Купили, вкрутую сварили и съели — вот это у нас была свадьба. Десяток яичек.

А когда приехала в Москву уже…

Нас привезли на барже. Двенадцать дней, в первую ночь бомбили. Мы встали на месте, ждали внизу. Снабжение было очень хорошим на барже. Военное питание давали, матрасики. Сухой паек, сгущенку, в общем, вот это все было. Аня там еще грудью кормила маленького Женьку.

В общем, приехала я. Картошки привезли. Приехала я, мать свою не узнала. Она с голоду вся опухшая была. Ой, как я плакала, мать жалко было. Такая жизнь. Но получала я в семье больше всех. Толя копейки получал, ну что ему было на войне — одиннадцать лет. Еще мальчишка. За токарным станком стоял на ящике.

А я бригадиром была, мне платили хорошо, еще и бригадирские. Девчонки хорошие. Пять человек у нас было, девчонки и два мужика — два брата. Бригада была хорошая. Знамя несли, плакат — бригада Пяткиной, лучшая бригада. Интересно.

Танцы. Вечером до восьми доработаешь, нас отпускали. Идем в Таганский парк на танцы. А там оркестр играл на улице, там поле такое. Натанцевались. Потом понравился мне один молодой человек, художник. Симпатичный. Вот понравился. А потом сидим с Зиной, на окне она платье свое сушила — постирала, говорит — кто-то там курит за окном. Она и спрашивает — кого вам? Мне Клаву, — говорят. А я кричу — меня нет дома. В ответ, — как нету? Вон она сидит! Я вышла. Знаешь что, — забыла как его зовут, — Ты мне не нравишься. И ушла. Дуреха была.

Нормальная я была. Нормальная.

Потом девочка одна в депо стала замуж выходить, а у меня белое платье было хорошее. На рынке купила, прям оно мне подходило. Я на свадьбу пришла в белом платье, а его родные приехали и спрашивают, кто из них невеста? Я говорю, вот она, в юбочке с кофтой беленькой. Она в юбочке с кофтой, а я белом платье. А откуда ж я знала? Могла по-другому одеться.

А потом с Мишей, так хорошо. Везде на экскурсии, везде в театр ходили, куда мы только не ходили. Большой театр. Все смотрела.

В Палангу ездили. Там детских вещей полно, а в Москве не было. В Палангу мы года три подряд ездили, очень нам понравилось. Путевки нам давали, там только место. Свое все надо было везти — простынки, пододеяльники. Нам давали два раза в доме, там и ванну можно принять. Соседка внизу была, любила Гитлера очень, а нас не любила. Но относилась хорошо к нам.

В Паланге хорошо. Очень нам понравилось. Мы в кино каждый день ходили, купались каждый день. Сидим, ждем пока солнышко появится. Я раньше уходила, а Миша еще долго. Душ принимала дорогой, в столовую ходила обедать. По магазинам. Смотрю, уже и он идет. Гуляли каждый вечер. Хорошо было.

С Мишей мы жили хорошо. Двойня. Он испугался. Он не поверил. Мальчик и девочка. Я сама не знала. Кормить шесть дней не давали, чтобы они окрепли. Пошел Виктор и говорит ему — там двое. А он — не может быть. А когда приехали за мной, он уже кровать медную сделал. Такую кровать двойную, широкую и квадратную. Комната маленькая была. Девять метров, а нас пять человек уже.

Жизнь была другая, проще. Народ был добрый. Картошку делили пополам.

Васве у меня была подружка, татарочка. Она меня водила к себе. В бухгалтерии работала. Говорит, мол, пойдем, сегодня дежурит моя родня. Пойдем. Посадит меня у себя в бухгалтерии, принесет такой батон. Вот как ванильные сухари, а этот горячий. Кружку белой закваски. И я сижу, наедаюсь. Значит, дома Толе и Зине по кусочку хлебушка достанется. Мне нельзя брать, а дома-то каждую порцию берегли, кусочек каждый делили.

Мне давали очень много всякой привилегии. Обед бесплатный по карточке. Пирожки у нас там продавались. После работы останешься — талончики на пирожки дают. А ели только так. Из крапивы щи ели. Вкусные.

Вот так вот жили. Голодали, мать жалко было. Коля присылал посылку. Когда он к нам приехал, целый чемодан привез мыла. Туалетное мыло. Домой едет — все ребята ему и отдали. Видишь, как у них там дружно было. Я ходила на рынок торговать мылом. Сою покупали. Варишь сою, потом ешь ее очень долго, все время жуешь-жуешь, и вроде как поел нормально.

Васве хорошая была татарочка, добрая. Она меня научила песни петь по-ихнему. Учила песни.

Саша Топоркова хорошая была, рано умерла. Курила. Валюшка хорошая. Да все хорошие. Все.

А после стали какие-то люди завистливые. Вот у нас одна заболела в войну, у ней ребенок. Помочь-то надо ей. Ходила то постирать, то чего. А она мне два кило картошки, у нее дача была. Заработала два кило картошки. Стали варить, на плиту поставили. И все заснули, она у нас и сгорела. Кастрюля сгорела, все сгорело.

Один раз мать конфеты спрятала, а у нас квартира холодная была. Крысы появлялись. И все конфеты съели. Зачем, говорит, я прятала? А я ей — да ладно. Вот такие у нас были происшествия.

Отец грузчиком работал. Сильный был, красивый. Ящик упал с машины и убило его. Добрый был.

А сейчас я даже не верю, что я старая.

Обмотчицей была. Мотор мотала. Халатики нам всем одинаковые давали. Начальник цеха за нами смотрел. А Миша был замначальника, потом начальником. Вот мы и влюбились. А поженились — он даже Соне не сказал, сестре. Она обиделась. Так получилось, поженились и все. Потом к ней поехали в гости, она ко мне сразу очень хорошо.

Ой, не верится, уже восемьдесят пятый год.

Нас очень любили дяди. Петя и Вася. Петя получал зарплату и всегда нам давал деньги. По рублю что ли, я забыла. Зине побольше. И говорит — давай в очко играть. Он нас обыгрывал, мы плакать, а он нам обратно отдает и смеется. Любили нас очень.

Соня всегда мне говорила, — береги Мишу, береги Мишу. Он один, единственный. Мать умерла рано. Он в ремесленном училище был, потом ушел по железной дороге, ботинки вешал себе за спину. Один, мальчишка был. Из армии пришел — в Чермет на стройку устроился. Строил дома, электрику проводил. На войне он связистом был, и на Катюше был. Ранили его, все лицо и руки, весь обожженный был. Говорю, — за что тебе Красную звезду дали? А он говорит, — мне надо было протягивать очень много кабеля. Быстро все сделал.

С детьми он мало занимался, я ему не давала. Он учился в техникуме. Друг приходил, они занимались, экзамены сдавали. Мы им не мешали. Сначала в общежитии, а потом у бабушки какой-то жил. Она его приняла, он ухаживал за ней. В гости мы ходили, бабушка очень хорошая была. А потом я заболела, облучилась. Восемь лет я болела. Он один воспитывал ребят.

Сначала меня в тридцать шестую больницу положили, я все плакала — забирай меня, забирай, лучше дома. Там такие больные тяжелые. Потом Институт Обуха. Вот тут я немножко отдохнула. На работе подписали заявление с подписью академика нашего — Бардина, отправили в Институт переливания крови. На машине прямо из больницы туда и повезли. Одна врач посмотрела, потом другая выходит — Магира Павловна, я тогда еще ее не знала. Спрашивает, слышу — как больная? Как она вы-гля-дит? Не нудная? Не плаксивая? А я нормальная, всегда такая вот. Это, говорит, хорошо.

Миша ко мне приезжал, я его выгоняла, чтоб к ребятам шел. По пять лет им было. Он им куски черного хлеба нарежет, маслицем польет и песочком. Ко мне пришли один раз ребята. Больные выглядывают, у них коробка конфет, такие бутылочки. Они их все собирали для моих ребят. Приходят они, я им все в коробочке и отдаю.

Миша каждый день ко мне ходил. С ним что-то стало, чудной ходил. Ему говорят, — ты поешь. А он, — не хочу, вот Клава моя помрет, не хочу. Наладил себя так. А я ему не давала повод, чтобы он переживал. Смеюсь, улыбаюсь, с ним разговариваю. Царствие ему небесное.

Мы и не виделись много, он учился. На работе виделись, но не замечали друг друга, как чужие. Я один раз пришла и говорю, — Миш, а начальник мне, — он вам не Миша, а Михаил Наумович. Я говорю, — Михаил Наумович, вы мне нужны. А он, — чего? Он когда занятый, к нему лучше не подходить. Ребята у него еще пили все. Как он начнет на них трубить, уши заткнешь. Боялись его. Пили много. Самых хороших он взял диораму делать. Успенского, Харитонова, еще хороших.

Я в хоре пела в депо. Один раз там сидела парочка, папа с мамой, а я девчонка была. Платочек, костюм в Сокольниках давали. Пели песни. Они говорят, — подойдите к нам. Я подошла, говорю, — здравствуйте. Они говорят, — знаете что, вы очень на нашу дочку похожи. Дочки нашей нету уже. Не хотите с нами жить? Приглашали к себе. Я говорю, — нет, у меня мама. Спасибо вам. Так, говорят, похожа. Даже слезы у них потекли. Чего только не было.

Зина, конечно, плохо жила. Муж ее в карты играл, проигрывал все, бил ее. Она мне в последнее время говорила, как они мучались, жили плохо. Когда Зина в больнице была, я каждый день к ней после работы ходила. Просила меня пирогов напечь. Пекла, всех угощала. Селедочку, грибки, кашу гречневую. На работе варила, потом бегала к ней, к Зине. Так она при мне и умерла.

Все, окончила я концерт.

2009 год