Меня попросили сделать доклад для Московского кружка практической философии. Данный текст — письменное изложение содержания доклада.

Тема моего доклада заранее определена не была. Была определена лишь общая направленность темы, звучавшая: «Религия, философия и наука», — а мне предлагалось самостоятельно выцепить в ней то, чем я готов с заинтересованными слушателями поделиться. Соответственно, когда я приступил к подготовке выступления, первой моей задачей стало сформулировать тему исходя из озвученной направленности, что означало необходимость осознать сперва ни много ни мало религию, философию и науку, разместить их на одном поле сопоставления и там уже, увидев их сущностные проявления, наметить такой предмет рассмотрения, который эти сущностные проявления мог вполне схватить.

Уже на этом этапе отчётливо проявилась моя несостоятельность в деле решения той задачи, которая, по моей задумке, должна была быть решена, в связи с чем показалось естественным обратить своё внимание на саму проблему подобной несостоятельности. Концептуализация этого феномена даёт возможность к нему подступиться, работать с ним и, в конце концов, открывает перспективы его преодоления. Назовём эту проблему «ситуацией обывателя».

В современном языке слово «обыватель» означает человека скудного мировоззрения, которое можно исчерпывающе охарактеризовать местом проживания или иной подобной чертой. В обычном смысле обывателем человек становится ввиду неотрефлексированного принятия неких установившихся порядков (траекторий бытования) как самих собой разумеющихся. Способствуют этому два фактора: отсутствие перед глазами примеров других порядков и окружённость другими такими же обывателями. Соответственно, типичным решением проблемы обывательства является просто дать человеку увидеть, как живут люди в других местах, для чего человеку достаточно поездить по миру.

Наш обыватель на этом фоне несколько отличается. Он может свободно перемещаться по стране и по миру, владеть языками, быть образованным и знакомым с разными культурами, и всё равно оставаться обывателем в одном главном смысле: он плохо понимает, что стоит за его образом жизни, т.е. зачем свободно перемещаться по стране и по миру, зачем владеть языками и т.д. Иначе говоря, все достижения цивилизации даны ему в готовом виде и требования все к нему так же уже сформулированы, а от него остаётся лишь слепо двигаться по уготованным ему траекториям бытования. Всё, что он зачастую знает, это односложные утверждения на уровне: это хорошо, это значимо, а это плохо, это бесполезно; Пушкин — солнце русской поэзии, а колесо — поворотный момент развития человеческой цивилизации. Возвращаясь к исходной ситуации, я знаю, что наука — это круто, она обеспечивает нам технический прогресс, но далеко не только поэтому, философия — мать науки и всякого рационального познания, но вновь не только, религия — основа нашей цивилизации и по-прежнему не только. Т.е. я знаю, что оно заслуживает моего внимания, но почему оно такое, как мне к этому подступиться и что мне с этим делать — этого я не знаю, детали для подобного осознания в достаточной мере мне не знакомы.

Картина, которая передо мной как перед обывателем рисуется, это некий далёкий фон больших свершений. Потому фон, что воспринимается однообразно, плоско, без перспективы видения: что Пушкин, что изобретение колеса — одинаково большие вещи. И любые профессиональные изыскания в этой области будут для нас плоскими: замысловатыми, но лишёнными понятного нам смысла. Поэтому фон и далёкий, что до него нельзя ни дотянуться, ни соприкоснуться с ним, ни рассмотреть его с разных сторон; поэтому далёкий, что живёт по каким-то своим, нам — обывателям — не ясным законам. Словно звёздное небо, глядя на которое неискушённый зритель решит, что звёзды одинаково далеки и движутся по неземному, надлунному закону. Наконец, свершения большие, потому что мы от них тотально зависим, они определяют нашу жизнь. Напрямую мы можем не знать от чего мы зависим и в какой степени, до тех пор, пока оно не даёт сбой (просто переставая работать или делая то, чего мы совсем не хотим). И вот, всё это грандиозное, и такое от нас отрешённое, отчуждённое, — подавляет. Что обывателю в такой ситуации делать? Я вижу три основных пути.

Первый путь самый простой и самый сложный: делать то, к чему цивилизация подталкивает, и брать то, что она предлагает. Простой по причине того, что лежит на поверхности, а сложный, т.к. оставляет наедине с неспособностью осмыслить и как-то повлиять на происходящее и подталкивает к потреблению суррогатных смыслов. Второй путь сложнее, но и обещает чуть большее: получить свой шанс на что-то повлиять. Для этого требуется включиться в развитие цивилизации по одному из многочисленных направлений, которое она предлагает, с тем чтобы подобраться к авангарду её развития и там, «стоя на плечах гигантов», созидать дальше. Третий путь самый невозможный и амбициозный: пытаться самостоятельно осмыслить, почему можно и нужно быть так, а не иначе, и исходя из этого пытаться осмысленно двигаться. Первый подход даже не рассматриваю, в чём проблема последних двух подходов?

Включаясь во всеобщее разделение труда, восстановить цельный смысл своих действий очень сложно, т.к. воплощение этого смысла раскинуто в необозримом масштабе. Существует большой соблазн «закруглить» смысл в более-менее обозримой перспективе, а всё остальное в итоге игнорировать. Другая проблема: неизбежная поверхностность представлений, которые не подкрепляются актуальным опытом. Всё это приводит к тому, что мир постоянно ускользает от нас, а мы лишаемся возможности через него полноценно быть. Рассмотрим типичную ситуацию: студенту дают научную задачу смоделировать разрушение кристалла. Допустим, студент поинтересовался зачем и узнал, что кристалл этот подвержен разрушению, тогда как в перспективе может использоваться для генерации, скажем, 4-ой гармоники, которая продуцирует лазерное излучение, которое может быть использовано для реализации термоядерного синтеза. Знать большее студенту не положено, да и вряд ли у него есть возможность сильно дальше копнуть и докопаться, с одной стороны, до нужд человечества, с другой, до своих собственных — смысл закругляется куда раньше. С другой стороны, он не знает и не может узнать, в какой мере его моделирование полезно в понимании феномена разрушения кристалла, какое место занимает этот кристалл в ряду других возможных для соответствующего использования кристаллов, то же самое он не знает и применительно к лазеру, и применительно к реализации термоядерного синтеза с помощью лазера, — а ведь всё это влияет на его работу и на её ценность, которая в присутствии стольких факторов неопределённости может показаться нулевой. Тяжело что-то делать, если есть подозрение, что это бессмысленно.

Двигаясь же вперёд строго в соответствии с собственным осмыслением, мы тормозимся скоростью нашего осмысления, а также рискуем остановиться в этом на какой-то промежуточной стадии и маргинализироваться. Стоит также добавить, что по-дилетантски «изобретая велосипеды» и «открывая Америки», мы не получаем с этого ресурсов для продолжения движения. Под ресурсами здесь можно понять самые разные вещи: от материальной выгоды или от признания до социального запроса на продолжение движения и ориентирования в том, куда двигаться. Ресурсов нет по той простой причине, что цивилизация уже прошлась по этому пути и все ресурсы с этого выработала: велосипеды есть уже во всех городах мира, имя его изобретателя высечено в Википедии, велосипедные компании подключили на себя весь социальный запрос, по которому сориентировались дойти до текущего уровня технологий.

Ситуация, которую я в докладе описывал, в философии известна давно под термином «отчуждение», но своё видение и этот термин я связал уже после того, как моё видение появилось. В этом есть ирония: моё описание картины отчуждения оказалось изобретательством велосипеда, которое, надеюсь, позволит мне не допустить отчуждения термина «отчуждение».