Уже по традиции, двенадцатого июля на Соборной площади Петропавловской крепости состоялось открытие фестиваля «Опера — всем». Летний марафон шедевров классического оперного репертуара в этом году открывала гениальная опера Михаила Ивановича Глинки «Руслан и Людмила».

Надо сказать, что это поистине масштабное полотно — очень неоднозначный и смелый выбор для open-air постановки. Ведь, с одной стороны, яркость, красочность, фантастичность сюжета вкупе с изумительной музыкой являются залогом удачного спектакля. Однако «Руслана» не зря обвиняли (да и продолжают обвинять) в некоторой статичности, «неповоротливости» либретто. И не без оснований: выдержать столь огромную музыкально-театральную «махину» и в обычном-то театре бывает нелегко, а на воздухе, да еще и при всем известных капризах петербургской погоды… К тому же, партитура «Руслана» требует достаточно большого состава исполнителей, включающей хор и балетную труппу, что тоже составляет определенные сложности. И, хотя подобного рода постановки, рассчитанные на «широкого слушателя», обычно традиционно и справедливо хвалят, попробуем все–таки разобраться, что же объективно удалось и чего не хватило создателям фестивальной версии «мученицы нашего времени».

Итак, перенесемся мысленно в этот «чудесный» вечер, когда по-настоящему летняя погода культурной столицы (ливень с сильным ветром) «радовала» гостей и жителей города. Надо сказать, что больше всех она приводила в восторг музыкантов — тех, кому через несколько минут предстояло играть большой, сложный спектакль практически под открытым небом. И правда: несмотря на заботливое нововведение организаторов — крышу над сценой — косые струи дождя, казалось, залили все пространство. И, когда спустя час после планируемого начала фестиваля музыканты все–таки вышли к зрителям и храбро заиграли по-молодецки лихую увертюру под руководством Фабио Мастранджело, они были похожи на своих коллег с «Титаника», так же «сражавшихся» с ледяной стихией силой своего искусства. К счастью, на сей раз история этой «борьбы» закончилась благополучно: в конце вечера, уже в сумерках, тучи окончательно рассеялись, став прекрасной природной декорацией победы добра над злом и счастливого воссоединения возлюбленных.

Но не будем забегать вперед.

С главнейшей, то есть с музыкальной, точки зрения спектакль действительно был хорош. Несмотря на плохую погоду и солисты, и хор, и балет, и оркестр — все показали профессионализм и любовь к искусству, чем, надо надеяться, зацепили и «заразили». Трогательная, по-детски непосредственная и грациозно-игривая Анна Денисова (Людмила) покорила зрителей сочетанием кристально-светлой, идеально выверенной кантилены и очень вольного обращения с колоратурами, которые в большинстве своем становились не просто виртуозными украшениями, а гибкой, ритмически свободной мелодией. Ярким было исполнение партий Баяна и Финна Романом Арндтом, особенно драматургически важной баллады из второго действия. Эффектный уход наверх в конце (на словах: «Свой путь на полночь пробивай!»), вместо обозначенного Глинкой скачка вниз, стал достойным завершением развернутого характеристичного портрета доброго кудесника. Ратмир (Екатерина Крапивина), Горислава (Жанна Домбровская), Фарлаф (Александр Подмешальский), Руслан (Денис Седов) также снискали любовь публики.

Вообще, ансамбль солистов получился на редкость слаженным. Небольшие интонационные неточности и неозвученные верхние или нижние ноты в ариях, недостаточная скоординированность в заключительном квартете третьего действия были, скорее, исключением из правила.

То же можно сказать и об оркестре. Начиная с уже упомянутой увертюры и вплоть до финальных аккордов инструменталистам «Северной Венеции» под руководством Фабио Мастранджело удавалось вести свою важную драматургическую линию. И пусть в некоторых местах работа «на износ» давала о себе знать, соорудить великолепное симфонизированное сооружение эпического размаха в условиях холодной дождливой и ветреной погоды — подвиг высшей степени профессионализма, достойный восхищения и удивляющий уже шестой год подряд.

И все–таки, усилий исполнителей было бы недостаточно для преодоления главной сложности «Руслана и Людмилы»: поистине грандиозного масштаба оперы, невероятно трудного для восприятия и для постановки на открытом воздухе, без перерывов. Но… заявленная продолжительность спектакля составляла всего два с половиной часа! Надо признаться, это показалось мне очень оптимистичным, учитывая, что, например, в Мариинском театре опера длится более четырех часов! И даже не принимая во внимание любимые публикой антракты, которых в постановке «Опера всем» не могло быть, примерная длительность фестивального спектакля удивляла и настораживала. Как же возможно уместить величественную пятиактную композицию «Руслана» во временные рамки вердиевских лирических опер?

Ответ оказался прост: партитуру Глинки изрядно отредактировали, сократив некоторые, порой весьма продолжительные, куски. И, хотя «терзание» музыкального материала похвальным никак не назовешь, принимая в расчет условия формата open-air, на это по большей части закрываешь глаза. К тому же, во многих местах создателям удалось органично «склеить» партитуру, не нарушив логики повествования. Так, даже в пятом действии, «вычистив» все, за исключением вступления и финала, через пантомиму были показаны основные события. Поэтому появление Фарлафа с Людмилой в Киеве не казались необоснованными. Но все же так не хватило прекрасных и знакомых с детства мелодий первой песни Баяна, персидского хора, танцев девушек Наины!…

Режиссура, ставшая в наше время одним из основных (если не самым важным) компонентом спектакля, в просветительском формате фестиваля «Опера — всем» всегда играла роль нити Ариадны, направляющей зрителей из нематериального, музыкального лабиринта в мир конкретных предметов и образов. Именно поэтому, на мой взгляд, в таких постановках как нигде важен этот баланс между режиссерским видением и следованием мелочам, заданным в либретто.

Постановку Виктора Высоцкого нельзя назвать единственно возможной в рамках жестких условий оперного фестиваля на открытом воздухе, однако, без сомнения, многое было сделано очень интересно.

Одним из главных «нововведений» стало объединение Баяна и Финна в одного персонажа, превратившегося в этакого Гэндальфа — всевидящего и всезнающего старца, мудрого волшебника, постигшего прошлое, настоящее и будущее. Действительно, по своему месту в драматургии Баян и Финн выполняют практически одну и ту же, «гендальфскую», функцию, но в разных сценах, поэтому их слияние показалось логичным и совсем не мешающим общему повествованию.

Финна везде сопровождает Кот Ученый (Камиль Нурлыгаянов) — очевидная, но очень уместная отсылка ко всем известному пушкинскому прологу поэмы. Этот персонаж в постановке Виктора Высоцкого стал активным участником всех богатырских приключений Руслана, исполняя роль волшебного клубочка и показывая верную дорогу. Введение в текст спектакля нового героя — хоть и не новое, но все же довольно своеобразное режиссерское решение, перекликающееся с общей сказочной тематикой.

А вот реально прописанного в либретто героя без реплик — волшебника Черномора — совсем «обделили»: его роль «сыграл»… скелет с бородой! Зловещая фигура, впрочем, не кажется неподходяще мрачной. К сожалению, и фантастический комизм облика карлы, так гениально обрисованного Глинкой в «шлягерном» «Марше Черномора», в подобном реквизите совсем отсутствует.

Не совсем понятно осталось «привязывание» фантастического места — пещеры Финна — к реально существующему и ныне месту, пограничной «Торфяновке», а также обозначение чудесного дворца Черномора как «Логова Змиева». Эти и другие указатели, на которые обращал внимание зрителей вездесущий Кот Ученый, с одной стороны, помогали понять, что место действия изменилось, и в этом — их полезная и очень важная роль. С другой, странно придавать конкретику сказке, или же придумывать название месту, никак не связанному ни с героем либретто (коварным карлой), ни со сценическим воплощением этого героя (скелет с бородой уж точно не подходит на роль «змия»).

Важными элементами спектакля оказались предметы-символы, торжественно вручаемые Руслану Финном и Головой. Циркуль, еще с масонских времен символизировавший науку, и ножницы (версия чудесного меча) стали единственным оружием против злых чар. Огромные, в треть человеческого роста, плоские, напоминающие фанерные транспаранты, эти предметы силами художника-постановщика Юлии Гольцовой стали дополнительными указателями зрителям. Их условность, как и условность других деталей (например, коней, грозовых туч) помогла дополнить сказочный колорит, внеся ощущение недействительности происходящего, игры.

Несмотря ни на что, надо сказать, это цельное, смотрящееся на одном дыхании художественное целое было действительно незабываемым. Аплодисменты после арий и ансамблей, которые так мешают воспринимать оперу целиком, но так льстят солистам, сразу прерывались сосредоточенным взмахом маэстро. И, хотя причина прерывания этих оваций связана, прежде всего, с суровой погодой, нет худа без добра! — чудесная глинкинская сказка о добре и зле, любви и верности была рассказана с минимальным количеством пауз, вдохновенно от начала и до конца…