Предисловие редакторки проекта «Ладно» Анны Михеевой: Вторая публикация в рамках проекта — это перевод введения в книгу «Конфликт — это не насилие» американской феминистки, активистки, режиссерки и писательницы Сары Шульман. В рамках разговора о конфликтах в горизонтальных коллективах и низовых инициативах особенно важными мне видятся тезисы, которые проблематизируют агрессивную и насильственную реакцию на конфликт. По мнению авторки, преувеличение потенциального вреда и дискурс виктимности приводят к эскалации конфликтов и несправедливым решениям. Шульман предупреждает об угрозах, которые стоят за солидаризацией с теми, кто обладает наибольшей властью — она настаивает на необходимости строгого анализа каждой конфликтной ситуации, важности самокритики и поиска ненасильственных, справедливых путей разрешения конфликтов, как на личном уровне, так и на уровне сообществ и даже государств.

Мне не кажется, что принципы межличностного взаимодействия и взаимодействия внутри сообществ можно так легко экстраполировать на уровень геополитических конфликтов. Но, несмотря на то, что в тексте есть ряд резких обобщений, он может стать полезным инструментом для обсуждения проблем поляризации и остракизма, преувеличения потенциального вреда и эскалации.

* * *

Не всё, с чем сталкиваешься, можно изменить,
но ничего нельзя изменить, пока не столкнешься с этим.

— Джеймс Болдуин

Летом 2014 года, когда я начинала писать эту книгу, человечество в изнеможении и отчаянии в очередной раз наблюдало за необоснованной системной жестокостью. Мы видели, как офицеры полиции в городе Фергюсон, штат Миссури, и на Стейтен-Айленде, в штате Нью-Йорк, убивали двух невооруженных Черных мужчин: Майкла Брауна и Эрика Гарнера. Мы видели, как богатый и влиятельный футболист Рэй Райс избивает свою жену Дженей в лифте, пока та лежит без сознания на полу. Мы видели, как израильское правительство убивает 2000 палестинцев в Газе. Довольно быстро стало понятно, что те способы понимать подобные действия и бороться с ними, которые мы на тот момент придумали, не работают. 

Я писательница и стремлюсь создавать убедительных персонажей. Поэтому в работе я руководствуюсь убеждением, что люди совершают поступки не просто так, но по определенным причинам, даже тогда, когда они сами эти причины не осознают или не хотят признаваться себе в том, что мыслят необъективно. Так же и в случае этих событий я задаюсь вопросом — что же по их мнению происходит? Что заставляет белых офицеров полиции, богатого футболиста и милитаризованное национальное государство действовать так, как они действуют? Что может оправдывать жестокость этих людей? Видео и свидетельства очевидцев подтверждают, что ни Майкл Браун, ни Эрик Гарнер не сделали ничего, что могло бы объяснить, почему полиция так с ними обращалась. Эрик Гарнер продавал поштучно сигареты, а Майкл Браун шел по улице. Оба пытались предложить полицейским альтернативный способ разрешить конфликт, не прибегая к жестокости. Эрик Гарнер, пока его незаконно удерживали и душили, одиннадцать раз повторил: «Мне нечем дышать», как бы информируя полицейских о последствиях их же собственных действий. Майкл Браун в знак капитуляции поднял руки вверх и сказал: «Не стреляйте». Но сознание, инстинкты и коллективная идентичность белых полицейских сработали иным образом — эти люди соединили исходное не-событие с фактическими миротворческими попытками коммуникации и истолковали получившуюся конструкцию как угрозу или нападение. Иными словами, эти полицейские разглядели угрозу, которая оправдывает убийство, там, где ничего не происходило и угроза отсутствовала. Ничего не случилось, но эти люди разглядели в ситуации насилие. 

Мы знаем из записей камер наблюдения, расположенных в лобби казино и лифте, что между игроком американской футбольной команды «Балтимор Рэйвенс» Рэем Райсом и его женой произошла ссора. Никто не любит ссориться с партнерами, все мечтают, чтобы ссор не было вовсе, но несогласие с близкими — это естественная часть человеческой жизни. От этого никуда не деться. Ссоры с любимым людьми — это, как говорится, и есть жизнь. И все же, для Рэя Райса нормальный, обычный конфликт, какие случаются в любых отношениях, семьях и домах, стал чем-то настолько невыносимым и опасным, что он ударил свою жену, которая от удара потеряла сознание, а затем выволок ее обмякшее тело за ноги из лифта и оставил лежать в коридоре. На нормальный, повседневный конфликт он отреагировал крайней жестокостью. В обычном, а то и вовсе банальном выражении несогласия он разглядел угрозу. 

Израильское правительство держит палестинский сектор Газа в осаде с 2005 года. Это сделало повседневную жизнь его жителей невыносимой. В конце весны 2014 года правительство Биньямина Нетаньяху усилило давление на и без того страдающих палестинцев, и некоторые группировки в Газе ответили ракетами такого, впрочем, низкого качества, что они нанесли лишь символический урон. В ответ на это израильское правительство обрушило на сектор бомбардировки с воздуха и наземное вторжение, которые длились более пятидесяти дней. Это привело к массовой гибели людей и масштабному разрушению материальной, культурной и психологической инфраструктуры. Жители Газы реагировали на несправедливость израильских действий. Жители Газы сопротивлялись. Они отказывались мириться с невыносимым и неоправданным обращением. Израильтяне восприняли это сопротивление как нападение.

Проступок Брауна и Гарнера был лишь в том, что они Черные. Дженей Райс выразила нормативное несогласие. Жители Газы сопротивлялись варварскому обращению. Во всех перечисленных случаях полиция, муж и государство преувеличили потенциальный вред. Они взяли отсутствие события, нормативный конфликт и сопротивление и подали логичное несогласие как Насилие. Перед нами очень разные ситуации — интимные отношениях двух партнеров, столкновение с полицией, жестокая оккупация, и в каждой из них одна из сторон демонстрирует искаженное восприятие и трактует оправданное поведение как агрессию. Преувеличенная реакция на таком уровне приводит к трагедии, боли и разобщению. В этой книге я бы хотела поговорить именно об этой чрезмерной реакции. Я утверждаю, что на самых разных уровнях человеческого взаимодействия дискомфорт нередко отождествляется с угрозой, внутренняя тревога принимается за внешнюю опасность, что не помогает решить конфликт, а лишь обостряет его. Я продемонстрирую, как на фундаментальном уровне подобные ситуации содержат в себе зерно трагедии и мира одновременно — и не важно, идет ли речь о двух людях, группах людей, государстве и гражданском населении или двух государствах. Осознание этих политических и эмоциональных механизмов позволяет нам столкнуться с собой, получить признание и понимание — а значит, избежать эскалации и ненужной боли. 

Методология

Моя методология — это квир. Я использую квирные примеры, цитирую квир-авторов, придерживаюсь квирных точек зрения, обращаюсь к квир-дискурсу и изучаю направления его развития. Я занимаюсь лесбийским историческим анализом власти и опираюсь на Одри Лорд и Адриенну Рич, которые считают, что можно проследить преемственность и взаимосвязь сексуальной, расовой, материальной, эмоциональной, колониальной и гендерной историй. Так, например, Одри Лорд в своей классической книге «Зами: как по-новому писать мое имя», решила вопрос жанровой принадлежности просто — она придумала свой собственный жанр, который назвала «биомифография». Таким образом, я продолжаю традицию писательниц нон-фикшена, которые обращаются в письме к собственным наблюдениям, чувствам, контекстам, историям, представлениям, воспоминаниям и снам. Это категория литературы идей, которая существует на некотором отдалении от академического мира, однако очень ему полезна. Такую литературу часто включают в студенческие списки чтения, она становится объектом научного изучения и отсылок, однако сама не является продуктом академии. 

Кроме того, я сформировалась в рамках феминизма, в котором частная сфера неразрывно связана со сферой властных отношений, и одно логически следует из другого. Выходит, стремление изучать связь тревоги отдельного человека с ее геополитическими формами выражения имеет исторические корни.  Сейчас такая оптика помогает мне увидеть, как меняется содержание термина «гей»: когда-то он означал сильно угнетенную и довольно широкую категорию людей, теперь же под ним понимают избранную прослойку меньшинств, которые получили доступ к дисциплинирующему аппарату государства. Нередко это понятие также включает в себя компоненты «белый», «гражданственность», «нормативная семья», «отрицательный ВИЧ-статус».  Последствия таких сдвигов видны всем, кто способен извлекать из квир-опыта уроки. Превращение угнетенных в угнетателей — одна из ключевых тем этой книги. Точно так же, как люди, в прошлом подчиненные и травмированные, примыкают к тем, кто травит других, или отождествляют себя с ними, так и подчиненные и травмированные в прошлом группы людей могут отождествлять себя с гегемонным государством. И в том, и в другом случае неспособность отделить прошлое от настоящего приводит к тому, что такие люди получают власть наказывать, но мешает совершиться необходимой внутренней трансформации, нужной для разрешения конфликта и становления справедливости. 

Я обращаюсь к очень разнообразным теоретическим рамкам. Квир-интеллектуалы и художники более не ограничены нашим тематическим гетто. Нам более не приходится выбирать между квир-субъектностью и миром. Мир, по крайней мере, мир идей, понимает теперь, что одно от другого отделить невозможно. В некоторых областях я обладаю «экспертным знанием», в других же я могу предложить нечто более глубокое. Я художница, поэтому я предлагаю читателю очень эклектичный способ входа. Я не стану предлагать «одну идею», которую нужно «медленно, но верно» разворачивать. За тридцать лет я написала множество книг, пьес и сценариев и выработала собственный стиль письма, в котором я предлагаю читателю сразу много новых идей. Одни приживутся, от других откажутся, третьи станут поводом для читателей предложить новые идеи самостоятельно. Историк Нан Аламилла Бойд помогла мне осознать, что недостаток академического образования делает меня в буквальном смысле «недисциплинированной». Это осознание помогло мне стать свободнее, это огромный дар, и мне жаль, что я не получила его на несколько десятков лет раньше. Теперь же я могу предложить вам читать это книгу так, как будто вы смотрите спектакль: не обязательно после прочтения делать вывод, что «все так и есть!», можно просто наблюдать за тем, как текст высвечивает тонкости человеческой души, противоречия и ограничения, радости, связи и трагедию сепарации. Можно также увидеть, что писательница в силу своей человеческой природы не лишена тех же неизбежных пороков. Представленные ниже главы не однородны. Я писательница и художница, поэтому понимаю, что форма должна быть органичным выражением чувств, которые лежат в основе текста. У каждой главы своя функция, и это выражено в тоне, жанре, стиле и форме письма. Одни главы ближе к журналистике, другие — к аналитике, одни спекулятивны, другие абстрактны, третьи и вовсе выражают только мои чувства. Как писательница-романистка, я знаю, что лишь совокупность всех элементов помогает постичь общее содержание. 

С этой книгой не надо соглашаться, она написана не для того, чтобы что-то доказать или продемонстрировать. Она написана так, чтобы вдохновить читателей и читательниц на активные совместные размышления. Какие-то идеи придутся по вкусу, от каких-то захочется отказаться, а что-то сподвигнет читателей и читательниц на формулировку собственных мыслей. Подобно искренним и сознательным отношениям, истинно прогрессивные сообщества, гражданская ответственность и настоящая дружба требуют включенности — как и умения мириться, без которого невозможно ничего из перечисленного. 

Столкнуться и справиться с конфликтом

Полицейское насилие на почве расизма, мужья, избивающие жен до беспамятства в ответ на нормативную конфликтную ситуацию, массовые убийства мирного населения как реакция на акты гражданского сопротивления против невыносимых условий — все это примеры радикальной, но привычной нам несправедливости. Как правило, когда происходит нечто подобное, это значит, что ситуация уже вышла из-под контроля. Именно поэтому в этой книге я буду рассматривать то, как люди преувеличивают [возможный] вред, когда Конфликт лишь начинается и еще не успевает превратиться в трагедию. Катастрофа случается тогда, когда значение Конфликта преувеличивают, и он перерастает в чудовищное Насилие. Именно на этапе Конфликта страшного будущего еще можно избежать, Конфликт еще можно разрешить. Как только начинается агрессия, а порой и насилие, становится слишком поздно. В лучшем случае, такие сценарии требуют починки на том уровне, на который мало кто из нас способен без особого поощрения и поддержки. 

В конечном счете, Конфликт произрастает из различий, а люди всегда будут отличаться друг от друга. За исключением природных катаклизмов, которые никак не связаны с проступками людей, большинство случаев боли, напрасной траты ресурсов и пренебрежения человеческой жизнью, на нашей планете и за ее пределами, — это последствия неуместной реакции на различия. Мы не хотим сталкиваться с проблемами и решать их. Чаще всего это связано с нежеланием менять собственный взгляд на себя и брать ответственность. Следовательно, именно от того, как мы воспринимаем Конфликт, как мы реагируем на Конфликт и как мы ведем себя, будучи наблюдателями, когда Конфликт разгорается между посторонними, зависит, удастся ли нам установить коллективный мир и справедливость. 

Я верю, что ключом к разрешению Конфликта прежде всего служит сообщество, которое существует вокруг него. Именно сообщество несет ответственность за сопротивление, оно должно искать пути примирения в условии различий, предлагать способы понять друг друга и увидеть многосложность ситуации. Мы должны помогать друг другу распознавать случаи преувеличения [возможного] ущерба и сопротивляться им, вместо того, чтобы использовать их для оправдания жестокости. Я считаю, что мы с большей вероятностью сумеем предотвратить бесполезную боль, если признаем общую ответственность за создание альтернативных путей сообщения. Если мы будем вместе искать коллективные способы решения проблем, эти шаги навстречу трагедии и разрушению будет сделать гораздо сложнее. Людям, которых наказывают за бездействие, за то, что они вступили в нормативный конфликт, за то, что они сопротивляются несправедливости, нужна поддержка других людей. Хотя можно найти множество оправданий тому, чтобы не вмешиваться в несправедливое наказание, тем не менее, такое вмешательство необходимо. Если не вмешаться, а большинство людей боится на это решиться, эту эскалацию будет невозможно остановить.

Иными словами, мы не можем разрешить Конфликт продуктивно, справедливо и с одинаковым вниманием ко всем сторонам, потому что не хотим менять свои представления о мире, чтобы в них нашлось место известным нам доводам других людей и прояснились доводы неизвестные. Именно поэтому мы (отдельные люди, пары, группы, семьи, сообщества, страны, народы) часто притворяемся, верим или утверждаем, что Конфликт — это Насилие, а значит, он заслуживает наказания. Сам факт инаковости другого человека выдается за преступление, которое оправдывает нашу жестокость и снимает с нас ответственность за перемены. Соответственно, сопротивление этому ложному обвинению в Насилии позиционируется как дальнейшее оправдание еще большей жестокости, маскируемой под «наказание». Отказ от ответственности и примирения приводит к полному нарушению логики.

С одной стороны, на всех уровнях человеческих отношений людей наказывают за бездействие, за нормативный Конфликт и сопротивление, с другой — нас окружает оглушительное количество жестокости и настоящего Насилия. На эту тему написано великое множество текстов, которые анализируют и количественно оценивают реальную жестокость и Насилие. Существуют политические движения, такие как Black Lives Matter и Palestine Solidarity, которые реагируют на реальное Насилие и жестокость. На индивидуальном и семейном уровне существует финансово и культурно значимая индустрия восстановления (Recovery Industry) — книги, подкасты, видео, семинары, а также широкий спектр специалистов и лечебных практик. Поскольку рассуждения о реальной жестокости и насилии, а также о процессе восстановления уже заняли прочное место в коммерческой и культурной среде, я не буду повторяться. В этой книге я хочу поговорить о другом. Ни в коей мере не преуменьшая значение насилия, я одновременно рассматриваю, как риторика угрозы, которая путает бездействие, нормативный конфликт и сопротивление и реальное насилие, породила широкую практику преувеличения [потенциального] вреда. Это преувеличение вреда часто выражается в «остракизме», буквальном отказе от личного общения с другим человеком или группой людей, исключении их из информационного поля, активном препятствовании тому, чтобы людей услышали, и стремлении сделать вид, что их не существует. Я считаю, что ложное утверждение о «насилии» подменяет необходимость решать проблемы. Я наглядно показываю, как уклонение от ответственности порождает ненужное разобщение и множит тревогу, жестокость, остракизм, незаслуженное наказание, лишение свободы и оккупацию. Название этой книги, «Конфликт — это не насилие», предполагает взаимную ответственность в культуре, где на насилие реагируют недостаточно, а на конфликт — чрезмерно болезненно.  Мне хотелось бы отделить преувеличение вреда как культурное явление от собственно вреда, поскольку такое разделение необходимо для защиты пострадавших и признания действительности, когда речь заходит о реальной агрессии и фактическом угнетении. В этой книге приводится множество примеров, которые, как я надеюсь, помогут прояснить, к каким негативным последствиям приводит смешение понятий Конфликт и Насилие.

Перемены к лучшему возможны 

Я была активной и пассивной участницей,  а также свидетельницей постепенного сдвига парадигм, поэтому на собственном опыте знаю, что, хотя совершенства достичь невозможно, перемены к лучшему всегда возможны. Решение проблемы не означает, что все будут довольны, но оно означает, что, возможно, меньше людей будут обвинены в боли, которую они не причиняли, меньше людей станут вместилищем чужих тревог, а значит меньшему количеству людей будет отказано в человечности из-за ложных обвинений. Или же мы можем последовать совету Мэтта Брима и отказаться в области Конфликта от основанной на Насилии конструкции «виновник и жертва» и признать стороны как конфликтующие, что будет корректнее. Каждая из сторон в таком представлении имеет законные интересы и законные права, которые должны быть учтены для достижения справедливого решения.

В начале эпидемии СПИД люди с ВИЧ были одними из самых угнетенных людей на земле. Помимо расового, географического, классового, гендерного угнетения и дискриминации по признаку сексуальной ориентации, они столкнулись с неизлечимым заболеванием, для которого не существовало никаких известных методов лечения. Им не досталось ни законов о защите, ни услуг, ни представительства, ни сострадания. Их жизнь не имела значения, а прогнозы были таковы: непрерывные страдания и неизбежная массовая смерть. Миллионы людей страдали и умирали без заботы, комфортных условий и внимания, очерненные жестокими предрассудками, в пренебрежением, неоправданном отчуждении и порицании. Их систематически подвергали остракизму, их опыт и точка зрения последовательно исключались из политики, репрезентации, доминирующих культурных традиций и законодательства. Я видела это своими глазами.

Только когда люди со СПИД и их друзья вступили в борьбу со сложившейся ситуацией и заставили прекратить практику остракизма. Они принудили общество к взаимодействию, используя акции, сидячие забастовки, стачки, демонстрации, инициируя специальные программы и исследования. Так начался системный прогресс. Государство интерпретировало это непрошеное требование разработать соответствующее лечение как акт правонарушения, не сопротивление, но «нарушение порядка или закона, подлежащее наказанию и стигматизации. Людей со СПИД сторонились и поэтому не слышали, что они могут сказать по поводу того, как с ними обращаются. В результате были арестованы тысячи людей, которые пытались спасать жизни, многие из них страстно боролись до самой смерти. Другими словами, именно плохое обращение и издевательства над ВИЧ-инфицированными поместили их вне закона. Если бы власть имущие пригласили ВИЧ-инфицированных в свои залы и сказали: „У нас тут конфликт. Нам нужно сесть и вместе решить его“, то людям с ВИЧ не пришлось бы устраивать акции гражданского неповиновения, за которые их и их сторонников забирала полиция. Именно остракизм вынудил людей к этому. Остракизм криминализировал людей с ВИЧ.

Сегодня мы понимаем, что сопротивление было необходимо, эти люди были героями, которые меняли общество. Мы понимаем: им запрещали говорить, но это вовсе не значит, что они были обязаны подчиняться несправедливым приказам. В результате переживание ВИЧ кардинально изменилось для многих, хотя и не для всех. Обращение, лечение, законы, репрезентация, общественное мнение и социальное значение болезни существенно изменились. В настоящее время существуют два основных препятствия — стигма и экономика: алчность фармацевтических компаний и индустрии здравоохранения в условиях глобального капитала. Остается решить вопрос политической воли, чтобы существующие эффективные методы лечения были доступны всем, независимо от национальности, места проживания или классовой принадлежности. Сегодня на повестке дня — новая волна стигматизации ВИЧ-инфекции. Она произрастает из той же динамики, которой посвящена эта книга: смешение Конфликта и Насилия и преувеличение вреда как оправдание жестокости. Все это происходит на фоне изменений в отношении к ВИЧ и трансформации опыта его проживания.  

История учит нас, что прогрессивное культурное и политическое развитие не является естественным или нейтральным и не происходит само по себе. Как мы с Джимом Хаббардом показали в фильме United In Anger: A History of ACT UP (2012), эти изменения для людей с ВИЧ/СПИД, произошедшие за время жизни одного поколения, были достигнуты благодаря радикальному, действенному, творческому и разнообразному политическому активизму на разных фронтах. Для того чтобы изменить отношение к происходящему, необходимо осознание проблемы. Как только появляется хотя бы проблеск осознания, возникает чувство причастности к несправедливости и, как следствие, ответственность за ее устранение, которая должна выражаться не только в чувствах, но и в поступках. Однако, как показал кризис СПИД, значительные изменения в мировоззрении хотя и происходят благодаря усилиям множества людей, стимулируются критической массой — небольшой разнородной группой людей с четко определенными намерениями, которые действуют эффективно и держат удар, буквально меняя наше сознание.

Летом 2014 года палестинцы Газы были уничтожены израильтянами на глазах у всего мира. Сегодня жители Палестины — одни из самых уязвимых и отверженных людей в мире. Я наблюдаю за тем, как страдания и массовые убийства палестинцев пропагандируются при помощи дегуманизированных изображений, которые ложно представляют их как «опасных», в то время как на самом деле именно они находятся в опасности и отчаянно нуждаются во вмешательстве извне. Хотя в этой книге я привожу множество цитат палестинцев из исторической Палестины и диаспоры, начать я хочу со статьи еврейской журналистки Амиры Хаас, опубликованной в июле 2014 года в газете Haaretz и адресованной ее соотечественникам-израильтянам:

Если победить значит нанести (и не в первый раз) пожизненную травму 1,8 млн человек, которые каждую секунду готовятся умереть, то победа за вами. Она означает наш общий нравственных крах и этическое поражение общества, напрочь лишенного способности критически оценивать собственные поступки, погрязшего в жалости к себе из-за отложенных рейсов и преисполненного гордыни в собственной просвещенности. 

Хаас выделяет ключевые элементы, присущие многим носителям идеи собственного превосходства, будь то семьи, группировки или нации. Это то, что канадец Джуд Джонсон называет «меритократия, право на привилегии, вражеское сознание». Одна группа имеет безусловное право на существование и считает себя вправе дегуманизировать другую, которую представляет как «угрозу». Это логическое нарушение люди используют как повод для самовосхваления, не обращая внимания на боль, которую они причиняют, и игнорируя долгосрочные негативные последствия своих действий.

Хотя каждый контекст имеет свои особенности, я помню, как к людям со СПИД повсеместно относились как к опасным, заведомо виноватым изгоям,  как обвиняли их в хищничестве, изолировали и угрозами заставляли молчать. Годами людям со СПИД отказывали в исследованиях, защите и милосердии, а потому их обрекали на страдания и смерть миллионами. Среди них было много моих друзей. Многих других всю жизнь преследует призрак этих страданий. Прямые сравнения здесь невозможны, я могу лишь опираться на отголоски исторической памяти. Однако я знаю, что мы можем прекратить преследования, массовая гибель и покинутость палестинцев, которые сейчас оправдываются такими же ложными представлениями, необоснованными обвинениями в Насилии, проекцией травм, нанесенных другими, идеологией превосходства и искаженным мышлением. Но сначала эти конструкты нужно осознать. Человек может преодолеть любую боль, которую он может породить. Но мы должны понимать, что мы делаем. Для этой трансформации также необходима критическая масса — небольшая группа активных, целеустремленных и воодушевленных  людей, который умеют мыслить нравственно и внятно и в то же время брать на себя ответственность. Необходимы люди,  которые бросят прямой вызов жестокости и будут способны к организованным действиям. Это может быть небольшая группа сознательных друзей, помогающих найти альтернативу человеку, смешивающему Конфликт с Насилием. Это могут быть два члена семьи, которые откажутся от ложной «лояльности», чтобы не множит неэтичные поступки. Это может быть авангард городских активистов или глобальное меньшинство, которые возражают против виктимизации и активно действуют, чтобы добиться перемен. В обществе это может быть несколько тысяч или даже сотен человек. В жизни одного человека, в жизни семьи или сообщества это могут быть два друга.

В июле 2015 года в журнале Chronicle of Higher Education появилась статья Том Бартлетта в память о массовом убийстве в боснийском городе Сребреница, в которой он проанализировал некоторые недавние исследования социальных психологов, изучающих разрешение конфликтов. Выводы кажутся очевидными, но все же немногие их принимают. «Увеличение числа контактов между группами снижает уровень предрассудков», — заключает Бартлетт. «Статус групп должен уважаться как равный. Власть должна оказывать поддержку. Контакт должен быть более чем поверхностным». Мета-анализ 515 исследований с участием четверти миллиона человек позволил сделать вывод, что межгрупповые контакты способствуют «большему доверию и взаимному прощению за прошлые проступки». Эффект проявляется независимо от пола, возраста, религии или этнической принадлежности. По-видимому, он сохраняется даже при косвенных контактах, то есть вы с меньшей вероятностью будете испытывать предубеждение против определенной группы, если член вашей группы дружит с членом этой группы. Исследование, опубликованное в 2009 году в журнале American Psychologist, показало, что, как это ни удивительно, простое размышление о положительном взаимодействии с представителем другой группы снижает уровень предрассудков. Воображаемый контакт может быть лучше, чем его полное отсутствие.

Однако вновь и вновь самодовольство и отказ от самокритики выражаются в доминировании, главный инструмент которой — остракизм или исключение другой стороны из дискуссии. Тем, кто ищет справедливости, часто приходится привлекать союзников из числа доминирующей партии, чтобы насильно установить контакт и начать разговор или переговоры. Попытка наладить общение — это почти всегда нелегкая борьба несправедливо обвиненного. Большими общественными движениями нередко руководит цель заставить одну сторону столкнуться с реальностью другой стороны, а значит, и с собой. Конечно, эта борьба за власть над тем, будет ли противная сторона говорить или нет, является огромной дымовой завесой, скрывающей истинную проблему и суть того, о чем следует говорить, потому что обсуждать нужно природу конфликта и возможности его разрешения.

Отказ от самокритики в разрешении конфликтов лишь укрепляет власть государства

В сфере геополитики этот человеческий импульс к прекращению жестокости и восстановлению представляет, например, движение Boycott, Divestment and Sanctions («Бойкот, отказ и санкции»), основанное палестинцами в 2005 году. Это ненасильственное глобальное движение, в основе которого лежит отказ от экономической, академической и культурной поддержки израильской военной машины с целью добиться соблюдения основных прав человека: прав беженцев, права на свободное передвижение, права на базовую автономию. Это вполне достижимая цель, зависящая от совести и действий общества, в достижение которой должны внести свой вклад потребители, студенты, церковь, наемные работники с пенсионными планами, художники и деятели искусства, а также инвестиционные компании. Американцы, выступающие против жестоких и бесчестных действий, добиваются того, чтобы США перестали финансировать израильскую оккупацию Палестины.

Эта книга начинается с самой интимной сферы индивидуальных различий, в которой тревога смешивается с угрозой: страх сексуального насилия, разногласия в семье, проекция прошлых переживаний на настоящее или отсутствие поддержки со стороны друзей и близких в избавлении от логических искажений. Затем речь идет о втором уровне: о том, как связаны чрезмерные реакции и государство, и об ответственности общества за то, чтобы помочь человеку приблизиться к исправлению ситуации, не отдаваясь во власть государства. Именно здесь мы находим корни проблемы: преувеличение вреда, ложные обвинения, наказание за сопротивление, проекция своего на чужое, остракизм и исключение, групповая травля, дурные компании, ложные представления о лояльности, жестокость вместо ответственности, искаженное мышление/психические заболевания и стигма, связанная с невозможностью признать все это в людях, которых мы любим или могли бы любить. Преобразования могут происходит среди людей, которых мы знаем лично, в институтах, с которыми мы взаимодействуем, и в контакте с властями, которым мы передаем полномочия. В настоящее время государство и пустые групповые отношения обостряют Конфликт и не позволяют его устранить. Как я из раза в раз пытаюсь продемонстрировать, отказ от самокритики в разрешении конфликтов лишь укрепляет власть государства. Мы можем противостоять этому процессу. Каждый и каждая из нас обладает огромной властью — мы можем бросить отверженных или, наоборот, встать на их защиту. В наших силах изменить текущее положение дел:  не поощрять остракизм, но своими действиями помогать людям находить общий язык. Перемены в индивидуальном поведении и то, как они отражаются на работе властных структур, помогают изменить общественные нормы, а значит, и коллективный и индивидуальный опыт тоже. 

В 1975 году мне было шестнадцать лет, и я столкнулась с грубой гомофобией родителей. Тогда я решила обратиться к школьному психологу. Он посоветовал мне не говорить одноклассникам о том, что я лесбиянка, потому что они могут отвернуться от меня. Другими словами, вместо того чтобы вмешаться, он поддержал логические искажения, необоснованное наказание и изоляцию. Сегодня, когда я слышу от своих студентов о проявлениях гомофобии в семье, я делюсь контактами представителей ЛГБТ-сообщества, обсуждаю альтернативные варианты поведения на занятиях, могу даже поговорить с родителями, то есть вмешиваюсь и противостою жестокости, чтобы защитить адресата и изменить контекст. Я делаю это не одна — вокруг меня множество других учителей, которые делают то же самое. Так меняется парадигма, и школа, которая в моем случае была частью системы угнетения, может стать частью сопротивления и решения проблемы. Это тот шаг, о котором я прошу и который, как мне кажется, возможен как внутри, так и вне учебных заведений и в кругу друзей. Превращение соучастника-наблюдателя в активного участника перемен — это тот же тип изменений, через который многие из нас прошли по отношению к людям, больных СПИД, и через который мы должны пройти по отношению к Палестине. Но я прошу о мобилизации не только на фоне катастроф.  Мне бы хотелось, чтобы перемены были следствием фундаментального сдвига в нашем коллективном мышлении. Проведя различие между Конфликтом и Насилием, мы сможем отстаивать интересы друзей, семьи, сообщества, коллег, мест, где мы живем, религии и государства против остракизма и попыток сделать кого-то крайним в малых и больших масштабах. Так мы можем сообща сформулировать принципы ответственности и встанем на путь примирения. 

Эта книга — результат 57 лет моей жизни и 35 лет писательской деятельности. И все эти годы позволяют мне сделать один вывод: мгновения отчаянной общности между незнакомцами, интимная близость возлюбленных, государства, которые заявляют права на своих граждан, и политики, которые совершают массовые убийства — все эти явления связаны между собой. Ложные обвинения используются для того, чтобы не признавать собственную причастность к возникновению конфликта и вместо этого обострить нормативный конфликт до уровня кризиса. Решение наказать, а не решить конфликт — это продукт логического искажения. Оно поддерживает противостояние между группами, в то время как следует отказываться от идеологий. Преувеличение вреда приводит к тому, что ложные обвинения используются для оправдания жестокости, а остракизм мешает любому информированному диалогу. Необходимое сопротивление остракизму, разобщению и одностороннему контролю неверно трактуется как вред и используется для повторного оправдания эскалации травли, государственного вмешательства и насилия. Фундаментальные изменения станут возможны тогда, когда вместо остракизма и разобщения мы сосредоточимся на общении и поисках возможностей помириться. 

Сара Шульман
2 марта 2016 года
Нью-Йорк
Перевод Лии Эбралидзе