Create post
Реч#порт

Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?

Simon Libertine

Французские поэты прекрасной эпохи вовсе не догадывались, что их эпоха — такая уж прекрасная. Скорее, они были бы склонны называть это время ужасным, упадническим или декадентским.

С такого, немного парадоксального, оборота филолог Наталья Ласкина начинает в ГПНТБ СО РАН свою лекцию о периоде в истории искусства Франции, расположившемся между сциллой Франко-прусской войны (закончилась в 1871) и харибдой Первой мировой (началась в 1914). Забежав вперед (и при этом — снова парадокс — ровно на сто лет назад от дня сегодняшнего), сообщим, что означенная харибда почти что подчистую слизнула прекрасные цветы одноименной эпохи.

Фото: Антон Метельков

Фото: Антон Метельков

Но отчего же эта прекрасность не была замечена современниками? А может быть, и утрачена она была из–за этой незамеченности? Ведь тот факт, что еще вчера-позавчера, оказывается, по земле ходили такие славные деньки, стал понятен лишь под дождем немецких пуль, оказавшихся поострее самых острых карандашей. И с каким бы восторгом ни описывал доброволец Аполлинер новогодние фейерверки над полем боя — сам же он, рядом с тысячами других, известных и неизвестных, беспробудно уснул под грохот этих фейерверков. В прекрасном шведском фильме «Приключения Пикассо» этот момент изображен очень пронзительно: и Аполлинер, и все его поколение буквально растворяются в импрессионистском парижском воздухе.

Казалось бы — с высоты пройденных лет — ситуация предельно ясна: что имеем — не храним и «не приведи Конфуций» родиться в эпоху перемен. Но не все так просто. Если задуматься: каким может быть искусство в эпоху всеобщего процветания и изобилия? Сытым, довольным, успокоившимся. Именно таким оно и было. Но поэзия — этот вечный ловец неуловимого, неутомимый ходок туда, не знаю куда — она согласна на существование лишь в иных условиях. Она живет ловлей майского жука и октябрьского листка, поиском утраченного Рая и Золотого века, непрекращающимся возвращением в Итаку. И что делать поэзии, когда Золотой век — вот он, со всех сторон — нагребай в карманы. Как быть бедной поэзии, угодившей в такую ловушку?

Ответ — на самой заре эпохи (прекрасной эпохи!) — дал человек, совсем еще мальчишка, чей фотопортрет сегодня возведен едва ли не в ранг иконы. Артюр Рембо. Думается, он мог бы изобрести для себя эпитафию в духе: мир меня ловил, но не поймал. И ее непременно помещали бы рядом с растиражированным изображением самого Рембо.

Но это было бы потом. А пока напомним основные вехи жизни этого бунтаря среди бунтарей. К двадцати годам создал весь свой корпус гениальных текстов. После этого бросил писать. Путешествовал по свету. Осел в Африке, где, в числе прочего, занимался торговлей оружием и людьми. Вернулся во Францию, тяжело заболел и умер тридцати семи лет. Возможно, главным произведением Рембо является его собственная жизнь.

Во всяком случае, Артюр Рембо протоптал дорожку — целую просеку прорубил — которая оказалась путеводной для многих талантливых людей того времени и места.

Рембо задал время прекрасных дилетантов.

Время, оставившее за своим бортом писателей-профессионалов (хотя, повторимся, тогда об этом никто еще не подозревал). И напротив — приютившее любителей, осевших на периферии, считающих искусство магией, тайной, но никак не работой.

Центрами культуры оказываются не Французская академия и не именитые журналы, а рассредоточенные маленькие журнальчики (то, что сейчас называют «DIY», т. е. «do it yourself», «сделай сам»), литературные кабаре (как точка соприкосновения «высокого» и «низкого»; как место, где полярные типы искусства, описанные, к примеру, Питером Бруком в «Пустом пространстве», встречаются, выпивают и закусывают). Возрождается традиция литературных салонов, т. е. тоже достаточно закрытых, герметичных сообществ.

Разумеется, здесь сразу возникает множество ассоциаций. Если говорить о нашей стране, то это и Серебряный век с Башней Вячеслава Иванова. Это и чуть более поздние обэриуты, противопоставившие свой абсурд абсурду вокруг них. Это Платонов и Шаламов. Это неофициальные поэты эпохи «оттепели» — лианозовцы, смогисты, представители «филологической школы» (нужно отметить, что и поэты прекрасной эпохи были горазды выдумывать себе необычные прозвища: символисты, маги, гидропаты). Это рок-музыканты 80-х, «Аквариум» как образ жизни. Это день сегодняшний, с его расслоением общества, вызывающим незамедлительную ответную реакцию художников.

Может быть, и поэтому нам так близко то, о чем рассказывала Наталья Ласкина. То о чем писали и жили французские аутсайдеры чуть больше ста лет назад.

Наверное, так только и можно угодить в прекрасную эпоху: пойдя наперекор всем правилам. Сидя на красивом холме. Когда уже нечего терять.

Отрадно вот что.Для подростков, которых в изобилии оказалось на лекции Натальи Ласкиной, для подростков, воспитывающихся в современном мире линейных схем и алгоритмов, иерархий и рейтингов — хотя бы по касательной, но услышать, из какого сора могут возникать столь прекрасные цветы — бесценно. Может быть, искра творца, которая сейчас теплится в каждом из них, в ком-то и не угаснет, пригреется где-нибудь на обочине и однажды — разгорится пламенем, горячим и светлым.

_______________________________________

Антон Метельков

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Simon Libertine

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About