ВВЕДЕНИЕ

Уже не первый год идут обсуждения статуса удалённого анализа, высказывались мнения как «за» так и «против». Кто-то приравнивал подобный анализ к области психотерапии, тем самым пренебрежительно указывая на его усечённость, кто-то наоборот призывал считать удалённый анализ, идеальным анализом ввиду того упора на символический регистр, что производится его условиями. Так или иначе хотели того аналитики или нет, ситуация столкнула их с необходимостью форсировано переходить именно на этот формат, и хотя тенденции зачастую сопутствующие аналитическому сообществу, производят исключения, имеются ввиду случаи, когда некоторые аналитики не афишируя этого, как принимали анализантов очно, так и принимают, тем не менее, представляется необходимым произвести разрез, который указал бы на различие в практике очного анализа (далее ОА) и удалённого анализа (далее УА). Ключевым аспектом, способным произвести этот разрез, представляется феномен голоса.

Прежде всего, стоит подвергнуть сомнению уже само слово «удалённый», поскольку вопрос пространства, дистанции в психическом имеет свою отдельную широкую дискуссию. То, что кажется далёким, находящимся на дистанции, является работой органов чувств тела, которое извещает нас о присутствии Вещи. Таким образом, сообщение субъект получает не через непосредственное столкновение с Вещью, а посредством тела. То, что представляется далёким, может в мгновение оказаться рядом, не изменяя позиции Вещи и точки с которой производится наблюдение. К примеру, во время анализа, голос аналитика присутствует одновременно далеко — в его кабинете или дома, так и по ту сторону, близко — в наушниках или колонках устройства по которому производится связь (если не брать в расчёт производящего запись Другого). Можно пойти дальше и добавить измерение времени, где, та же речь в анализе будет происходить одновременно и в будущем и в прошлом и в настоящем (речь предвосхищает событие, отсылает к прежнему опыту для осуществления предвосхищения, производится в настоящем), что в свою очередь указывает на условность подобных понятий.

ГОЛОС БЕЗ МЕСТА

Влечение зова играет ключевую роль в процессе ОА, в удалённом же анализе создается впечатление, что речь как таковая приобретает особое значение, причём даже не столько речь анализанта, сколько аналитика. Книга Младена Долара, недавно получившая перевод на русский, посвященная этому влечению, улавливает важность голоса, в связи с чем представляется необычным, то, что она пропускает ключевой аспект своего исследования (впрочем, возможно намеренно) — особенность голоса в анализе.

Долар вспоминает такое понятие как «акусматический голос», что представляет из себя голос, источник которого мы не видим, локализовать который не удаётся. В книге, помимо различных примеров проявлений этого голоса присутствует пример Пифагора, который в течение пяти лет преподавал своим ученикам, стоя за ширмой. Ученики не могли его видеть, что позволяло им лучше следить за речью, не отвлекаться на жесты, мимику. Являясь подобным образом, голос приобретал для них особую важность, авторитет и опору смысла. Тело, со всеми его недостатками, кастрирующее идеальный образ, так или иначе, будет оформлять говорящего, высекать, ограничивать образ для наблюдающего, в то время как в данном случае, ширма, что скрывает Пифагора, позволяет избежать этой участи. Мало того, создавшаяся трудность локализовать говорящего, позволяет ему находиться везде, тем самым кастрируя восприятие уже самого слушающего, оказавшегося дезориентированным.

«Разделение таким образом полностью подчинено тому факту, что дух приобретает новую форму тела, дух находится целиком в голосе, голос вдруг оказывается наделенным аурой и властью.» М. Долар

Откуда возникает голос аналитика? В ОА он возникает за головой анализанта, располагающегося на кушетке, таким образом, он не имеет чёткой локализации, но всё же находит своё предполагаемое пространство. Ситуация с УА представляется менее однозначной, поскольку кто-то слышит голос с колонок подключенных к компьютеру, некоторые предпочитают телефон, кто-то слышит его в наушниках будь то на компьютере или телефоне. Возможно, разница присутствует уже в самом устройстве и голос, появляющийся в колонках компьютера, врывающийся в комнату анализанта, будет отличаться в восприятии образа голоса из маленького телефона, но интересней здесь скорее другое. Если голос из колонок можно локализовать, даже «посмотреть» на него при желании, то ситуация с наушниками представляется совсем иной. Звук из наушников невозможно локализовать взглядом, он издаётся напрямую в слуховом аппарате, делая голос, да и любое другое звучание более интимным, позволяя расслышать его в большем объеме, палитре звуков, чем на колонках, где интимность, утончённость и объем теряются по дороге к слуховому аппарату. Совсем неудивительно, что обретшая совсем недавно популярность индустрия АСМР (автономная сенсорная меридиональная реакция) развлечений ориентирована исключительно на людей использующих наушники, поскольку ощутить, те тонкие и интимные шорохи, что являют себя во время прослушивания АСМР, представляется возможным, только используя наушники, что наиболее приближены к точке раздражения самого слухового аппарата.

Как известно АСМР является своеобразной отсылкой к тому наслаждению, что напоминает субъекту о его раннем взаимодействии с Другим, что в свою очередь сталкивает нас с ситуацией, где могущественный голос аналитика, предъявляющий анализанту желанный объект, а — прибавочное наслаждение за которым стоит искомое знание, тем не менее, звучит интимно. Это могущество в интимности, обладающее соблазняющим свойством, адресуется реципиенту как нечто принадлежащее исключительно ему ещё и потому, что наушники, пускай и не полностью, но в достаточной мере исключают посторонние звуки, образуя небольшой вакуум в слуховом аппарате. В отличие от ОА, где голос, сообщение аналитика направляясь к ушам расплёскивается на окружающие объекты в комнате, а иногда и выходя за её рамки, теряя по пути элементы своего либидинального заряда, в наушниках сообщение и голос достаётся всецело и полностью одному лишь анализанту. Подобно Моисею на синайской горе, в одиночестве внимающему голос Яхве, который звучит одновременно грозно и интимно, анализант внимает наушники для того чтобы услышать интерпретацию.

Некоторые аналитики наблюдали у себя определённую тревогу в связи с использованием УА, отмечалось также, то, что местами они сталкивались с ситуациями, где голос без их воли превращался в голос сверх-я или мог таковым казаться анализанту. Выявляя здесь голос сверх-я, скорее стоит сказать о том, что аналитический дискурс, прежде всего как был в корне дискурсом господским, так таковым и остается, хотя бы ввиду того, что сама дискурсивность речи предпосылает к делению на говорящего и слушающего, окликающего и откликающегося. В данном случае представляется, что УА лишь выкристаллизовывает очевидное, подчёркивает, выводит на поверхность, то, что маскируется за дискурсом аналитика в очной сессии. Иначе говоря, эпизоды тревоги некоторых аналитиков в момент работы в УА можно объяснить неудобством занимаемой позиции, «обнажающей» или оформляющей их господство над анализантом в ОА, которое обычно плотно прикрывается забой о его желании.

ГОЛОС БЕЗ ФОРМЫ

Как уже и отмечалось ранее, УА воспринимается некоторыми как высшая форма анализа, особенностью которого является приуменьшение значения воображаемого и реального, тем самым, сосредотачивая анализанта и самого аналитика на символическом, работе с речью, что в отличии от разного рода психотерапий играет значительно более важную роль в анализе. Случай Пифагора также указывает именно на сосредоточение на речи, однако в данном случае упускается из виду нечто такое, что скорее предрасполагает к ещё большей включённости воображаемого. В отличие от ОА, где воображаемое субъекта может быть спроецировано во время анализа, к примеру на аналитика, ввиду его телесного присутствия в кабинете, в УА, воображаемое, не находя этой опоры или имея отношения только с голосом, выступает словно на фоне. Вероятно, ученики Пифагора благодаря тому, что не могли его видеть, действительно лучше концентрировались на речи своего учителя, однако упускается из виду, то, что во время произнесения речи Пифагором, по ту сторону означающего, фоном, выступал процесс идеализация, превращавший его в голос, его самого, в воплощение духа мудрости. В УА или вернее вне него, это выражается в жесте направленном на оформление образа аналитика посредством продукта, произведённого им в других сферах: в его книгах, статьях, выступлениях, интервью и так далее. Этот же процесс, происходит и в ОА, но, как и было указано выше, ширма, за которой сидит аналитик в УА, провоцирует анализанта стремится к его оформлению с особой настырностью. Собственно сам УА, ассоциирующийся, так или иначе, с сетью, с моментальным доступом к огромным объемам информации, также в свою очередь провоцирует анализанта к тому, чтобы искать эту информацию, стремиться покрыть этот голос воображаемой комплекцией. Учитывая легкость, с которой это можно сделать, да и провокацию, которую осуществляет аналитик, выставляя свой продукт на обозрение, искушению едва ли можно устоять. В конце концов, само это стремление указывает на некое желание, причину которого аналитик вызвал своей удалённостью.

В данном случае можно также добавить сравнение голоса аналитика с актером, играющим какую-либо роль, что сильно отличается от его обычного поведения вне сцены. Подобно актёру, голос аналитика занимает место, которое предполагает определенную подчинённость своей роли, в некотором роде одномерность, но то, что оказывается вне этого образа голоса на «сцене», для «зрителя» остается неизвестным, что, в конечном счёте, придаёт аналитику дополнительную ауру тайны, требующую своего разоблачения. Таким образом, Пифагор, актер и аналитик (хорошая предпосылка для каламбура), что в особенности практикует УА, подобно истеричке провоцирующей желание посредством сокрытия за маскарадом отсутствие фаллоса, производят абстиненцию, о которой даже не мог мечтать Фрейд, наводя анализанта на желание дорисовывать фаллос аналитика, что оказывается спрятан за ширмой.

ГОЛОС БЕЗ ТЕЛА

В УА, аналитик именно, что удалён в пространстве. В отличие от встречи в кабинете, где располагаются два тела, где купируется наслаждение, в УА анализанту приходится оставаться с этим наслаждением наедине. В ОА аналитик производит состояние абстиненции, отказывается от своего желания и, тем не менее, на примере первых аналитиков, geste à peau Лакана и некоторых современных практик ОА мы наблюдаем за тем, что желание, незримо витает по кабинету в качестве фантазма как анализанта, так и аналитика, однако на практике выясняется, что данный промах УА заменяется аспектом воображаемого, которое будет сексуализировать образ аналитика с особой интенсивностью, привнося дополнительный материал в анализ.

Ещё один аспект телесного, о котором не было упомянуто ранее — это особое усилие, которое производит анализант в ОА. Усилие это заключается во времени, которое тот тратит на возможность добраться до кабинета и те культурные «рамки приличия», которые требует по отношению к себе тело аналитика. Относительно первого сказать что-то однозначное не представляется возможным, поскольку для каждого анализанта эта своя история. Кто-то без проблем тратит часы на возможность добраться до кабинета своего аналитика, кому-то и 20 минут видится сложной задачей (а кто-то лишь делает вид, что этот путь представляется сложной задачей), однако все эти бесконечные в своём проявлении случаи объединяет то самое усилие, которое они предпринимают, чтобы оказаться на кушетке. Эта жертва, приносимая алтарю анализа, особенно в случаях истерии имеет свою ценность, усиливает перенос, прибавляет процессу более важный статус.

Ситуация с УА совсем иная и интересным образом даже ближе к изначальному опыту Фрейда, пациентами которого в основе своей были люди жившие с ним в одном и том же районе Вены, а нередко и на одной и той же улице. В УА анализанту не приходится жертвовать своим временем на путь к аналитику, также ввиду того, что аналитик так или иначе сопричастен с образом в интернете, локализованный, к примеру, в каких-либо социальных сетях, вне анализа, его образ будет сопровождаться удалённостью и скоротечностью, что свойственны среде интернета. Это замечание предрасполагает к тому, чтобы анализант в большей степени рассматривал возможность прервать анализ, не завершив его, поменять аналитика на кого-то другого, уйти. Таким образом, у анализанта возникает удобная возможность утвердить своё я в отыгрывании, которое останется непроанализированным.

Относительно упомянутых рамок приличия можно лишь добавить, что они функционируют также как и затраченное время на путь к кабинету аналитика, производя дополнительную нагрузку, требующую соотнесения с обязанностями перед телом другого, который временами становится Другим. УА не требует рукопожатий, уважения пространства тела аналитика и прочие элементы телесного, однако эти взаимодействия заменяются другими особенностями, такими как, например характер сообщений в соцсетях или приложении для связи, которые анализант оставляет аналитику вне сессий, место из которого производит звонок анализант во время анализа и так далее. Аналитик ежемоментно оказывается удалённым, что играет на руку неврозу навязчивости ввиду его особых отношений с Другим, стремящимся исключить его присутствие, но и более приближённым, ввиду его присутствия прямо в интимном пространстве анализанта: в квартире, в ушах, в фантазме. Тем самым располагая аналитика и везде и нигде одновременно. Это можно сравнить с потерей зрения, при которой у субъекта заостряется слух и активней работает воображение или сравнить с любой другой подобной кастрацией телесного, после которого появляется нужда развивать иные органы, которые могли бы компенсировать нехватку в потерянном. В УА этим потерянным объектом, потерянным зрением, оказывается реальное, заменяющие эту потерю слух и воображение — символическим и воображаемым.

ИТОГ

Можно сказать, что УА это не та практика психоанализа, которую преподнес нам Фрейд, но вместе с этим стоит заметить, что УА также не является психотерапией. Удалённый анализ, это анализ со своим характерным подчерком и именно этим можно объяснить невозможность вписать его в какую-либо привычную категорию. В данном случае представляется, что анализ подобного рода не должен заменять очный анализ, но скорее выделиться во что-то такое, что обращалось бы за теорией к общему, но практиковало бы нечто частное.