Когда говорят, пишут о сновидениях, много рассказывают любопытных сновидческих сюжетов, неожиданных воспоминаний и пр. Спорят о роли сегодняшних, или вчерашних, позавчерашних, или давних переживаний, все это очень интересно и важно знать. Весьма интересно что в сновидческом фильме обнаруживаются все литературные тропы, и это требует специального исследования. Могу лишь бегло обозначить некоторые. В сновидении очень сильна гипербола: Фрейд рассказывает о страшном сновидении: человека ведут на эшафот, отрубают голову, а у него всего лишь откинулся валик дивана, на котором он спал. Такое преувеличение происходит если не всегда, то очень часто, что противоречит определению сновидения как сторожа сна, оно будоражит, будит, сторожит в принципе не сон, а нашу жизнь.

Кажется никто не обратил внимания на то, что видимой части сновидения предшествует долгая часть невидимого или полу видимого полу сновидения. Тогда просыпаешься с ощущением, что происходило очень, очень многое, а рассказать нечего. Сон есть разрешение нейронных напряжений, потому приносит отдых.

А разрешение это происходит по каналам логическим, ибо все в мире логично-закономерно. Нейронная микрологика — иная, чем наша обычная макрологика, но органично в таковую переходит потому легко переходит в процесс полумысли-сновидения, и это уже на стадии сна менее глубокого. А после сновидения видимого обычно просыпаешься — плохо сновидение сторожит наш сон. Сторожевая функция сновидения не объясняет его сути, подобно тому как замок на двери, он сторожит, не имея понятия о смысле своей функции. И невидимая и видимая части сновидения — это в принципе процесс мыслительный, но почему эта мысль столь сюрреалистична, алогична?

И кажется, что главный этот вопрос о сновидениях никто так и не задал.

Главный вопрос, который хочется задать: почему сновидение никогда, ни о чем не говорит напрямую, только иносказательно, и нам приходится иносказания разгадывать? Но произнеся сие, не можем сразу не вспомнить, что искусство тоже болеет этой манией иносказания. Правда искусство бывает очень разное: бывает весьма документальная проза, весьма правдоподобная живопись, но элементы иносказания найдем и там, а поэзия, та вообще на иносказании помешана, причем метафоричность прогрессирует. Например обращают внимание на то, что у Пушкина метафор нет, зато в современной поэзии она царит, вот кусочек из Андрея Битова:

Так чуждо и прозрачно все во всем,

И на глазах последний контур тает,

Деталь случайную на память унесем;

На горизонте дворник рассветает.

Как добродушен и халтурен взмах

Его метлы! Игрушка… Как обидно

Материя мерещится впотьмах:

Сквозь нас видать, коль мне себя не видно.

Тут все метафора! Сновидение — тоже сплошное иносказание — метафора.

В метафорах сновидения Фрейд ищет реальные, но вытесненные тайные желания и прежде всего инцестуальные. Вытесненные из нашего сознания в виду своей запретности, эти желания как титаны в тартаре, рвутся наружу ночью, пользуясь тем, что громовержец Зевс, вседержитель сознания и закона спит. Это центральный мотив фрейдовской философии и психологии, имеющий практическое значение.

Но интересно, что сам Фрейд как бы действует против себя в том смысле, что благодаря его учению, люди уже ничего от себя не скрывают, себя осознают.

Секс запреты остались, и их гораздо больше, чем требует того целесообразность, но в мыслях и разговорах мы раскрепостились и хотя бы от себя ничего не скрываем. Поэтому фрейдов этический принцип вытеснения явно недостаточен. А какой же еще принцип вытеснения (если это вытеснение) можно распознать?

Есть универсальная система координат для понимания всякой системы: энтропия-негэнтропия, хаос-космос (как прекрасно организованный мир) гармония-дисгармония, холизм-редукционизм, организация-дезорганизация. Все эти пары синонимичны. В этой системе координат следует рассмотреть и вытеснение,.

В философии можно опознать борьбу идей: у греков (стоиков) начало мира — хаос, Библия начинает с бога — высшая организация. Современная космогония голосует за принцип библейский.

Но если в философии возможен этот спор, то в психологии презумпция космоса-логоса несомненна. Хаос — нечто непознанное, неосвоенное и потому враждебное. Мы все стремимся упорядочить и во вне и внутри себя. Наш мозг то и делает, что поступающие в него сигналы приводит в какой то порядок. Это очень трудно, явления разноречивы, их связь далеко не всегда понятна. Не умея связать явления строго логично, человечество сочиняет мифы, которые по своему мир упорядочивают, ибо жить в хаосе невозможно.

Но порядок мы можем навести у себя в комнате, в доме, порядок всегда узок, мал в сравнении с бесконечным непознанным вокруг. А хаос не перестает быть реальным, оттого, что мы не впустили его в дом, он агрессивен и врывается так или иначе — вот и вся схема вытеснения, она отличается от фрейдовской пока лишь тем, что я употребляю более общие критерии.

Но сущность вытеснения и выцтресненного при этом все–таки меняется. Вытесненное желание выражает себя иносказанием — метафорой, значит метафора сама по себе не только скрывает, но и вскрывает-выражает. Эта выразительная функция метафоры осталась не понятой. Мы вытесняем сексуальное-запретное, но не менее важно то что мы упускаем все, что не поместилось в нашей логически упорядоченной комнате.

Так бедный еврей выдворил из дома козу, которую взял в дом по совету ребе, и которая ему сильно мешала. Но он все же нуждается в ее молоке, и отделаться от козы не может. Вот так, наводя логический порядок в доме, мы обязаны выдворить-вытеснить козу и многое другое, нужное, важное, но не умещающееся в наш логический порядок. Это совсем другой принцип вытеснения-выражения: не запретного, а неуместного, несъедобного, чуждого, непонятного!

А у изгнанных коз есть свое мнение и чувство собственной ценности, и они блеют по ночам, не дают спать. Это не совсем то что нам рассказал Фрейд.

И вот благодаря ему мы стали более сознательными, отлично себя понимаем, но разве наши сновидения стали при этом менее метафоричными, менее скрытными? Так что же они все–таки скрывают, а мы пытаемся вскрыть?

И если нашему сознанию было все же что скрывать, щекотливые инстинкты, то уж совсем непонятно, что скрывают и что вскрывают литературные, художественные метафоры, что им скрывать? А если нет, почему же поэзия так больна метафорой, иносказанием, почему не сказать прямо: Я Вас люблю, чего же боле! И получить прямой ответ? Так нет, Цветаева нас манит: “Мне нравится, что Вы больны не мной, мне нравится, что я больна не Вами. .” когда всем ясно, что им она и больна, а он ею! Все окольно — утверждение через отрицание… зачем?

Но признаем, что это отрицание сразу расширяет фон: не то что признались оба друг другу и закрылись в комнате, не подсматривайте! Перед нами встает вдруг невидимая картина поэтической богемы, где он и она целуют другую, другого, касаются только рукавами, почему не падают друг к другу в объятья?

Виноват в этом, вы не поверите, несносный еврей Исаак Ньютон — это он открыл, что весь мир так устроен: земля тянется к солнцу, но почему-то не падает в его объятия? О, это было бы трагично! И она вечно вращается вокруг… вот и они, эти люди взаимно вращаются в своей тусовке, есть в любви и счастливые объятия, но все ведь так сложно, и вот через это маленькое “не”: “не мной, не Вами, не гулянья, не у нас над головами… ” вся эта сложность врывается в отношения двоих как антигравитация не дающая земле соединиться с солнцем, и заставляющая двоих людей болеть друг другом на расстоянии…? Так устроен мир, тяготения и отталкивания не устают сражаться и сношаться друг с другом.

И вот в маленьком этом примере все же улавливаем мы юркую ящерицу — содержание метафоры! Она не скрывает — она вскрывает не только и не столько запретное ипотому вытесненое, она выражает то, что нельзя выразить словами, что логике не поддается.

Слово называет — метафора выражает, тут работает другой принцип — не обозначения, а выражения, путем подражания, метафора пытается повторить структуру идеального образа, так метафора выражает невыразимое, изображает неизобразимое!

Это уже очень важное отличие от Фрейда. Есть, никуда не делось фрейдово вытеснение запретного, но можно сказать общее: наше сознание не способно вместить в себя бессознательное, бесконечное и многое многое другое, не потому, что это нечто выталкивается, а потому что оно построено не по правилам грамматики, семантики, синтактики, не по правилам принятой логики.

Спросим себя конкретнее, что и почему не может быть выражено напрямую логически? Тут мы находим себя вдруг в коллизии уже не этической и даже не психологической, а в коллизии познавательной, но ведь это сфера необъятная.

Все же здесь для продолжения мысли мы обязаны хотя бы в двух словах сформулировать важнейший принцип познания, по моему никем не осознанный, я назову его “матричный принцип познания”. Что это такое? Возьму любимый пример со светом:

Да будет свет! Сказал господь, и с тех пор льется на землю белый, чистый божий свет! Но грешная земля дьявольски все извращает. Самого света мы вообще не видим, только его отражения. При этом падая на растительность, белый свет является нам зелёным, падая на море является нам синим (“у самого синего моря”) падая на песок белый свет кажется жёлтым… он все время лукавит, играет в прятки, меняет свои лица.

А теперь представим что растительность — это некая матрица ограниченная в возможностях отражения и к тому же опять лукавая. Она даёт нам лишь одну составляющую божьего чистого света — зеленую, остальные прячет, о этот вечный обман! Но и песок и море делают то же самое — дьявольщина!

Все в мире взаимодействует, то есть все друг друга отражает, и вот отражающую реалию назовем матрицей и сразу заметим, что все матрицы и ограничены и хитры: эта отражает только зеленый, прячет красный и желтый, та наоборот и так до бесконечности. Человек система многоматричная, многорецепторная: звук отображается ушами, но никогда не глазами, свет глазами, но не ушами и пр.

Но ведь наша логика тоже может быть представлена как матрица, она может отразить многое, но далеко не все — вот эти ограничения очень важно осознать.

Принципиально, что:

1. логика не может понять качество вещей, может только назвать эти качества: синий, красный, зеленый, но сами эти реалии уже вне логики, они принадлежат иной чувственной зрительной матрице, звуки принадлежат матрице слуховой и т.д.

2. Логика в принципе не может схватить целое, ибо целое — целый мир синхронный, а логика диахронна, линейна. И так логика теряет очень многое, но не потому, что вытесняет, отталкивает, а потому что не способна воспринять, подобно тому как уши не могут воспринять свет. Это уже не вытеснение — упущение, и вот эта не вытесненная, но упущенная реальность — тоже способна превращаться в метафоры.

Это надо проследить подробнее, ибо тут главное — внелогические-чувственные элементы психики не только реальны, но и очень сильны (конь несущий всадника)

и они очень активны. Как в химии они, эти чувственные реалии соединяются и разделяются по своей нелинейной, материальной, чувственной, интуитивной, образной, качественной — интегральной логике — все это в корне противоположно логике “идеальной-линейной”.

Как всегда необходимым примером оказывается музыка: тут действуют не тела — волны поля-“облака”, как в атоме. И как атомы соединяясь образуют молекулы, так звуки соединяясь, создают новые целостности — созвучия, мотивы… интегральный, творческий, холистический принцип взаимодействия.

В музыке соединяются диахрония и синхрония, поскольку в конце мелодии мы помним ее начало.

Если я скажу: самолет приземлился в 8. То тут нет самолета — есть название, превратившее его в точку, приземление тоже точно — точка. И подразумевается линия связи меж городами, которые тоже превратились в точки. Вот это главная интенция идеальной логики: все превратить в точки и линии, она дает точные связи событий, но сами события, вещи-субъекты остались за бортом.

Логика вещей, логика жизни прямо противоположна логике обычной точечно-линейной. В жизни взаимодействуют не точки. Даже элементарные частицы изображают сегодня как облака. Вещи — не облака, но функциональные границы вещи выходят далеко за материальные ее пределы, сообщая и ей облачность. Я даже противопоставил бы идеальную или словесную логику, точечно-линейную — логике облачной, нелинейной, ибо чем точечней элементы, тем линейней, схематичней логика. Почему это важно? Да потому что нужно понять противоположность реальной логики жизни и ”идеальной” логики точек и линий. Получается, что наша чувственность на матрице логики не выкладывается, остается беспризорной, живет сама по себе.

И вот главное из главного: когда я сказал, что самолет приземлился в 8, я ничего не создал, отметил связь событий, а в реальной, материальной, чувственной жизни точек нет, есть “субъекты-вещи-облака”, встречаясь они как в химии объединяются, интегрируются, создают новые и новые целостности-организмы, эту логику можно назвать интегральной-творческой созидательной. И это совсем другой принцип по сравнению с обычной, точечно- линейной, не созидательной-констатирующей логикой — разные матрицы! Так стоит ли удивляться, что чувственная, эмоциональная наша жизнь всегда вне логики, и эта эмоциональная жизнь ищет своего выражения в метафоре искусства, сновидения, при этом всегда остается неясным в какой мере метафора-алогизм-сновидение присутствуют, направляют нас в нашем бодрствовании. Ведь над нами миф, культ, религия, традиция, мода, комплексы, представляющие собой виды коллективного сна. Фрейд предпочитал видеть в этом коллективный невроз, но открыв в алогичной метафоре не только и не столько вытеснение, сколько

ВЫРАЖЕНИЕ НЕВЫРАЗИМОГО, я предпочитаю называть это коллективным сном бодрствования. Вот и Карл Маркс на моей стороне, называет религию “опиум для народа”. Он вкладывает в это смысл только отрицательный, но для какой черной реальности мы проснулись в вытрезвителе социализма? Нет, религия — это прежде всего духовно организующая институция, причем религии нет замены, масса не способна воспринимать рациональную идею иначе как превратив ее в религию: конфуцианство, марксизм-ленинизм… потому что в религии сильна суггестия, которой нет в научном тексте, есть в ней и психологически защитная функция.

Метафора тоже всегда нелогична, но подобно музыке старается изобразить неизобразимое, хотя бы намеком повторить структуру эмоционального образа.

И если в дневном нашем сознании господствует обычная словесная логика, то ночью “власть переменилась”, господствует химия чувственная, эмоциональная, образная — интегральная. Она вторгается в мир логики дневной, образуя причудливые логично-алогичные соединения, сюрреалистичные, психоделичные сновидения. Это можно сравнить с искривлением света вблизи тяготеющих масс, наша логика во сне искривляется под влиянием тяготеющих чувственных элементов, которые в бодрствовании мы не видим.

Так мы потеснили вытеснение принципом нелинейного чувственного интегрального логоса, подобного химическому. Метафора — выражение невыразимого, изображение неизобразимого. Она всегда не логична, но намеком пытается повторить-изобразить структуру незримого образа, и тем как бы его изобразить.

Но из этого неизбежно вытекает, что все искусство — сплошная метафора, ведь изначально поставлено условие перенести наши переживания на другую матрицу, будь то холст, камень, сцена, слово, значит и Пушкин грешит метафорой… Эмоциональный, образный логос — он просто не может быть выражен обычной линейной логикой, отсюда эта “мания иносказания” во сне и в искусстве, и надо еще хорошенько разобраться, в какой мере мы спим бодрствуя!

И еще одно, опять же “самое” главное. Наше мышление обобщенное, каждое слово обобщение: дом — это все дома, лес — это все леса, то есть слово обозначает не предметы, а типы предметов и пр. Но какая логическая связь , скажите, может быть между лифтом и космосом? Никакой! А вот Эйнштейн, поднимаясь в лифте, и чувствуя, что его тело при этом тяжелеет, понял глубочайшую связь между скоростью и массой, а потом еще и еще и построил теорию относительности. Это к тому, что наша чувственность, интуиция способны улавливать неизмеримо глубокие сходства вещей. Наш мозг наполнен логическими схемами, а интуиция, улавливающая более глубинные связи явлений и строят свои системы.

И понадобилось пришествие Фрейда, который попытается чувственные системы, назвав их комплексами, эксплицировать логически. Это еще один аспект того, что мы обозначили как неспособность логической матрицы отражать кардинальные чувственные реалии: неспособность логики постичь качество, схватить целое, а теперь отметили и ее нечувствительность к очень глубоким связям вещей. Заметим тут же, что в других случаях логика, математика могут подняться до высот интуиции недоступных, так что не будем слишком ссорить сестер познания. Но во всех случаях логической импотенции сестры разрешают конфликт с помощью метафоры, которая днем обретает форму мифа, ночью сновидения, а поэзия на все случаи жизни!

Метафора!