Мы делимся воспоминаниями художника Александра Пономарёва, опубликованными в каталоге «Маршруты памяти», который приурочен к одноименной персональной выставке Катерины Ковалёвой в Московском музее современного искусства.

Соотношение вида сверху на картах и персональной точки зрения внутри старых фотографий и писем уже есть некий горизонт событий, подобно морским картам в проекции Меркатора, которые документируют планету и, одновременно, сохраняют параллельность меридианов и параллелей.

Старые письма отражают время, сохраняя внятную структуру координат жизни.

Точки зрения двигаются по карте и в каждой точке подразумевается возможность своего персонального горизонта.

Листы бумаги, как лепестки, складываются в цветы, в розы, а розы на рисунках Кати Ковалевой расползаются по картам территорий, давая им новое, третье измерение — измерение времени и качества искусства.

Мне всегда нравились Катины рисунки, нравились абсолютной внятностью и простотой. Той простотой, которой обладают зажившие шрамы хирургических разрезов , их не смыть и не стереть. Они мгновенно отсылают и к воспоминаниям, и к письмам, и к календарям, к производным памяти.

Мы познакомились давно. После моих морских и больничных приключений я вновь искал себя, актуализировал свои художественные навыки. В общем спасался. Набрел на подмосковный дом творчества, где Алексей Орловский — молодой талантливый художник, работая печатником на «Челюхе», помогал другим авторам воплощать их идеи.

Лешка печатал литографии, играл на скрипочке, дружил с Илларионом Голицыным, учился в Полиграфе, жил на Мясницкой и ухаживал за Катей Ковалевой, жившей во Вхутемасовском доме напротив. И для меня, подраненного Мартина Идена, и штормами выброшенного на берег, общество этих молодых людей, связанных традициями Фаворского, Митурича и других хранителей памяти русского авангарда, было очень важно.

Вместе, рисуя, мы конечно ещё и учились друг у друга, бесконечно говорили об искусстве, знакомились, выпивали, словом, весело проводили время.

Веселая и воодушевленная Катя, конечно, выделялась и привлекала внимание.

Помню, мы ходили к ней домой на Мясницкую и Катя показывала нам свои работы. Она,кстати, стала довольно рано известна и востребована. Жила с родителями в большой московской квартире со старинной резной мебелью, доставшейся от бабушки, и я, морячок, называл эту мебель «от Кортеса», ведь на ней были изображения драматических сцен великого мореплавателя. А Катя ходила среди этой мебели, как дочка капитана, в легком платьице, в шляпке и с зонтиком, будто по палубе пиратского корабля.

Воспоминания приходят всегда неожиданно, как рифмы в стихах. Вот я качусь на велосипеде со свалки металла, не где-нибудь, а в Царском селе. Качусь во дворец Кочубея, там мы жили уже как достойные художники-стипендиаты ГЦСИ и готовили выставку в рамках проекта Культурдорф. Из корабельных обломков я ваял железные скульптуры, а помощниками моими были два сварщика-орла — отец («батя») и сын, которые, конечно,«хочут» культурного общения в конце рабочего дня. В результате мой старый велосипедик постоянно тянуло к Пушкинской земле и по дороге я «припадал» к ней аж одиннадцать раз. И вот с такой перекошенной и поцарапанной, но ещё достаточно моложавой рожей, я появляюсь во дворце! Меня встречают Катерина Ковалева и Александра Корнева со словами «полный батя!»… Они приготовили какой-то еды, покормили, посмотрели на меня и решили, что уже пора мне носить усы и бороду. И вот я до сих пор и ношу.

Найденный чемодан чьих-то писем. Письма качаются на волнах Катиной памяти, приближаясь к горизонту, пропадают в нем, как будто чья-та неизвестная или известная жизнь там растворилась уже, или ей ещё предстоит раствориться…

Не каждый может это чувствовать, ценить, как ценят ушедшую любовь или потерянную дружбу…

Наши с Катей жизненные топографии всегда были рядом. Многое уже неожиданно произошло.

Катя вроде только вчера вышла замуж, и вот миг, и мы восторгаемся ее чудесными тремя детьми, которые, конечно, будут и артистами и художниками, независимо от того, какую они выберут профессию.

И моя борода с усами уже поседела. Но я знаю что, как в детских секретиках, там где-то в родной земле под стеклом располагается что-то важное, доступное и незабытое, сохраняющее и поддерживающее тебя на твоём непростом пути , где очень важны поддержка, понимание и верность.

А еще нам повезло, у нас был путь на крайний Юг, Антарктида !

Вокруг белый Рай и мы в Раю, разбрелись по снегу и каждый хочет впитать это состояние , которое может бывает всего раз в жизни. Катя сидит на белом снегу, в руках у неё белый лист, потом она уверенно напрягает карандашом и кистью некоторые контрасты и уже бумага становится Антарктидой, и она вместе с цветом впитывает тишину и простор. Небольшая летопись нашего прошлогоднего рейса, сделанная Катей, рисунки, проветренные на верхней палубе «Академика Вавилова» — лирический и тонкий взгляд художника на вопиющую маломерность человека перед вечностью, замёрзшей здесь на Южном полюсе уже невозвратно.

Сейчас, когда я рассматриваю эти рисунки уже на Николиной Горе, я думаю как же гармонично наши объекты и инсталляции, да и сами мы, вписались в это царство белизны, откуда мы пришли и куда, по видимому, и уйдём, исчезая на горизонте, как капельки нежной акварели.

Март 2018