М.В. Савостьянова в своей работе по аксиологии науки [1] высказала следующее мнение: любая философия, даже аналитическая, не просто имеет значение для жизни, но и активно используется властью для решения собственных проблем. Так, по ее словам, результаты исследований в области аналитической философии активно используются в области пропаганды, PR, SMM и других моментах медийного дискурса. Сложно оценить верность этой гипотезы, поскольку ссылки на примеры связи аналитической философии с пиаром в ее работе отсутствуют. Впрочем, область, активно занимаемая сегодня аналитической философией, в практическом применении которой сомневаться невозможно, действительно существует. Это моральная философия. И последствия ее практического применения к жизни не всегда благотворно влияют на человека.

В 1967 году английская профессорша философии Филиппа Фут предложила мысленный эксперимент, получивший в философии имя «эксперимент вагонетки». Суть его была проста: по рельсам несется неуправляемая вагонетка, на пути следования которой — два пути. С одной стороны — пять невинных человек, которых привязал к рельсам безумный философ. С другой стороны, по пути следования — один невинный человек. Если не переключить стрелку, вагонетка убьет пятерых. Вариантов два:

1). Переключить стрелку рельсов (и выбрать спасение 5 жизней вместо одной).

2). Не переключать стрелку, дав убить пятерых, но переложив моральную ответственность на безумного философа.

За последних 49 лет, споры вокруг этого мысленного эксперимента и неоднозначности выбора респондентов не утихли. Наоборот — в дискуссию, помимо философии, включаются все новые области науки: психология, лингвистика, нейронауки, эволюционная биология. Джудит Джарвис Томпсон в 1976 году предложила схожую проблему с более серьезными «моральными последствиями» для субъекта действия в мысленном эксперименте:

Вагонетка на всех парах несется на пятерых человек, и единственный способ спасти их — остановить вагонетку. Над железной дорогой находится мост, на котором миролюбиво сидит огромный толстяк. Если толстяка столкнуть под вагонетку (после чего тот, естественно, погибнет), жизни пятерых можно спасти, так как его вес способен остановить вагонетку. Итак, здесь — три варианта:

1). Броситься под рельсы, без гарантии, что размеров и веса Вашего тела хватит для того, чтобы спасти пятерых (более того, наиболее вероятно, что их не хватит).

2). Столкнуть толстяка на рельсы, пойдя на осознанное убийство, и гарантированно спасти пятерых.

3). Ничего не делать, убив пятерых, но избавив себя от моральной ответственности за действие (оставшись в ответе за без-действие).

За последние 40, данный мысленный эксперимент обрел множество вариаций:

«Толстый злодей» (толстяк на мосту является злодеем);

«Люк» (толстяк стоит на люке, и мы можем сбросить его вниз, нажав на соответствующий рычаг, без физического контакта);

«Личный мотив» (Вы искренне ненавидите одного, привязанного к рельсам, но Вам плевать на спасение пятерых на другой ветке);

«Дополнительный толчок» (вагонетка движется к пятерым, ее можно перенаправить на другой путь, где привязан один человек, но, если она не раздавит одного, она не остановится и вернется по петле, убив пятерых; чтобы заставить вагонетку остановиться, необходимо дать ей дополнительный толчок, чтобы придать ей скорости, достаточной для того, чтобы насмерть раздавить одного);

«Двойная петля» (один раз вагонетку необходимо переправить на пустой путь, но, чтобы она не убила пятерых, вернувшись, необходимо повторно переправить ее на третий путь, где лежит человек);

«Случай опрокидывания» (вагонетка едет на пятерых людей, переправить ее нельзя, но можно передвинуть людей, сбросив их вниз; внизу стоит человек, которого убьет совокупная масса пятерых падающих людей).

Если разобраться, становится очевидно, что во всех дилеммах мотивация субъекта строится на выборе в рамках УДП — учения о двойном последствии. Иными словами, а знает, что для достижения Х необходимо совершить С, где С — негативный, с точки зрения принимаемой субъектом этики и логики действия, поступок. Вопрос в том, считается ли С отдельным поступком или действием (средством) достижения Х. УДП имеет место при следующих условиях:

— Стремясь к Х, агент стремится достичь определенного блага, а не нанести ущерб (будь тот последствием или средством);

— Для достижения Х нет путей, не создающих пагубные последствия;

— Вред, который принесет действие С для достижения Х, несоизмеримо меньше пользы, которую принесет Х;

— При исключенных негативных последствиях, действие как таковое нельзя оценить как однозначно дурное.

Таким образом, УДП представляет собой деонтическую (внутренне-этическую) и общую моральную проблему (отношения субъекта с окружающими). Нельзя узнать с точностью, что думал Гэрри Трумэн, «нажимая на кнопку», приказав американским бомбардировщикам сбросить атомные бомбы — «Толстяка» и «Малыша» — на Хиросиму и Нагасаки. Но принято считать, что это одна из двух позиций: 1). положить конец войне; 2). уничтожить огромное количество гражданского населения с целью прекратить войну. Как ни была бы похожа конечная цель, понимание средств прямо влияет на то, кем (и чем) является субъект действия.

Все это проливает свет на конкретные ситуации, в которых общество не может обойтись без моральной философии:

— проблема декриминализации абортов (и дебаты, последовавшие в связи с этим вопросом в 1971 году);

— философские вопросы ведения военных действий (пример с Трумэном — одно из подтверждений);

— общие вопросы ценности человеческой жизни;

— проблемы секуляризации общества;

— проблемы психологии, связанные с действием или бездействием субъекта в ситуации, описанной в эксперименте Дж. Дж. Томпсон.

В этих (и смежных им) направлениях ведутся споры. Но споры — не показатель практического применения, а «чистая теория». Мы же хотим обратить внимание на «практический» аспект. Согласно Дэвиду Эдмондсу [2], в Военной академии Вест-Поинта, США, будущие офицеры, будучи курсантами, в обязательном порядке знакомятся с курсом моральной философии, а в частности — с так называемой «вагонеткологией», разделом моральной философии, который посвящен моральным, ценностным, антропологическим, психологическим и экзистенциальным дилеммам. Подобные курсы, пусть и не под знаменем моральной философии, но — основываясь на ее результатах, военные курсанты проходят не только в США, но и в любой другой стране. В той или иной форме, солдатам презентуют одну и ту же логику действия:

1). Мы атакуем противника с целью уничтожить его войска, в связи с чем неизбежно погибают невинные;

2). Враги всегда атакуют слабых, невинных и беззащитных — это их цель. Наших солдат они боятся.

В этой дихотомии формируются бинарные оппозиции, выходящие за рамки абстракции «наши / враги»: «борцы с терроризмом / террористы»; «храбрецы / трусы»; «соблюдающие условия войны / не соблюдающие их»; «патриоты / враги государства» и т.д. Относительно каждого элемента пары, который необходимо аннигилировать в контексте морали, формируется ореол отрицательных решений: враг всегда выбирает худшее из всех возможных зол, а потому враг хуже / ниже / трусливее / слабее. Отсюда также другие, более «атомизированные», конкретные следствия: (1) удар «хороших» солдат по военным объектам является хорошим поступком; (2) сопутствующий ущерб не входит в намерения самого по себе удара по объектам; (3) следует признать, что сопутствующий ущерб при нанесении удара (при этом хорошем поступке) невозможен; (4) благо, вытекающее из удара по объекту, превышает сопутствующий ущерб. Под «сопутствующим ущербом» понимаются, естественно, потери гражданского населения или разрушения гражданской инфраструктуры, не имеющей отношения к военным действиям. Важно заметить, что в подобных этических построениях присутствует логика исключенного третьего — «не вести военных действий вообще». Варианта «не сражаться» никогда не предоставляют, даже в мирное время. «Подлый враг» в некой мере является идеальным объектом, вроде сконструированных теоретических абстракций в теоретической физике. Он еще не появился, не «воплотился», но у него уже есть некие «сущностные», идеальные свойства, инвариантные, независимо от того, с каким из противников имеет дело военный. В данном случае, концепт «подлого врага» подменяет достаточные основания самого факта существования выбора «из двух зол». Подобную мысль демонстрирует в одной из своих работ Уильям К. Франкена [3], формализуя этику Фомы Аквинского:

(1) «Я должен сделать А» значит «Бог приказывает сделать А»

(2) Бог приказывает сделать А

(3) Значит, я должен сделать А.

«Бог» является квазипричиной, подобной подлому врагу — нет достаточных оснований для веры в его однозначное существование, еще меньше оснований — в то, что он приказывает конкретному субъекту совершить конкретное действие А. Тем не менее, томитская этика в свое время не встречала никакого сопротивления (как не встречает среди верующих и сегодня). Подобный квазителеологический и квазитеологический прием используется и для военных. Приказ убить врага не подразумевает ни возможности диалога с ним, ни попыток понять его — он «понят» заранее, на курсах моральной философии, где военные «изучают» его свойства (трусость, убийство невиновных, подлость и т.д.), как некогда схоласты «изучали» ангелов и демонов.

И говорить о том, что на подобную пропагандистскую логику моральная аналитическая философия не повлияла — значит попросту прятать голову в песок, отрицая проблемы, которые могут создать научные исследования.

Однако, моральная философия применяется и с пользой. Пример тому — статья «В защиту абортов» (1971 года) упомянутой выше Дж. Дж. Томпсон, в которой был выдвинут ряд сильнейших в гуманитарной мысли аргументов в пользу права женщины на выбор относительно аборта. А многие ли согласятся с тем, что это польза? Для кого-то все сказанное выглядит в инвертированном спектре: военная пропаганда подобного толка необходима для благополучия государства, а вот аборты — зло, извращающее суть учения о двойственности последствий, ведь аборты — зло, а цель не оправдывает средства. Подобной мысли придерживалась Элизабет Энскомб, ученица Л. Витгенштейна, влиятельнейшая представительница моральной аналитической философии, чьи идеи по деонтической логике по-прежнему продолжают пристально изучать. В области же права на аборт она придерживалась позиций католической церкви, и даже была арестована за акцию протеста против абортов (в тот момент, аборты в Великобритании уже были легализованы).

С одной стороны, можно заявлять о том, что, если мы решаем убить невинных, используя убийство как средство для «высших» целей, наше решение в любом случае остается убийством и требует ответственности за собственные действия. С другой же — мы неспособны провести четкую грань между убийством шести тысяч для спасения миллионов и убийством по неосторожности с целью спасти свою жизнь. Во втором случае суд — всецело на стороне «убийцы», спасавшегося от обстоятельств, в первом — мы никогда не скажем, что тот, кто допустил подобное — «не убийца». Шесть тысяч жизней в обмен на миллион, с точки зрения морали, нейтральный результат лишь при случайных обстоятельствах. Когда же становится ясно, что этими шестью тысячами жертвовали ради миллиона, в нас просыпается моралист, осыпающий проклятиями инициатора решения.

Что это: слабая надежда на то, что можно было этот миллион спасти без жертвы? Голос «совести»? Воспитание? Страх оказаться среди «закланных» сознательно шести тысяч? Несмотря на многочисленные дискуссии и исследования, вопрос остается открытым.

Существуют также вопросы, для которых «плохого» или «хорошего», «верного» или «неверного» решения так и не выработали. Такова, например, проблема принятия решения программой, управляющей автоматическим транспортом. Должна ли программа в критической ситуации, буквально выражаясь, «толкнуть толстяка»? Должен ли беспилотный поезд безоговорочно отцепить вагон, в котором начался пожар, пожертвовав жизнью пассажиров в горящем вагоне для спасения всех остальных? И кто будет ответственным в случае, если решение программы окажется неверным, или если окажется, что людей можно было бы спасти, но программа даже не попыталась этого сделать? Разработчики здесь будут подчиняться не собственной логике действий, а следовать указаниям заказчика и законодательства. Но в данный момент законодательства относительно «обязательного поведения» программ, управляющих транспортом без человека, не существует. Не существует пока еще «промежуточных» вариантов действий: поступить в одной ситуации так, а в другой — иначе, основываясь на подсчетах рисков и прогнозировании последствий. И моральная философия находится в центре дискуссий насчет того, как должны действовать программы в ситуациях, которые мы привычно зовем «этическими дилеммами». Впрочем, во многом этот вопрос, особенно, если говорить о «промежуточных решениях», зависит и от разработок программ и оборудования — от совещательной архитектуры до средств безопасности и защиты в экстренных ситуациях.

Как бы там ни было, речь идет о том, что моральная философия обосновывает действие и предписывает его. А уж обоснование и предписание, одинаково «нейтральное» научно на первый взгляд, может иметь как негативные, так и позитивные следствия. И, как показала практика, все зависит не только от конечной цели актора: не меньшую роль играет и средство. И если государство, нагосударственные сборки или элементарные сборки внутри государства не обосновывают свою позицию, ссылаясь на Энскомб и Макиавелли — это не значит, что они не используют их и не преподают в государственных институциях (пусть даже не упоминая напрямую автора идей).

А этика остается не менее опасной, чем пистолет, если использовать ее «по назначению». Но ее, в отличие от пистолета или бомбы, нельзя «локализовать», «обезвредить», не дать «взорвать». Зато с ее помощью можно прийти к соглашению о том, как обезвреживать бомбы: следует при этом пытать террориста или нет, жертвовать ли гражданскими и дать взорвать бомбу, чтобы потом общество возненавидело подрывника или наоборот — бросить все силы государства, игнорируя затраты, на поиск бомбы и поимку подрывника. Она диффузна и всепроникающая. Она формирует наше отношение к окружающим, а иногда — и деформирует. И когда мы говорим о вреде моральной философии, мы всегда говорим о деформированной этике.

Примечания:

[1] — Савостьянова М.В. Аксиологический анализ парадигмальной науки или о роли ценностей в науке : монография. — К.: ПАРАПАН, 2009.

[2] — Эдмондс Д. Убили бы вы толстяка? Задача о вагонетке: что такое хорошо и что такое плохо? / пер. с англ. Д. Кралечкина. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016.

[3] — Frankena W.K. Perspectives on Morality (essays) / ed. by Kenneth E. Goodpaster. — Univ-ty of Notre Dame Press, London, 1976.