ты. — Я отстану, но хоть лечат как-нибудь? — Ну конечно лечат! Сейчас капельницу придут делать! — Хорошо. Ты бы поела. — Отвали! — Ну как же, ты совсем не ешь. Откуда силы возьмешь. Надо Юленька. — Ты надоела своими советами! Приехала, хоть помолчи посиди! — мне че то так паршиво было находится в этой ситуации, и чтобы не нахамить Юле и не лезть со своей кровати в чужой монастырь, я решила пообщаться с бабушкой. Для этого подошла к столу, за которым она сидела и стала доставать свою еду, которую притащила из кафе. Все сработало, бабушка включилась. — Остыло уже наверное, — сказала она, — Я к холодной еде нормально отношусь, — я улыбнулась. — Ты хоть ешь, а Юля совсем не ест. — улыбнулась она. — Ну такое тоже бывает. Это нормально. Когда температура, обычно нет аппетита. — но тут совершенно по плану влезла Юля, — Ты еще к Марвину будешь приставать! Говорят же тебе! Приперлась, хоть помолчи! — Юля, — твердо перебила её, — Я с радостью пообщаюсь с твоей бабушкой! — а хотелось въебать если честно. Юля заткнулась, а бабушка чуть хрипнула от радости. Мы продолжили болтать.

Ближе к семи, наконец к третьей нашей соседке, пришла дочка. Принесла ей что надо. Этой бабушке назначили операцию через пару-тройку дней. Но она никому об этом не говорит. Ни дочке, ни тем кто ей звонит. Говорит, чтобы они не переживали, что все хорошо. Дочке назначила вторую встречу в палате на следующий день после операции, а сама готовится к смерти. Такая у этой бабушки позиция. Но хоть она и милая, и улыбается, спать с ней невозможно. Она разговаривает по ночам. Кажется это не во сне, кажется сознательно. И еще бабушка очень громко зевает, издавая самые разнообразные звуки. Сначала я долго не могла разобрать, о чем она говорит по ночам. Вчера разобрала. Она молится Богу. Говорит, хочет еще пожить. Не верит что время пришло. Разговор заканчивается ее решением, что на все воля Божья и «никакого днища».