Еврипид создал один из самых трагических и загадочных женских образов, что во все времена вдохновлял таких великих литераторов, композиторов и живописцев, как Корнель и Клингер, Кавалли и Шарпантье, Веронезе, Моро, Делакруа и Альфонс Муха и др., в XX-XXI вв. образ Медеи пленил Пазолини, Дрейера, Ларса фон Триера, Анатолия Васильева… Но кто она — Медея? Безжалостная детоубийца, достойная поругания, жертва любовной измены, ввергнутая в безграничное отчаяние или «кровавая менада» (как называл ее Сенека), в святом безумии обагрившая руки кровью своих чад? Эпоху, в которую жил Еврипид, Ницше называл «сумерками богов». Не потому ли Медея, жрица Гекаты, взывает к темным порождениям хаоса, решаясь на свое преступление? Дельфийский оракул на иерархической лестнице божественной мудрости поместил Еврипида выше Софокла, тем не менее, в 431 году, когда «Медея» была представлена на Великих Дионисиях, Еврипид занял третье место после Евфориона и Софокла, что было равносильным полному провалу. Известно, что современники недолюбливали Еврипида, однако что значило мнение человеческое для того, кто был любимцем богов? В могилу Еврипида ударила молния, отметив что это место священно и там покоится божественный избранник. Свою Медею он показал как жертву, одновременно дав понять зрителю, что занимает сторону ее защитников.

Чтобы приблизиться к пониманию образа Медеи, мы должны начать с мифа о походе Аргонавтов, в центре которого находится символ золотогоруна. Миф об Аргонавтах начинается с того, что царь Пелий посылает своего племянника Ясона в Колхиду к царю Эету, сыну Гелиоса, за Золотым Руном. Для далекого путешествия с помощью богини Афины был построен корабль «Арго» (Аrgonautai, букв. «плывущие на Арго»). Вместе с Ясоном отправились славные герои Эллады. Прибыв на остров Лемнос, чтобы заручиться поддержкой Вулкана, Аргонавты увидели, что он заселен одними женщинами (все мужчины были перебиты ими за год до появления Аргонавтов). Там в Ясона влюбляется царица Гипсипила. Она предлагает ему жениться на ней и стать царем Лемноса, но Геракл, который отказался покинуть “Арго”, уговорил героев двинуться дальше. Пернети утверждает, что женщины Лемноса непочтительно отнеслись к богине Венере, за что та подвергла их наказанию, наделив неприятным запахом, что вызвало презрение у всех мужчин. Не выдержав унижения, женщины убили своих обидчиков, когда те предавались сну. Смерти избежал только отец Гипсипилы. Пернети, ссылаясь на древние источники, пишет, что Ясон все же имел детей от царицы. Убийство мужчин философ трактует как «растворение фиксированного воздействием летучего» . Аргонавты покинули остров только когда Геркулес призвал их выйти из забытья и вспомнить, за какой целью они отправились в Колхиду.

В походе за Золотым Руном участвовал и легендарный Орфей. Именно по его совету Аргонавты приняли посвящение в самофракийские мистерии кабиров. Пернети уточняет, что, прибыв на некий (какой именно, неизвестно) остров, Аргонавты создали там алтарь, посвященный Кибеле, Матери Богов (!) Также был возданы почести гиганту Титию (“сыну самой Земли”) и Меркурию. Далее на их пути были: Вифиния, где один из Аргонавтов, Полидевк, сразился с царем Амиком; Боспор стал местом встречи Аргонавтов со слепым старцем Финеем, которому они оказали помощь, навсегда прогнав гарпий, кравших у него пищу, в благодарность за что старец дал Аргонавтам ценные советы и предостерег их от предстоящих опасностей. Аргонавты, вняв наставлениям Финея, благополучно миновали скалы Симплегады и направились на восток вдоль южного берега Понта Евксинского. Причалив к острову Аретия, они встретили потерпевших кораблекрушение сыновей Фрикса, которые тут же присоединились к ним и продолжили путь к Кавказу, где находился прикованный Прометей. Когда Аргонавты прибыли на место назначения, Ясон в сопровождении шести спутников, пожаловал во дворец Эета, сына Гелиоса. Дочь царя сразу же воспылала чувствами к Ясону. Узнав о цели приезда Аргонавтов, Эет впал в гнев и решил подвергнуть Ясона страшному испытанию: дерзкий герой должен был вспахать поле на медноногих огнедышащих быках бога Ареса и засеять его драконьими зубами, из которых родятся воины. Медея передала Ясону колдовское зелье, которое придало ему неуязвимости. Ясон выполнил просьбу Эета и вышел победителем. Воины, появившиеся из зубов дракона, вступили в схватку друг с другом и, когда силы их были уже на исходе, Ясон уничтожил неприятелей. Медея, опасаясь гнева отца, предложила Ясону жениться на ней и немедленно покинуть Колхиду. Он поклялся Медее именами Титана Гелиоса и трехликой Гекаты, заключив сигнификационный пакт с хтоническими силами. Взяв колдовские зелья, Медея поднялась на “Арго”.

На рассвете Ясон и Медея отправились за Золотым Руном в рощу Ареса. Руно охранял змей, но Медея околдовала его и помогла Ясону забрать добычу. Интересно, что еще по прибытии в Колхиду, Аргонавты немедленно заметили Медею и стали сделить за ней: “Арг своим братьям велел пока что на месте остаться, дабы следили за тем, что замыслит и сделает дева” . Мы можем предположить, что слепой старец Финей, узнав о цели путешествия Аргонавтов, предупредил Ясона, что именно дочь царя Эета поможет им забрать Золотое Руно, поэтому Ясон сразу же соглашается взять в жены Медею, жрицу Гекаты, внучку Гелиоса, владевшую тайной Золотого Руна. Есть легенда, что Геката помогла Медее добиться любви Ясона, но едва ли речь шла о любви. “Кровавую менаду” и искателя Золотого Руна роднило одно — желание обладать. Не лишним будет отметить, что в трагедии Сенеки Медея дважды посягает на Ясона как на свою собственность. В первый раз — в беседе с Креонтом, когда она напоминает царю, что помогла Аргонавтам забрать Золотое Руно и только благодаря ей все герои Эллады вернулись на родную землю, и теперь она вправе требовать, чтобы Ясон остался с ней (“Всех вам дарю я — одного беру себе”). И второй раз — когда Медея говорит Ясону, что хочет сразиться с Креонтом и наградой ей, победительнице (а Геката, вне всяких сомнений, вновь вняла бы ее заклинаниям), будет сам Ясон.

Отец Медеи отправил погоню за “Арго”, желая вернуть дочь в Колхиду. Как сообщает предание, Аргонавты были готовы отдать Медею отцу, но женщина стала упрекать Ясона тем, что он дал обещание жениться на ней. Чтобы избавиться от погони, Медея, заманивает в ловушку родного брата Апсирта и убивает его. Затем, разрубив его тело на куски, она разбрасывает их на пути преследователей. Эет собирает части тела сына, чтобы похоронить его. «Арго» скрывается от преследователей. Пока корабль держал курс на Грецию, Аргонавты подвергались новым, успешно преодолеваемым испытаниям. В то же время в Греции царь Пелий, надеясь на гибель Ясона, убил его отца и брата, окончательно захватив власть. Медея, прибегнув к колдовству, снова помогла Ясону. Дочери царя, поддавшись чарам Медеи, надеясь вернуть молодость одряхлевшему властителю, разрубили его тело на части и сварили. За совершенное преступление Акаст, сын Пелея, изгоняет из города Ясона и Медею. Они бегут в Коринф, где Медея рожает Ясону двух сыновей. Уже вскоре Ясон оставляет Медею ради новой возлюбленной — Главки, дочери царя Креонта. Желая отомстить за измену, Медея отправляет невесте Ясона свадебный подарок — напитанный ядами пеплос и головной убор, дары Гелиоса. Как только Главка примерила одежды, ее тело оказалось объято пламенем, в страшных муках она отошла в мир иной. Креонт, увидев, что его дочь превратилась в живой факел, бросился ей на помощь, но огонь не пощадил и царя. Оба погибли в огне медеевой мести. Затем Медея убивает собственных детей, нанося последний удар Ясону, и возносится на крылатой колеснице Гелиоса, запряженной драконами.

Перед тем, как изложить миф об Аргонавтах, мы подчеркнули, что центральным в нем является символ Золотого Руна. Герметический философ Эжен Канселье, ученик таинственного мастера Фулканелли, в своей книге «Алхимия» пишет, что Златорунный баран, за чьей шкурой отправились Аргонавты, известен под именем Chrysomelle (Χρυσός, Khrisos — золотой и μῆλον, melon — что имеет два значения: баран и яблоко). Он упоминает, что символами Златорунного барана являются золотые яблоки Гесперид. Согласно Канселье, “Золотое руно есть материя, используемая при Философском Делании, а также символическое имя философского камня” . Здесь он повторяет слова своего учителя Фулканелли, изрекшего, что “на языке Адептов Золотое Руно есть как приготовленная к Деланию материя, так и его конечная цель”. Канселье также утверждает, что без помощи Медеи (Medee, Medeon, тот, кто ответственен, кто царствует, то есть, глава, голова, мастер) Ясон никогда бы не получил Золотое Руно. К слову, имя Ясон Канселье трактует двояким образом: 1) говорить на ионийском наречии; стрекотать как птица, болтать, выдавать тайну, 2) обретать фиолетовую окраску. Цвета Золотого Руна — белый и красный — соответствуют цветам двух стадий Великого Делания: альбедо и рубедо.

Обратим внимание на то, что мотив разрывания на части — центральный как в египетской мифологии (убийство Осириса его братом Сетом, разрубание тела Осириса на 14 частей), так и в греческой (разрывание Диониса титанами на 14 частей). Этот мотив постоянно всплывает в связи с Медеей: убийство и разрывание на части родного брата, дочери Пелия под чарами Медеи расчленяющие на части своего отца. «Дочь Эета предварительно разрубала жертву на куски, — пишет Канселье, — такое предуготовительное разрушение тела чисто иносказательно используется в Великом Делании — это ни что иное, как растворение (солюция), производимое в соответствии с герметическим утверждением о том, что «тот, кто не знает способа разрушения тела, не знает и способа его совершенствования». Символически это изображено на фигуре 10 знаменитого трактата Соломона Трисмозина — предшественника Парацельса; изображение выражает сверхвременной смысл — труп, разрубленный на части и обескровленный, тонет в водном потоке» . Таково объяснение Канселье. Теперь мы можем подойти ко второму значению имени Ясона — «обретать фиолетовую окраску». Согласно герметической философии, фиолетовый цвет появляется после того, как вещь освобождается от своей временной оболочки. Следует отметить, что толкование Канселье касается исключительно символа Золотого Руна, и не затрагивает темную хтоническую природу Медеи, которая и дает нам ключ к тайне «кровавой менады» в контексте трех Логосов (Логос Диониса, Логос Аполлона, Логос Великой Матери).

В трагедии Сенеки Медея взывает к Титану Гелиосу, трехликой Гекате, вечному мраку Эребу («без неба царство»), беспощадным манам и Эриниям, «змееволосым богиням», моля их о том, чтобы они принесли смерть новой возлюбленной Ясона, ее отцу и всему царскому роду, произнося такие слова:

Неслыханные, дикие

Деянья, и земле и небу страшные,

Вынашивает дух мой: кровь, и смерть, и труп

Разрубленный .

Сенека, в отличие от Еврипида, подчеркивает мотив разрубания, расчленения. Перед осуществлением своего замысла Медея изрекает:

…такое этот день свершит,

Что все века запомнят. На богов пойду,

Низвергну все!

В этих словах слышится голос титанических первопредков, богоборцев, вздумавших восстать на Олимп. Кормилица также признается, что не раз видела, как Медея грозила богам. Сенека называет Медею «кровавой менадой». Как мы знаем, менады всегда считались спутницами Диониса. Именно это способно ввести нас в заблуждение и дать основания предположить связь Медеи с Дионисийским Началом. Однако не следует забывать, что изначально менады имели непосредственное отношение к культу темной богини, и жрица Гекаты Медея, безусловно, связана именно с Великой Матерью. Иными словами, Медея — не дионисийская, а прадионисийская менада. О прадионисийском корне менад — и для нас это ключ к загадке Медеи — пишет Вяч. Иванов. Он утверждает, что к прадионисийским менадам мы можем, к примеру, отнести Эриний (к ним, наряду с Гелиосом и Гекатой, взывает Медея). «Изначальный женский культ парнасских фиад и киферонских менад был оргиастическим и человекоубийственным служением той же подземной богине Ночи (Nyx), которая чтилась и в беотийских Феспиях как один из аспектов Матери-Земли, Геи» , — пишет Вяч.Иванов, подчеркивая, что подлинное имя этого женского божества хранилось в тайне. И это божество древнее самого Диониса, как древнее Диониса загадочные менады.

Поразительно, что Иванов оказывается почти единственным, кто подчеркивает, что служителями женского хтонического божества были не только менады, но и титаны; как те, так и другие, всегда разрывают своих жертв; как те, так и другие — «суть хаотические силы женского материального первоначала (Матери-Земли)». В трагедии «Медея» Сенека не пытается ни оправдать, ни осудить преступление жрицы Гекаты, напротив, он углубляется не в психологизм, как Еврипид, а в мистерию, выявляя хтоническую природу Медеи. Мы приводим здесь довольно большой фрагмент из произведения Сенеки, где Медея предстает как черная прадионисийская менада, что, определенно позволяет нам рассматривать этот трагический образ в контексте Логоса Великой Матери.

Входит Медея, поющая заклинанья.

Медея

740 Внемли мне, народ безмолвный, и богов загробных сонм,

И слепой извечный Хаос, и в жилище Дита мрак!

Души, что в пещерах смерти, в Тартаре заточены, —

Все на свадьбу поспешите! Пусть прервется ваша казнь!

Иксион, ступи на землю: не кружится колесо.

Из Пирены свежей влаги зачерпнуть приди, Тантал!

Пусть лишь новый тесть Ясона кару понесет страшней:

Пусть по острым скалам камень вниз Сизифа увлечет.

Вас, кого без дна сосуды тщетным тяготят трудом,

Данаиды, кличу: ныне дело есть для ваших рук.

750 Ты приди, светило ночи, на заклятия мои,

В худшем из твоих обличий, тройственным грозя челом.

Обычай наш блюдя, простоволосая,

Босая, обошла я рощи тайные,

Из облаков сухих я ливни вызвала,

Вернула море вспять, и побежденные

Валы свои обратно Океан погнал.

Попрала я законы мироздания:

Средь звезд сияло солнце и Медведицы

Коснулись моря. Ход времен смешала я:

760 От чар моих цвела пустыня знойная

И урожай зимой Церера видела.

К истокам Фасис бурный бег направил свой,

И многоустый Истр смирил течение,

Вдоль берегов скользя волной ленивою.

Чу, загремел прибой, все море вздыбилось,

Хоть ветер и молчит; и роща древняя

Листы по моему веленью сбросила,

Сам Феб остановился, путь прервав дневной,

Гиады от моей волшбы колеблются, —

770 Пора, о Феба! К таинствам приди своим!

Тебе кровавых девять плетениц плету,

Узлы скрепивши змеями.

Тебе — Тифона члены, посягавшего

Низвергнуть власть Юпитера.

Вот кровь, что перед смертью Деянире дал

Коварный перевозчик Несс.

А этот пепел взял с костра Этейского:

Впитал он Геркулесов яд.

Вот любящей сестры, жестокой матери

780 Алфеи головня лежит.

Вот эти перья гарпия оставила,

От Зета убегавшая,

А эти с крыльев стимфалид, лернейскою

Стрелой сраженных, падали.

Но алтари звучат, дрожат треножники —

Ты здесь, о благосклонная!

Вижу Тривии здесь проворных коней,

Не тех, что она, кругла и ясна,

Догоняет всю ночь, но тех, на каких,

790 Опечалив лик, натянув повода,

На мучительный зов фессалийских чар

Приближалась к земле. Пусть же тьму озарит

Печальным лучом тусклый светоч твой.

Новый ужас пролей в сердца людей,

Пусть в помощь тебе, Диктинна, звучит

Драгоценная медь — коринфский сплав.

Для тебя обряд мы правим святой

На кровавой траве, для тебя горит

800 Полночным огнем мрачный факел, с костра

Погребального взят, для тебя чело

Запрокинула я и плач начала,

Для тебя, словно чин похоронный блюдя,

Распустила власы, их повязкой стянув,

Для тебя сотрясла я печальную ветвь,

Ее омочив в стигийской воде,

Обнажила грудь, священным ножом

Стала руки терзать. Пусть каплями кровь

Течет на алтарь; привыкай, моя длань,

Железо держать и любимую кровь

810 Терпеть научись: священный сок

Пролила я из ран.

Коль пеняешь ты, что так часто звала

Персеида, тебя, — о прощенье молю;

Причина одна тому, что твой

Многократно лук призывала я,

Одна лишь: Ясон.

Ты сама напитай для Креусы плащ,

Чтоб, едва она возьмет этот дар,

До мозга костей проскользнул огонь,

820 Который теперь, таясь до поры,

В желтом золоте скрыт. Мне его Прометей,

Утробой своей искупивший вину,

Подарил, научив, как силу его

Искусно скрывать. И Мульцибер дал

Мне тонкий огонь, что серой покрыт;

И жар сберегла я тех пламенных стрел,

От которых сгорел родич мой Фаэтон.

У меня в руках и Химеры дар,

У меня и огонь, что похитила я

830 Из зева быка и, с желчью его

Медузы смешав, повелела хранить

Сокрытое зло.

О Геката, острей сделай яды мои

И семя огня, что таится в дарах,

Помоги сохранить. Пусть на ощупь, на взгляд

Будут кротки они, но в жилы и в грудь

Жгучий жар вольют, чтобы плавилась плоть,

И дымился костяк, и невесты коса

Затмила, горя, брачный факел ее.

840 Вняли нашей мольбе: трижды дерзкой звучал

Гекаты лай и священным огнем

Трижды подал знак яркий факел мне .

Есть и другие варианты финала трагедии «Медея». Одним из заслуживающих большого внимания является тот, где Медея прячет детей в святилище богини Геры, ибо та обещала обессмертить сыновей Ясона. Лишь узнав об измене мужа, Медея принимает решение убить своих детей. В трагедии Сенеки в самом финале она произносит страшные слова: «И даже будь во чреве плод,/ Его мечом я вытравить хотела бы».

Рассматривая образ Медеи, мы заведомо отбросили все психоаналитические комментарии, поскольку считаем подобный подход к мифам недопустимым, и сосредоточились на духовной герменевтике: начав с толкования в контексте герметической философии, мы перешли к рассмотрению образа Медеи в контексте трех Логосов, и установили его глубинную связь с Великой Матерью и титаническим началом.

Что касается произведений кинематографического искусства, то мы хотели бы прежде всего отметить работу Пьера Паоло Пазолини. Тематической основой его «Медеи» стали не трагедии древних драматургов (Еврипид, Сенека), а труды Фрэзера («Золотая ветвь»), Мирчи Элиаде, Леви-Брюля и современных антропологов. Взгляд Пазолини выявил в судьбе Медеи то, что подразумевалось, но никогда не акцентировалось драматургами античности. «Я остановил свой выбор на этой “варварской трагедии», где женщина из–за любви к мужчине убивает собственных детей, прежде всего потому, что меня зачаровала чудовищная сила этой любви», — рассказывает режиссер. Любовь — чувство, которым Пазолини наделил свою демоническую Медею, идеализировав ее образ. (Хотя Ясон, объясняясь с Медей, не забывает укорить ее: «Ты не хочешь признать, что если ты что-то сделала для меня, то только из любви к моему телу»). Не имеет значения, что мы не принимаем «любовного” толкования, ибо главным для нас является анализ трансформаций образа «кровавой менады», которым он подвергся в современную эпоху. Мы не станем задерживаться на детальном изложении сюжетной линии фильма Пазолини и отметим лишь наиболее значимые моменты.

Никто из древних авторов не обращался к фигуре кентавра Хирона, воспитателя и наставника Ясона. В “Медее” Пазолини повествование начинается с появления Хирона, который рассказывает маленькому Ясону о битве богов и титанов, о древнем роде мальчика. Во второй части фильма режиссер раздваивает фигуру кентавра, и перед Ясоном появляются два наставника: святой кентавр и кентавр-нечестивец. Второй, обращаясь к удивленному Ясону, объясняет: “Ты знал двух кентавров — святого, когда ты был мальчиком и нечестивца, когда стал мужчиной. Но то, что свято, остается внутри нечестивца”. В одном из интервью Пазолини говорит, что “явление обоих кентавров свидетельствует, что священный символ, даже лишившись ореола святости, не исчезнет. Жертва святотатства и священная тварь сосуществуют”.

Пазолини, в отличие от Ларса фон Триера, обнажает правду о Медее — он показывает ее хтоническую природу и приверженность культу Великой Матери. В фильме показан древний ритуал плодородия, во время которого приносилась человеческая жертва. Лоно земли жаждало крови. Жертва предавалась смерти, после чего ее тело разрубалось на куски, которые затем раздавались в качестве драгоценных даров и посвящались Матери-Земле. В “Медее” Пазолини жрецы пьют кровь жертвы, окропляют ею листья кустарников, травы, землю. Сердце жертвы помещают в ритуальную чашу и каждый жрец касается его пальцем, унося на себе каплю крови. Надев маски, все участники ритуала исполняют экстатический танец под бой барабанов и кимвалов. Медея в священных одеждах Гелиоса и ожерелье из черепов (как индусская Кали) предстает как ипостась Великой Матери. Такой ее видит Пазолини. И такой ее не смог увидеть Ларс фон Триер, чья Медея беспредельно далека от безумной менады, способной на то, чтобы бросить вызов самим богам.У Пазолини Медея идет к храму, где хранится Золотое Руно, в сопровождении жриц; руки ее связаны цепями. Жрицы освобождают Медею только перед священным местом. Разбросав перед ней сухую траву, жрицы зажигают огонь, который начинает уничтожать малую жертву. С диким криком Медея бросается на землю, позволяя языкам огня целовать ее кожу и края одежд. Потом она входит в храм, в полном одиночестве, и возносит молитву Златорунному Барану. Пока Медея погружена в молитву, в храме появляется Ясон и, бросив взгляд на женщину, словно призывает ее заметить появление чужака. Заметив его, Медея неожиданно опускается на каменный пол, оказываясь во власти обморока. Она знает, зачем Ясон прибыл в Колхиду. И она решается забрать Руно из храма, чтобы навеки привязать к себе Ясона. Женщина подходит к Руну и, вцепившись руками в голову Барана, пытается забрать ее, но силы подводят Медею; тогда она подговаривает родного брата выкрасть Золотое Руно из храма, после чего бежит с Ясоном из Колхиды.

Следующий момент, который мы хотели бы отметить, это сцена сожжения Главки и царя Креонта. У Пазолини она происходит только в воображении Медеи, однако врагов все равно настигает смерть: Главка надевает пеплос и головной убор, подаренные Медеей, и смотрит в зеркало; на какой-то миг образ ее становится неясным, Главке мерещится Медея, чье место она пытается занять. Тогда она с криком выбегает из своих покоев и устремляется на крышу замка. Главка бросается вниз, и лишает себя жизни. Ее отец, обезумев от горя, умирает вслед за ней. Дальний план показывает, как два тела срываются с крыши.

В финале фильма Медея, убившая своих детей, появляется во всем великолепии огненной стихии, облачившись в тончайшие пламенные одежды Титана Гелиоса. “Мне нужно помолиться Солнцу, Царю Мертвых”, — так некогда говорила Медея. И последние заклинания черной жрицы обращались именно к нему.

Источники:

Пернети А.-Ж. Мифы Древнего Египта и Древней Греции. Киев, 2006.

Аполлоний Родосский. Аргонавтика. Тбилиси, 1964.

Канселье Э. Алхимия. М.: Энигма, 2002.

Луций Анней Сенека. Трагедии (Серия «Литературные памятники»). М.: Наука, 1983.

Иванов Вяч. Дионис и прадионисийство. СПб., 1994.