Donate

Эстетическая империя Жозефена Пеладана

Natella Speranskaya17/09/17 20:122.5K🔥

Жозефен Пеладан появился на свет 28 марта 1858 года близ Лиона. Под влиянием старшего брата Анри, получившего линию преемственности от Ордена Тулузских Розенкрейцеров, он рано начинает интересоваться мистическими учениями. В 1888 году вместе со Станисласом де Гуайта он учреждает Каббалистический Орден Розы и Креста, а в 1891, отделившись от своих соратников, становится основателем Католического Ордена Розы--и-Креста Храма и Святого Грааля (R†C†C), взяв инициатическое имя Сар (“царь”) Меродак (Sâr Mérodack). Пеладан описывал R†C†C как «братство интеллектуального милосердия, посвятившее себя достижениям Трудов Милосердия согласно Святому Духу, для увеличения его Славы и для подготовки к его Воцарению». Орден Пеладана не был посвятительной организацией в строгом смысле этого слова, скорее его можно описать как литературно-эстетское движение, ставящее перед собой цель — восстановление культа идеала. Принято полагать, что Пеладан назвал себя в честь вавилонского царя, чьим потомком себя считал, однако имя Меродак (или Мардук) также отсылает нас к шумеро-аккадской мифологии, где его носит верховное божество вавилонского пантеона. Мардука также называли «ребенком-солнцем», «судьей богов», «владыкой богов» и даже «отцом богов». В космогоническом эпосе «Энума Элиш» Мардук предстает как победитель «бездны», хтонической Тиамат, воплощения примордиального хаоса. Он создает небо и землю из ее расчлененного тела и становится верховным правителем. Здесь мы видим парадигмальный сюжет: битву божественных сил с силами хаоса (в греческой мифологии эта битва описывается как Титаномахия, Гигантомахия и Тифония). Выбор имени, разумеется, не был случайным.

Пеладан с самого начала определяет свое онтологическое предназначение и открыто провозглашает поиск Бога единственной целью человечества. Искусство, по мнению Пеладана, позволяет искать Бога посредством Красоты, именно оно в современном мире берет на себя роль религии; его религиозный эстетизм привлекает утонченные умы и фактически дает импульс к возникновению движения символистов. Фундаментальный критерий оценки того или иного произведения искусства у Пеладана был весьма неожиданный — мыслитель давал высочайшую оценку исключительно тому, что приближало к Божественному, служило ключом к трансцендентному, вовлекало зрителя/созерцателя в мистерию. Его отношение к современному искусству было весьма критическим, он делал исключение лишь для Гюстава Моро, Фелисьена Ропса и Пьера Пюви де Шаванна, так называемого «Каббалистического Треугольника Великого Искусства». Позже к ним добавится еще несколько имен мастеров, чьи работы будут представлены в Розенкрейцерских Салонах (Карлос Швабе, Люк-Оливье Мерсон, Фердинанд Ходлер, Феликс Валлоттон, Фернан Кнопф, Жан Дельвиль и др.). Слово «материализм» Пеладан относил к ругательствам и употреблял его только по отношению к произведениям, демонстрирующим упадок искусства. «Упадочными», «материальными» он считал реалистические и натуралистические тенденции в творчестве (этим, в частности, объясняется и его неприятие импрессионизма). В отборе произведений для своих выставок Пеладан был непреклонен: «Реализм должен быть разрушен». Таким образом, были отвергнуты исторические и военные темы, натюрморты, морские пейзажи, портреты, юмористические сюжеты, изображения животных, деревенские сценки. Словом, все миметическое искусство, далекое от подлинной цели Искусства, как его понимал Пеладан. Подобно Религии, оно должно являться «средством общения людей с идеалом, с потусторонним, а не друг с другом».

Искусство — это религия: эстетико-эзотерический манифест Пеладана

ПРИЗЫВ

Художник, ты жрец: искусство — это великая мистерия, и если результатом твоих усилий станет шедевр, луч божественности низойдет на алтарь.

Художник, ты царь: искусство — это истинная империя, если твоя рука создаст идеальную линию, сами Херувимы спустятся, дабы насладиться своим отражением.

Духовное намерение, линия души, форма понимания, вы облекаете наши мечты во плоть.

Художник, ты маг: искусство — это великая мистерия, только оно доказывает наше бессмертие.

Кто еще сомневается в этом? Джотто коснулся стигматов, Дева Мария явилась Фра Анжелико, Рембрандт явил воскрешение Лазаря. (Это) абсолютный ответ на педантичные придирки: мы сомневаемся в Моисее, но вот — Микеланджело; мы неправильно поняли Иисуса, но вот — Леонардо; мы секуляризовали все, но неизменное сакральное Искусство продолжает свою молитву.

Неизреченное и возвышенное спокойствие, вечно сияющий Святой Грааль, дароносица и реликвия, непобедимое священное знамя, всесильное Искусство, Бог-Искусство, я почитаю тебя на коленях, ты последний отблеск Горнего над нашим гноищем.

Все прогнило, все кончено, декаданс расколол и сотряс здание Запада, рядом с одиноким крестом больше нет меча Гизов или ружья Роялиста. Плачь, Григорий VII, о Великий Папа, ты, кто спас все, плачь на небесах о твоей церкви, которая теперь находится в тени, и ты, древний Данте, встань с престола славы, ты, Гомер католиков, и соедини свой гнев с отчаянием Буонарроти.

Однако появилось мерцание Святого Света, бледное свечение, и стало расти…И так у виселицы священной пытки расцвел цветок.

Чудо! Чудо! Роза является и открывает тайну своего роста, пытаясь сжать крест божественного спасения в своих набожных листьях: и крест утешенный блистает: Иисус не проклял этот мир, Иисус принимает поклонение Искусству.

Маги были первыми, кто пришел к божественному Учителю. Последние Маги — их сыновья.

Жалкие современники, ваш путь в небытие фатален; ну и падайте под грузом своей никчемности: ваши проклятия никогда не сотрут религию шедевров, о, вы, бесплодные!

Вы можете однажды закрыть церковь, но что насчет Музея? Если Нотр-Дам будет осквернен, богослужение состоится в Лувре…Человечество, ох граждане, всегда пойдет к обедне, когда священником окажется Бах, Бетховен, Палестрина: атеист никогда не сможет играть на возвышенном органе! Братья по искусствам, я оглашаю боевой клич: давайте создадим святое ополчение для спасения идеализма. Мы — немногие против многих, но ангелы с нами. У нас нет лидеров, но старые мастера там в раю поведут нас к Монсальвату…Эта заветная Церковь, последняя августейшая вещь в мире, изгнала Розу , полагая, что ее аромат слишком опасен. Тогда подле нее мы возведем Храм Красоты; мы будем творить в эхе ее молитв, мы — ее последователи, но не соперники, другие, но не враждебные, так как художник — это жрец, король, маг, так как искусство — это мистерия, единственная истинная империя, великое чудо…Иисус не проклял этот мир. Иисус принимает поклонение Искусству. Благородный энтузиазм художника сохранится даже когда исчезнет древнее благочестие.

Теория Красоты

А.I. Нет другой реальности, кроме Бога. Нет другой истины, нежели Бог. Нет иной Красоты, чем Бог.

Один только Бог существует, и любое слово, которое не выражает этого, есть шум, и каждый путь, который не ищет его, есть путь к небытию. Единственная цель человечества — поиск Бога. Человек должен чувствовать Его, мыслить о Нем, слышать Его или позорно сгинуть.

А. II. Тремя великими божественными именами являются: 1. Реальность, субстанция или Отец; 2. Красота, жизнь или Сын; 3. Истина, или синтез Реальности и Красоты, который есть Святой Дух.

Эти три имени определяют три пути, ведущие к одной цели, три направления к Богу, три религиозных модуса. (Вы должны) понимать «религию» в смысле (того, что) соединяет тварь с Творцом.

А. III. Наука есть все, что ищет Бога через Реальность. Искусство есть все, что ищет Бога при помощи Красоты. Теодицея есть то, что ищет Бога посредством Мысли.

Чем, в таком случае, является Красота? Если не….

А. IV. Поиск Бога посредством Жизни и Формы.

Но, как три божественных лика взаимопроникают друг в друга, так и Красота испускает три луча образуя треугольник Идеализма.

А.V. Красота Отца называется Интенсивностью (Насыщенностью). Красота Сына — Утонченностью (Изяществом). Красота Святого Духа — Гармонией.

Если вы называете что-то идеальным, вы должны приписать ему всю мыслимую интенсивность, утонченность и гармонию; и искусство, рассматриваемое по существу, является тем, что определяет это.

А. VI. Эстетическая точка формы — это точка апофеоза, то есть, реализация, приближающаяся к чувственно данному Абсолюту.

А.VII. Явленную интенсивность мы называем Возвышенным. Возвышенное достигается через превышение одной из пропорций, которая воздействует на эстета посредством неожиданности/удивления: как плоские крыши храмов Востока и возвышение сводчатых соборов; или Микеланджело в обоих своих искусствах.

А. VIII. Явленную Утонченность мы называем Красотой; Красота достигается путем взвешивания и равновесия самых непосредственных отношений (формы), примером чего является «Афинская Школа» Рафаэля.

А. IX. Явленную Гармонию мы называем Совершенством, оно достигается посредством взвешивания и равновесия всех отношений, даже самых асимптотических; например, в творчестве Леонардо да Винчи.

Роза+Крест понимает все категории как направления уникальной науки — теодицеи.

Читатель никогда не должен забывать, читая эти страницы, что Искусство представлено здесь как религия или, если угодно, как часть религии, которая посредничает между физическим и метафизическим.

То, что отличает религию от философии, является догматическим абсолютизмом и каноническим ритуалом: это подчинение индивидуализма коллективной гармонии.

Какая догма применима ко всем мыслимым искусствам? Какова сущность Искусства? И как можно было бы определить само Искусство, если не таким образом:

А.X. Искусство — это совокупность способов реализации Красоты.

А. XI. Красота есть сущность всякого выражения посредством формы. Техники являются не более, чем средством для достижения цели.

Если Красота — цель, а искусство — средство, что является правилом? Идеал.

Откройте словарь Э.Литтре на этом слове: «Идеал — это то, что объединяет все духовно представимые формы совершенства».

Поэтому идеалистическое Искусство есть то, что объединяет в произведении искусства все совершенства, которые может представить себе дух относительно данной темы.

Уже можно понять, что есть темы, которые слишком низки, чтобы возбуждать идею совершенства, и которые я уже осудил с абсолютной логикой в Салонах «Роза+Крест» (…)

В одном из своих теоретических трудов Вагнер пишет:

«Искусство начинается там, где кончается жизнь». Поскольку та же самая женщина, которая возбуждает бешенное сладострастие, будучи воспроизведенной в образе, вполне может не вызывать восхищение. Именно поэтому после первого прилагательного «идеалистическое» я должен был добавить еще одно — «мистическое».

Так как «мистическое» означает содержащее тайну, мистерию, мистик является посвященным.

Поэтому произведение должно выражать собой не просто идею, но и обнаруживать образ лежащего по ту сторону, быть трамплином энтузиазма, детерминантой мысли.

Как правило, Тициан идеалистичен, но никогда не мистичен; противоположное наблюдается у художников Треченто, всегда мистических и редко идеалистических.

А.XII. Красота произведения создается из возвышенной реальности.

А. XIII. Мистика произведения возникает от изображения нереального (провидческого, визионерского).

А. XIV. Творение, реальное по форме и нереальное по выражению, совершенно: таков Леонардо.

Эти античные принципы, о которых сегодня забыли и подвергли презрению, царили над древним гением.

Один лишь Платон осмелился рассматривать Красоту как духовное существо, независимое от наших концепций: и мыслитель, о котором несправедливо забывают, Максим Тирский, показал во втором веке (он жил в Риме при императоре Коммоде), что традиция продолжает жить:

«Невыразимая красота, — говорил он, — существует в небе и в планетах. Там она остается неизменной. Но, нисходя на землю, она постепенно затемняется…Тот, кто хранит сущностную идею Красоты в своей душе, всегда опознает ее, как только увидит: подобно Улиссу, который узнал дым, поднимающийся от своего родового дома, впадает в дрожь эстет, счастливый и восхищенный. Величественная река, прекрасный цветок, пылкий конь, конечно, представляют собой осколки Красоты, но пока еще слишком грубо».

Если Красота нисходит до некоторой степени в материю, где бы мы могли увидеть ее, если не в человеке, душа которого следует тому же принципу, что и Красота?

Красота — это самое живое из всего, что есть, она не тратит время на игры, она приносит экстаз. Наши души, сосланные на землю, окутанные густой слизью, обреченные на смутную жизнь, хаотичную, полную бед и дикости, не способны созерцать невыразимую Красоту с должной энергией и собранностью. Но наша душа неустанно стремится к порядку и красоте. Нравственным или духовным порядком, равно как физическим или естественным порядком, является красота, с которой (наши души) пребывают в вечной симпатии.

Соответственно, вот философия, которая оправдывает мое использование терминов «идеалистический» и «мистический»:

А. XV. Идеал — это вершина формы.

А. XVI. И мистицизм формы — это ее нимб, ее запредельный лик. Красивая форма в себе как идеал нуждается в двух дополнениях, как сказал Максим Тирский в своем 25-ом тезисе:

«Красота тела не может быть красотой par excellence, это не что иное, как, в некотором роде, прелюдия к более полной красоте».

В каждой из трех формул Красоты есть еще три дополнительных градуса, подобно тому, как есть три элемента в человеке.

Интенсивность, утонченность и гармония приводят к трем эстетическим результатам.

Возвышенное может быть физическим, как торс, изваянный слепым Микеланджело; анимистическим, как Лаокоон; духовным, как «Гений вечного покоя» («Нарцисс», называемый «Гермафродитом Мазарини» или «Гением вечного покоя»).

В «Пире» Платона Аристофан, обращаясь к ушедшей эпохе, вспоминает о существовании трех полов: мужского, женского и сочетающего в себе признаки обоих, то есть, андрогинного. Андрогин описывается Платоном как существо, наделенное большой силой, с круглым телом, четырьмя руками и ногами и двумя лицами, обращенными в противоположные стороны. Мужской пол вел свое происхождение от Солнца, женский — от Луны, андрогинный — от них обоих. Согласно мифу, изложенному Платоном, андрогины, подобно древним Титанам, вознамерились осуществить восхождение на небо и посягнуть на власть богов, за что и были наказаны Зевсом. Верховный владыка рассек дерзких существ пополам, а Аполлон повернул их лица в сторону разреза, чтобы устыдились они своего преступления, и, стянув всю кожу к одному месту, завязал на животе людей узел, именуемый анфалом. С утратой целостности андрогины лишились первоначальной силы и, влекомые вожделением к своим половинкам, сплетались воедино, надеясь обрести утраченное совершенство. Третий пол исчез, и человечество разделенное на два пола, больше не помышляло о дерзновенном захвате олимпийских тронов. В орфическом гимне сказано: «Зевс — мужчина, Зевс — бессмертная женщина». Потеряв изначальное совершенство, мы лишились божественности; богоподобие еще не делает нас богами, но напоминает о потенциальном могуществе, обретаемом в Coincidentia Oppositorum. Для Жозефа Пеладана андрогин был воплощением религиозного и эстетического идеала, однако его понимание андрогина зачастую вводит в недоумение: например, в романе «Любопытная» андрогин описан как «невинная девушка-подросток, по-прежнему женственная». Принцесса Поль де Рязань (которая также появляется в романах «Сломя сердце» и «Сентиментальное просвещение»), русская femme fatale, андрогинная девственница, возносимая до платонической любви философом Небо, по замыслу Пеладана, погружается в исследование порочных нравов современных парижан, приняв облик мужчины. В сопровождении своего мистагога, равнодушного к ее женскому обаянию, Поль, принявшая облик русского графа, отправляется в мир куртизанок и убийц, колдуний и воров. Почему Небо выбрал Поль? «Его влекла таившаяся в ней опасность», отвечает Пеладан, философа притягивает андрогинная красота юной принцессы, но это притяжение не порождает плотского влечения. Встреча с Поль была «встречей душ, при которой плоть умолкает».

Может показаться, что Пеладан значительно сужает понимание андрогината, ограничивая его смысл невинными девушками с юношескими чертами, однако к андрогинам он открыто причисляет таких гениев, как Леонардо да Винчи, Шекспир, Бальзак, Платон, Святой Иоанн, Юдифь, Жанна д’Арк: «Гении и герои всегда андрогинны, обладая сердцем женщины и разумом мужчины. Не все андрогины непременно совершают великие деяния или создают прекрасное. Они, тем не менее, неспособны к низким страстям и равнодушны к заурядным радостям. Подобно вдохновителю Прометею, они несут в себе огонь великих замыслов — встретившись, они тотчас узнают друг друга». Андрогины, по словам Пеладана, не способны к созданию потомства, к горизонтальному рождению, их беременность всегда духовна, они не предназначены к материнству и отцовству. Художники-андрогины порождают шедевры живописи, поэты — стихотворные произведения, философы — трактаты, «написанные кровью», как и подобает рискующим и знающим. Их потомство приходит из вечности и, как правило, переживает своих прародителей.

В произведениях Пеладана встречается и другой тип женщины — гинандра (гр. [gyne женщина + aner (andros) мужчина]), то есть, женщина, подражающая мужчине, сексуальная узурпаторша, мужеподобная особа (героиня современных антифеминистских карикатур), доминирующая над мужчиной, психологически кастрирующая его. У Пеладана такая женщина воплощает собой «высший порок». Если первый тип (андрогинная невинная девушка) глубинно связана с Аполлоническим началом, то гинандра — абсолютная Кибела, зажимающая мужчину в титанические тиски. В жизни Пеладана произошла роковая встреча с «истеричной нимфоманкой» Анриетт Майа, по слухам, убившей собственного мужа; какое-то время она была его наставницей и любовницей (столь же тесные отношения связывали ее с Гюисмансом, д’Оревильи, Леоном Блуа и другими писателями-декадентами), открывшей ему двери в литературные круги Парижа. Вскоре она предпочла отдалиться от Пеладана, посчитав его слишком неподвластным. Майа стала прототипом героини романа «Высший порок» д’Эсте, признающей лишь фетишистские и мазохистские отношения между женщиной и мужчиной. Наконец, Пеладан описывает и другой тип femme fatale, который мы с осторожностью назвали бы Дионисийским. Эта женщина берет на себя инициативу, но не прибегает к подчинению и жестокости, она свободна от желания унизить мужское начало и узурпировать его функции. Такой предстает графиня Татьяна Ивановика, сравниваемая с «влюбленной пантерой».


Н.Сперанская. Фрагмент из книги «Очерки о возрождении Античности» (глава «Пути европейского символизма»)

Mihail Kartavtsev
Иосиф Евсеев
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About