Create post
Блог 6-й Московской биеннале

Заново открывая силу голоса

Danila Ermakov
panddr

Ханне Липпард — художница из Берлина, выросшая в Норвегии. Ее перформансы и видео-работы всегда связаны с текстом. Недавно вышедшая книга Ханне «Нюансы отрицания» в том числе проблематизирует различные аспекты коммуникации. На 6-й Московской биеннале перформанс Ханне представлял собой чтение поэмы в интимной обстановке полутемного круглого зала Центрального павильона ВДНХ. Марина Симакова поговорила с художницей.

— В своих работах вы используете в качестве основного инструмента свой голос. Как так вышло? С чего все началось?

— Я думаю, что наиболее художественной является практика, в которой сочетаются совершенно разные вещи, личная жизнь сочетается с прочими интересами. То, с чем я работаю сейчас, зародилось, когда я изучала графический дизайн и, конечно, интересовалась языком, текстом, коммуникацией, диалогом и так далее. Печатный носитель меня не слишком удовлетворял, и в какой-то момент я стала работать со звуком и голосом. Вообще, в юности я занималась актерским мастерством, и это помогло моим идеям оформиться. Думаю, что комбинация двух идей — ролевой игры и развития характера — это комбинация, которая также существует в письме, но написание романа предполагает определенные ограничения. Довольно забавно, что работая со словами с помощью голоса ты оказываешься среди поэтов. Получается, что я нахожусь еще и на территории поэзии, хотя вовсе не стремилась к этому сознательно, не то чтобы я хотела работать с поэзией. Я, например, никогда не изучала литературу.

— Когда я слушала ваш голос, я думала о том, откуда он исходит: является ли он вашим внутренним голосом или он принадлежит некоему абстрактному рассказчику? Он находится как бы нигде и везде одновременно? Думали ли вы когда-нибудь о том, кто является субъектом этого голоса?

— Это не вполне я. Когда ты понимаешь, что находишься в ситуации перформанса, то теряешь свою идентичность — перестаешь быть тем, кем ты являешься на бумаге официальных документов. Все зависит и от самой работы. В одних текстах присутствует более цельный персонаж, чем в других. Например, мой фильм под названием «Бежевый» представляет собой довольно личную историю, которая и звучит лично, автобиографично. Конечно, за монологом стоит выдуманный персонаж, но это отчасти еще и реальная история. Мне кажется, что за любым произведением стоит личная история. Если ты художник, то материалы, задействованные в твоей работе, трансформируются в нечто совсем другое. Когда ты используешь свой голос, то просто переключаешь уровни напряжения. Оно меняется, и голос может принадлежать разным субъектам. Но слова остаются словами, и поэтому, когда художник использует их в качестве материала, он делает это точно так же, как и не-художник. А еще некоторые слова западают мне в память, и иногда все это становится очень личным.

— Я слушала ваш фильм «Бежевый» и думала о внутреннем монологе, о потоке сознания, который является показательным приемом модернистской литературы. Что, по вашему мнению, делает такой тип нарратива современным? В чем его актуальность?

— Что делает его современным? Ну, например, мой фильм «Бежевый» — это своего рода дневник, а это очень современно — опубличивать свою жизнь в блоге, в социальных сетях. Ты словно становишься публицистом своей собственной жизни, превращаешь свою жизнь в информацию и делаешь эту информацию доступной. Не уверена, что я задумывалась об этом обо всем, когда работала над фильмом, но все это определенно в нем присутствует. А еще сам фильм построен на использовании картинок, полученных в результате поиска в Google, и не движущихся кадров, а слайд-шоу, и хронометраж слайдов задается голосом. Использование таких изображений очень современно: все это низкое качество, быстрое пролистывание, прокручивание истории, связанной с картинкой, и последующее сопоставление ее с собой. Это вносит элемент публичности в нечто чрезвычайно интимное и непостижимое. Почему “бежевый”? Я рассказываю об этом в конце фильма. В астрономии существует термин, описывающий цвет вселенной. Он называется Космический кофе с молоком, и был придуман астрономом, который сидел в Старбаксе и решил назвать этот цвет в честь латте, потому что это цвет вселенной: если взять все цвета, существующие во вселенной, и смешаете их, то получится нечто бежевое. В фильме этот цвет ошеломляет, и звук, и визуальный ряд. Но Бежевый — это еще и своего рода мантра. Устная речь — это довольно древний метод; исполнить мантру, повторять нечто для того, чтобы запомнить — это ведь еще предтекстуальная форма, существовашая до письма.

Мы все еще живем в текстовом обществе, оно некоторым образом возвращается, а устная культура вновь получает свой статус.

— Мантра — это очень хорошее сравнение. Чтение вслух и контакт с аудиторией с помощью голоса — это ведь практика, которая существовала много лет назад, которая наводит на мысли об античной Греции и оракулах. Как вы работаете с этой, если так можно выразиться, магнетической патетикой?

— Интересной особенностью моей работы оказывается тот факт, что речевой акт все еще очень важен. Активная речь поразила всех, кто во вторник присутствовал на лекции Саскии Сассен, и я бы назвала ее выступление перфомативным. То, как она обходится со словами, со своим внутренним голосом — все это звучит крайне убедительно, придает большой вес. Полагаю, что мы определенно все еще живем в текстовом обществе, оно некоторым образом возвращается, а устная культура вновь получает свой статус. Все это происходит еще потому, что речь — это прямое воздействие: вам не нужны ни зарядное устройство, ни печатающая машинка. Для устной практики требуются лишь воздух и голос. Это человеческая сила. Кроме того, в тексте может не быть личности. Конечно, вы можете распознать разные стили письма в зависимости от человека, от которого вы получаете e-mail, но в голосе, что интересно, чувствуется что-то очень человеческое. Та сила, которую ты получаешь в процессе говорения, пространство говорения как перформанс — все это очень интересно. Я думаю, что это сама непосредственность речи, тот факт, что звук просто производится ртом и воспринимается слухом.

— Что вы думаете про ту силу и власть, о которых зашла речь? Вы, вероятно, знаете, что ваш голос звучит очень уверенно, и я даже думаю, что кому-то он может показаться надменным.

— Мне кажется, что это все авторитарность английского языка.

— Может быть. Вы задумывались об этом? Как вы для себя решаете этот тяжелый вопрос проявления власти?

— Здесь есть связь с моим предыдущей репликой по поводу заполнения пространства в помещении. В моем голосе чувствуется уверенность, потому что я знаю, что собираюсь сказать. Если в дискуссии необходимо выразить мнение по определенному вопросу, мне всегда требется заранее обдумать тему. С перформансом, в котором задействован голос, текст хорошо и заранее продуман; он должен быть написан и подготовлен к озвучиванию, это не просто спонтанная речь. К тому же мой английский не совсем настоящий, мне всегда приходилось переизобретать свой английский, потому что я выросла в билингвальной семье. Мой отец англичанин, дома я говорила по-английски, но это было в Норвегии, и я никогда не жила там, где английский был бы естественной языковой средой. Если ты в совершенстве владеешь языком, но не языком как социальным конструктом, то тебе сложно. Конечно, ты всегда слышишь английский язык в сериалах, в СМИ, это международный язык, но это не то же самое, что вырасти в языковой среде. Я знаю, как на нем говорить, но при этом забавно, что я говорю, скорее, высоким стилем, и это придает мне определенный авторитет. Я могу сказать, что мой немецкий достаточно хорош, но когда мне нужно получить какую-то услугу, я иногда предпочитаю говорить по-английски. С английским у меня есть та уверенность и тот голос, который мне бы хотелось иметь и когда я говорю на немецком. Мне нравится этот авторитет, но также нравится знать, чему я принадлежу. Когда я говорю на немецком, я говорю как иностранка, но в то же время не совсем, как англичанка. Все это крайне интересно — то, как можно обходиться с различными уровнями уверенности в языке и речи.

— Возвращаюсь к поэзии, хочется спросить следующее: где, как вам кажется, поэзия пересекается с искусством, и чем характеризуется эта область перечения?

— Сейчас это очень популярная штука. Например, поэты, которые работают на границе с искусством, также работают с соцсетями. Когда ты пользуешься SMS или твиттером, то сталкиваешься с определенным ограничением языка, приходится использовать аббревиатуры, и все это образует поэтические средства, уплотнение языка, своего рода программирование. Цифровая культура в целом представляет собой уплотнение, конденсацию, сгущенную информацию. И в поэзии тебе приходится в некоторой степени уплотнять язык. Написание длинного текста кажется мне непростой задачей. Я делаю упор на одно слово вместо того, чтобы создавать целое предложение. Вот почему популярность поэзии растет: она присутствует в том, как мы общаемся с помощью соцсетей и подобных сервисов.

— Я слышала несколько ваших работ, где вы превращаете элементы повседневного нарратива — e-mail или рекламное объявление — в поэзию за счет того, что рассказывает их как стихотворение. Чем объяснить этот поэтический эффект, кроме вашего загадочного голоса? Как происходит эта трансформация? В чем рецепт?

— Рецепт заключается в соблюдении баланса и тайминга; это композиция. Композиция реально существующего текста, которую при этом можно оспорить. В работе с печатными носителями мне не нравилась, что то, что напечатано, является зафиксированным. Вместо того, чтобы работать с электронными средствами, я стала делать реально древние вещи с голосом, хотя могла бы подумать: «Я сделаю что-то незафиксированное с помощью программирования». Обычно, если вы работаете с печатью или веб-страницами, то вы так или иначе фиксируете текст. Конечно, можно его менять, можно использовать Google Docs и постоянно изменять текст, но он все равно там. С голосом же, особенно когда вы используете голос в перформансе, ваш текст меняется, это все равно что работать с очень хрупким инструментом. При использовании голоса ты зависишь от настроения, температуры, окружающей обстановки. В то же время, я знаю, что я собираюсь сказать, когда говорю то или иное слово. Читать мантру значит познавать слово до тех пор, пока оно не потеряет свое значение, и в этом заключается крайне интересный аспект речи. Интересный, несмотря на свою простоту и банальность. Речь работает с сенсорикой, в отличие от текста.

— Расскажите немного о своей работе на Биеннале.

— Я разыгрываю ситуацию, в которой пропадает электричество. Меня заинтересовала идея кризиса — то, как мы, западные люди, его понимаем. Это довольно простая вроде идея «Ох, интернет не работает, а мне надо послать три пиcьма или с кем-то там поговорить» или «Ой, свет отключили, что делать?» Это тот момент, когда кризис представляет собой какой-то сбой и то, как вы действуете в условиях этого сбоя. Мы становимся все более зависимы от электричества — вы все время наблюдаете людей, которые постоянно подзаряжяют свои телефоны, панику, которая случается, когда мы оказываемся там, где нет доступа к розеткам. Это своего рода катастрофичное мышление: «Если у меня телефон разрядился, я ни с кем не смогу пообщаться». Поэтому я размышляла примерно так: что мы делаем с общением, когда отключают электричество? Мы снова обращаемся к голосу, потому что голосу не требуется источник электронергии. В темноте вы не можете читать, но все еще слышите голос. Идея, которая стоит за этим перформансом, довольно апокалиптична.

— Биеннале ставит вопрос «Как жить вместе?»; вопрос о Евразии и ее границах, о существовании воображаемых границ между мной и другими. Как мы сегодня можем говорить об этих границах?

— Сейчас это очень больная тема, в особенности из–за ситуацией с мигрантами в Европе. Но за идеей границ стоит вечный конфликт. Моя работа не указывает на этот конфликт прямо, хотя в своем перформансе я обращаюсь к идее кризиса, причем к кризису, которому мы подвержены, уже находясь в привелигированной ситуации, и как слово «кризис» используется на личном и государственном уровнях.

— Я также думала о границах в более широком смысле — как о границах, существующих в художественных практиках. Например, границе между стихотворением и перформансом.

— Некоторые люди делают весьма сознательный выбор, но это не мой случай — я просто работаю с теми или иными инструментами. Моя работа оказывается на территории искусства, потому что там меньше ограничений. Если вы участвуете в чтениях на поэтическом фестивале, вы просто читаете текст, стоя перед аудиторией. В искусстве вы можете сделать больше — это многогранная область. Я думаю, что это просто образ мышления. Я не называю себя именно поэтом. Я формировалась как визуальный художник, работающий с языком. И комплексный характер того, чем я занимаюсь, очень хорошо соответствует искусству.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Danila Ermakov
panddr

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About