Create post
Ф-письмо

Оля Шапиро-Рублёва: и я помню её

pohotob
Виктория Тил


Оля Шапиро-Рублёва — поэтка, авторка, междисциплинарная художница.
Родилась в Ростове-на-Дону с 2018 года живёт в Гамбурге, Германия.
По образованию философ_ка. Выпускница школы современной фотографии Докдокдок; окончила курсы «Больше чем проект» и «Больше чем Шоу» Яны Романовой и Марии Мориной, курс «Креативное письмо» Галины Рымбу в ШИКИ и несколько курсов от WLAG.Соавторка коллективного зина «Цифровая пыльца»


иллюстрации Оли Шапиро-Рублёвой

иллюстрации Оли Шапиро-Рублёвой


ЯГОДКА

Ягодка сердито посмотрела на меня
и не захотела срываться,
раздавилась
между моими пальцами — знала, что так
я её не смогу съесть.

Брезгливая я
с детства, мама говорит,
даже грудь поэтому брать не хотела,
всегда морщилась.

Ей пришлось меня яблочным пюре выкармливать
и детским питанием от Nestle
из больших жестяных банок с мишкой.
Я видела их потом под шифоньером
и всё спрашивала:
что там внутри?

Эти банки с питанием
маме помогала доставать её подруга
тётя Галя. Так
на них я и росла
до какого-то момента. А другое питание
никакое не ела.

Я думаю,
мама очень волновалась, потому что в роддоме
ей акушерки сразу сказали:
не привыкайте! скоро всё равно умрёт. —
Я маленькая родилась, точнее,
меня достали.
Сначала
врачи долго не шли к моей маме, когда было уже пора,
а потом
сразу на стол и кесарево, со словами «что же вы, мамочка, передержали?!»
2700; сморщенная;
большая
непропорциональная крошечному тонкому тельцу голова.
И
ни на кого не похожая.

В первый день, когда меня принесли маме,
она чуть не отказалась, сказала: что же это?!
это не мой ребёнок!
вы перепутали! он
ни на кого не похож!

Соседке-то по палате
девочку принесли — копия отца.
Среди персонала паника, срочно
стали бирки сверять — Нет! Ваша, ваша, берите!

А вот с кормлением вышла какая-то ерунда.
Раньше (я не знаю, правда, как сейчас
в муниципальных больницах) детей почему-то
держали отдельно и выдавали
матерям только для кормления,
как к коровам на фермах телят подводят только по расписанию, если вообще…

Так вот врачи
назначили маме капельницу
как раз на часы, которые приходились на время кормления, и
даже не разрешали ей держать меня на руках.

«Так ты и лежала в пустом коридоре напротив открытой двери в палату одна
и плакала.
А я даже не могла встать.
И одна женщина,
у которой во время родов умер ребёнок, ходила вокруг тебя и всё повторяла
и спрашивала:
“Чей это ребёнок? Он никому не нужен. Я могу его забрать. Я возьму его. Почему он кричит один”. А я
даже не могла встать…

И молока у меня сначала почти не было;
очень мало. И я ходила на молочную кухню
на другой этаж
после операции.
Но не успевала почти всегда.
Хотя и было объявление, что это только для тех, кто нуждается,
и не больше 1-2х баночек на руки, другие женщины всё разбирали,
даже те у кого своего молока
достаточно было.
Ходили
воооот с такими сиськами и под них баночки прятали. А потом выставляли их через несколько часов в коридор —
прокисало же всё. Им оно
ведь и не нужно было,
своего полно…

Да, чего уж там…» —
и машет рукой
на пустые воспоминания на опыт свой
на рану
на них на себя на нас.
Таких уязвимых, беззащитных
маленьких.




ВОСКРЕСНЫЙ СОН

снился наш старый дом
теперь я в нём хозяйка
голая или в одной только юбке
хожу по его пустым комнатам
по саду
снимаю бельё с верёвки забора подбираю ягоды
какие-то подростки заглядывают в окно
одним лишь взглядом я прогоняю их
меня как ведьмы они боятся вскрикивают и убегают
они думают что я смущаюсь от того что голая
они думают я буду стыдиться своего тела
но мне не стыдно
я в своём доме розовом с зелёными дверьми и ставнями
я в своём теле
я в своём доме
я в своём теле смотрю на них зелёными глазами




***

Когда меня спрашивают, не скучаю ли я по «родине», по России,
я честно говорю «нет».
Я скучаю лишь по родным.
И то не постоянно. Тоска (?),
скорее невыраженная, невысказанная любовь накатывает волнами;
прилив–отлив,
прилив–отлив.
И море снова спокойно.
Всё снова где-то в глубине,
во впадинах,
мрачных, тёмных, довлеющих. Но лишь когда ты там, а не
у поверхности.
Способна ли я вообще испытывать тоску — настоящую?
А любовь? Или только страх?
Потери. Исчезновения. Смерти. Забвения. Небытия. Способна ли я
к любви? А не к потреблению и жажде.
Я пью из солёного моря
то, чем нельзя напиться.
Соль оседает и оставляет следы,
разводы.
Я пью из солёного моря,
оно меня иссушает. Оно меня наполняет.
Возможность наполнения есть признак пустоты.
Я соскребаю скребком со стенок.
Соль. Кристаллы. Пыль.
Небытие.
Коряга, принесённая с моря,
похожа то на ребёнка то на старика




ПРО ИМЕНА ФАМИЛИИ

Мою бабушку по маме звали Аня, а фамилия её девичья была Шпорт, а потом стала Алексеенко и я помню её:
в кухне у печки или у раковины
в её спальне у окна на стуле за швейной машинкой с чашкой чая
в одной из других комнат в кресле под большой вышивкой крестиком с тремя крупными цветами под стеклом в массивной тёмной брутальной деревянной раме
Я помню её под липой на шатком поющем стуле она собирает цветы дерева в подол фартука и миску широкую у её ног
Она сидит у забора на улице с соседками
закрывает ставни м е д л е н н о обходя дом тяжело и шумно дышит
Я помню её по утрам с пирожками ватрушками в сметане и почему-то борщом-свекольником она готовит моет посуду гоняет с кухни котов улыбается зовёт меня ласково «розочка» смотрит в окно
какой день путает имена дочерей и внучек, но только не моё меня всегда она зовёт ласково розочка розочка розочка моя розочка моя
она собирает чайные ложечки под подушкой, а потом они падают за кровать и пропадают безвозвратно бесследно без следа без звука потому что плохо слышно как они звенят ударяясь о деревянный пол в маленькой комнате
из верхнего шкафчика буфета пропадают конфетки по одной или горстками мигрируют в карманы её платьев-халатов фартуков под подушку в угол к стене под кровать на деревянный пол в маленькой комнате сладкой с чайными ложечками взгляд скользит сквозь пространство неузнаваемое застывая в знакомом времени не здесь не сейчас
Мою бабушку (по маме) звали Аня, а фамилия её девичья была Шпорт, а потом стала Алексеенко и она передала эту фамилию моей маме и её сестре
Мою маму зовут Тамара, а фамилия её девичья была Алексеенко, а потом стала и теперь есть Шапиро и она передала её мне





Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
pohotob
Виктория Тил

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About