Create post
Центр имени Вс. Мейерхольда

Когда «кафка» становится былью

Alina Lunyova

Хореограф Татьяна Гордеева об интердисциплинарности и забытом теле.

Татьяна Гордеева получила классическое балетное образование (Московская государственная академия хореографии), больше 20 лет в современном танце. Ее постановки участвовали в фестивалях в России, Франции, Германии, Италии, США, Латвии, Эстонии. В качестве художника по движению сотрудничала со многими режиссерами российского современного театра (Марат Гацалов, Семен Александровский и др.)
Татьяна Гордеева получила классическое балетное образование (Московская государственная академия хореографии), больше 20 лет в современном танце. Ее постановки участвовали в фестивалях в России, Франции, Германии, Италии, США, Латвии, Эстонии. В качестве художника по движению сотрудничала со многими режиссерами российского современного театра (Марат Гацалов, Семен Александровский и др.)

Что будет, если скрестить contemporary dance и театр.doc? Современный хореограф Татьяна Гордеева и драматург Екатерина Бондаренко соединили не вяжущиеся друг с другом вещи: танцевальный перформанс с его неинтерпретируемостью и документальный театр с его социально-политической внятностью. Получился необычный спектакль «Пятна леопарда», который идет в Центре имени Вс. Мейерхольда. В центре внимания — история уральского предпринимателя Руслана Телкова, который был арестован за незаконную печать на ткани популярного паттерна — рисунка шкуры леопарда. Из этого абсурдного юридического казуса авторы спектакля вывели целый философский трактат: об абсурде бытия, выборе, свободе и невозможности встать на место другого. Инструменты — слово и тело. Причем драматург пользуется инструментарием хореографа, а хореограф — драматурга. И обе являются в спектакле исполнительницами.

Татьяна Гордеева рассказала о том, как готовился этот проект и о проблемах, которые интересует ее как хореографа.

Татьяна, в одном из интервью вы говорили, что главной задачей, над которой вы работали в «Пятнах леопарда», было «поставить себя на место “другого», через собственное тело понять, кто такой «другой”, но при этом важно и оставаться «ровно посередине между тем, кто мы такие, и тем, кем мы не являемся». Как вы определяете для себя эту точку?

Мне кажется, что когда возникла эта тема «встать на место другого», мы больше думали про тело и телесность как некоторую рефлексию над тем, какое моё тело и что с ним происходит. Это эмпатическое подключение, которое происходит без оценки и некой интеллектуализации — грубо говоря, без мыслительной оценки. И для меня как для человека, который занимается телесными практиками, развитием телесного осознания и пытается понять, каким образом мы воспринимаем тело другого человека, эти попадания на уровне эмпатии, «схватывания» есть процессы совершенно волшебные, потому что понимания, как они происходят, нет. И интересно, что в действии я не теряю себя вовсе: вижу некое отражение другого человека, и при этом мне не нужно куда-то возвращаться, чтобы быть собой. Процесс происходит на уровне кинестезии, двигательной, моторной деятельности моего тела, — без моего вмешательства. Понятно, что это всё равно я и я есть целое, но есть в этом и некая многоуровневость, многослойность. Может быть, поэтому нам в удачных вариантах нашего перформативного существования удаётся создать, с одной стороны, некоторую отстранённость, а с другой стороны, оставаться самими собой.

«Пятна леопарда»: Екатерина Бондаренко и Татьяна Гордеева
«Пятна леопарда»: Екатерина Бондаренко и Татьяна Гордеева

Одной из тем вашего перфоманса, стала природа права. Что вы думаете о категории права как таковой?

Здесь я, конечно, нахожусь во власти дискурсивной и власти всей этой политики. Всё то, что создаётся: законы, обозначения и порядки, — они всё равно существуют внутри дискурса — дискурса той же власти, например, или ещё чего-то. И хорошо, если есть возможность рефлексировать и эту проблематику обозначать. Я не говорю о том, чтобы иметь возможность покинуть эту дискурсивную сетку — нет, это невозможно, и это то, с чем мы формируемся и растём. Даже если мы переедем на Луну, то всё равно никуда не денемся ни от нас, ни от нашего осознания себя в обществе, ни от воспитания и представлений обо всём. Меня более расстраивает — не знаю, связано это с христианством, развитием научного познания или с какими-то другими явлениями, — то, что у тела оказалось такое подчинённое положение во всей этой системе, что как бы мы ни старались, сейчас возвратиться к нему и что-то изменить — тщетно.

Тело уже давно вынуто из символического кода и общения, вытеснено изо всех сфер. Оно препарировано, оно вылечивается, оно изучается, но его нет ни в языке, ни в любой другой коммуникации.

Вы имеете в виду, что уже невозможно никогда вернуться к полноценному ощущению своего тела?

Думаю, нет. Тело уже давно вынуто из символического кода и общения, вытеснено изо всех сфер. Оно препарировано, оно вылечивается, оно изучается, но его нет ни в языке, ни в любой другой коммуникации. Есть некоторая установка на то, что если что-то должно произойти или оказать на нас воздействие в эстетическом плане, мы должны ощутить какое-то сверхдобавленное чувство, а между тем, мы вообще не замечаем, что с нами происходит. Чуткость слаба невероятно, а все каналы наглухо перекрыты и забаррикадированы. Однако я думаю, что если в области искусства, движения или танца идут лабораторные действия на протяжении довольно длительного времени — а они лет 100, наверное, уже идут, — это, конечно, позитивная история, особенно если и участвовать в них.

Татьяна, а можете рассказать подробнее о работе над перфомансом?

Это было предложение Кати — соединить наши усилия: драматурга и танц-художника. Я обычно не вижу возможности применить свои способности в историях, которые изложены как иллюстрация или рассказ и где я что-то должна «оттанцевать» или «отхореографировать». А здесь выяснилось, что у нас с Катей есть общая начальная точка. Она написала мне несколько своих личных мыслей, а я на них делала материал, который Катя позже смотрела. Знаете, есть такая игра, когда вы что-то пишете на бумажке, заворачиваете её, а второй человек дописывает, условно продолжая вашу историю — в подобном формате работали и мы, сосуществовали с отражением действий друг друга. Это и есть интердисциплинарность, я думаю — когда люди со своими знаниями, навыками и методами работы встречаются и что-то предлагают друг другу.

Екатерина Бондаренко в спектакле «Пятна леопарда»
Екатерина Бондаренко в спектакле «Пятна леопарда»

Я пыталась вовлечь Катю в её тело, сделать так, чтобы были явлены не просто её способности, ум и таланты, но также и тело как таковое. В результате, когда мы вышли на интересующую нас обеих тему эмпатии, Катя вспомнила, что есть документальный материал, связанный с бизнесменом, который, по сути, и был помещён в ситуацию, когда «кафка» становится былью, как говорится. Относительно этой истории мы уже весь материал и выстраивали. Иными словами, изначально формы не было, и это был, скорее, формат лаборатории. Главным было развиваться, не позволяя себе насильно притягивать некие образы того, как будет выглядеть история в будущем.

Знаете, когда видишь человека в форме, ты всегда думаешь, что ты виноват, всегда есть это ничем, по сути, не обоснованное чувство вины.

Для Екатерины Бондаренко перформанс стал первым выходом на сцену, важной работой в плане работы с телом. Чем стал перформанс для вас?

Благодаря работе с эмпатией в перформансе, я впервые переместилась на новую для себя территорию. Знаете, когда видишь человека в форме, ты всегда думаешь, что ты виноват, всегда есть это ничем, по сути, не обоснованное чувство вины. От чего это возникает? Что произошло такого в моей жизни, в моём детстве, в моём окружении? Для меня было важным понять, что никакая эмпатия невозможна без мысли о том, что чувствует человек в форме, кто этот человек, который судит, и кто есть прокурор. Приходит понимание, что все — люди и что важно почувствовать, что происходит с этой стороны, а что происходит с той. Это стало очень неожиданным расширением для меня.

Другой важный момент — то, что я работала с драматургом, который идёт от литературного бэкграунда и документалистики. Потому что сама по себе я никогда не работала с литературными источниками: я принимала участие в вещах, которые были связаны с литературой, но у меня никогда не было потребности быть связанной с этим самой. Кроме того, драматург всегда строит разговор про целостность и композиционность, и для меня это также было впервые. Контакт со зрительным залом и некое расширение нашего с ним пространства — опыт не первый, конечно, но было и в нём что-то необычное, как и ряд определённых перформативных задач, оказавшихся довольно непростыми, и их преодоление — это challenge для меня. Иначе говоря, ценными и важными стали и сотрудничество, и тема, и момент, связанный с ответственностью нахождения внутри.

Татьяна, а что для вас есть слово и что есть движение?

Слово и движение… Пожалуй, это мысль — и то, и другое, — но у них разные коммуникационные каналы, если мы говорим про передачу некой информации. Мысль, передаваемую в движении, конечно, тоже можно облечь в слова и зафиксировать, но в этом, как правило, нет надобности. Слово же, как и движение, может быть танцем. Но, да, они всё равно работают с разными каналами восприятия.

Какие тенденции вы видите сегодня в перформансе и театральном процессе в целом?

Сейчас наблюдается очень интересный разворот, — и он происходит уже около десяти лет, — разворот, который связан с обращением к новой чувственности, к метамодернизму, новой искренности. Это поворот от некоего холода и игнора, потому что люди всё равно ищут таких вещей, которые трогают.

О чём вам как художнику сегодня хочется говорить?

Мне интересно развивать свой медиум, свой проводник, для того, чтобы искать новый уровень коммуникации. Иными словами, желание моё связано больше с профессиональными вещами. А говорить… Прежде всего, хочется быть честным с теми людьми, которые приходят. Это главное, я считаю.

Форма и содержание в окружающем мире, в пространстве, — как они сосуществуют сегодня, на ваш взгляд?

Думаю, что не существует формы без содержания и содержания без формы. Точно так же, как мысль не существует без слова, потому что то, как мы мыслим, уже складывается в слова, которые мы знаем. Возможно, что только тело может мыслить и выражать то, что в слова не складывается, однако, мы всё равно должны находить какой-то язык, чтобы говорить об этом, или рисовать, или писать музыку.

Беседовала Юлия Исупова

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Alina Lunyova

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About