О заметных событиях и тенденциях — от Нобелевской премии до памятника Ивану Грозному — Channelru.Ru говорит с Нестором Пилявским, колумнистом, писателем и переводчиком, выпустившем в этом году поэтический сборник «Западное Ляо».

— Что вы думаете о вручении Нобелевской премии по литературе Бобу Дилану?

— В новостях проскальзывало забавное сообщение о том, как сотрудники Нобелевского комитета не смогли ему дозвониться. Думаю, он довольно равнодушно отнесся к этому событию, и явно не сидел на телефоне в ожидании звонка из Швеции. А ведь в истории литературы известны номинированные писатели, которые, не получив этой премии, впадали в депрессию и кончали жизнь самоубийством. Боб Дилан настолько знаменит по всему миру, что для него эта премия мало что значит. Я к тому, что лучше бы они вручили ее кому-то менее известному, менее попсовому, но не менее талантливому — такие люди в списке были. По-моему, так было бы лучше для литературы, на небосклоне которой сейчас не так уж много ярких звезд, так что иногда их требуется зажигать.

— А как по-вашему обстоит дело в русской литературе?

— Довольно скверно. Может быть, не так скверно, как во времена СССР, но до уровня Серебряного века совсем не дотягиваем. Бронзового века тут тоже не наблюдается, скорее каменный. Я давно читаю в основном иностранную литературу, и рад тому, что в нашей стране по крайне мере что-то переводится, хотя и с огромным опозданием. А некоторые книги мирового уровня и до сих пор не переведены. Это, кстати, касается не только художественной литературы, но и научной или философской. К примеру, в России нет качественного перевода фундаментального труда Хайдеггера «Бытие и время», главной философской книги XX века. Можете себе представить, книга написана в 1927 году, давно переведена на все мировые языки, но только не на русский. Есть, конечно, перевод В.В. Бибихина, но его едва ли можно считать академически достоверным, это скорее — видение самого переводчика, эдакая обработка. Но кое-где парадоксальным образом российские издательства умудряются идти впереди европейских: вот, в прошлом году в “AdMarginem” выпустили «Лекции о Лейбнице» Жиля Делеза, которые не изданы даже в самой Франции — там удовольствовались книгой, которую этот философ написал по следам своих лекций, хотя она кое в чем им уступает. По части художественной литературы с переводами все еще сложнее, но тоже наблюдаются некоторые парадоксы: на русском нет известнейшего романа Пьера Клоссовски «Роберта», зато вышел в свет перевод книги про алхимию его племянника Сташа Клоссовски де Роля — благодаря энтузиастам-любителям, как я понял. Тут вообще интеллектуальная культура держится на энтузиазме и разного рода маргинальных явлениях, и это не очень-то хорошо. Лучше бы держалась на финансах.

— Вы ведь сами из энтузиазма перевели ранние циклы Штефана Георге, еще одного почти не известного в России и знаменитого на Западе писателя?

— Можно и так сказать. Небольшой, можно сказать, символический гонорар я за эти переводы получил, но моей главной целью действительно было — перевести и издать «Альгабала». Вообще, мне просто хотелось прочитать и понять эти стихи, и, поскольку на русском языке их не было, пришлось перевести и издать.

— Думаете, для поэзии и искусства деньги важнее муз?

— Думаю, это неправильный вопрос, а миф о нищих интеллектуалах- бессребрениках крайне вредный и порождает, в основном, графоманию. Не так давно в российской провинции проходило поэтическое мероприятие под совершенно диким, на мой взгляд, названием «Стихи против денег». А вообще-то деньги — это единственный артефакт со времен древней магии, который не только не утратил своей силы с модернизацией мира, но даже прибавил в ней. От ракушек каури и до биткоинов деньги были и остаются настоящим агентом превращений, нервом разных метафор и метаморфоз, они проясняют и ставят на свои места все человеческие феномены, проявляют, так сказать, истинную суть вещей. И в эпоху симулякров чуть ли ни одни деньги остаются самосущными, сакральными и верными своей природе. Я думаю это очень поэтично, поэтому правильные литературные мероприятия должны называться скорее «Стихи за деньги» или «Стихи за валюту» — как-нибудь так.

— Недавно вы выступили против установки памятнику Ивану Грозному, а ведь он был еще и литератор…

— Нет, мне не нравится именно этот памятник, который установили, и все официозное, что вокруг него творится. А вообще-то я не против памятника, просто другого, который изображал бы царя не в виде банального забронзовевшего чучела, а в образе той сложной и чудовищной личности, которой он был — с оргиями, убийствами и всем прочим. Мне даже жаль, что государственная машина добралась до Грозного, которого сейчас начнут причесывать под идеального правителя и даже, наверное, попытаются канонизировать. Это жалкие пропагандистские потуги, и едва ли они увенчаются успехом. Не могу себе представить, чтобы в Италии, пусть даже времен Муссолини, стали строить культ Нерона. Иван Грозный был, конечно, монстром, и, пожалуй, более сложным, чем Нерон, к тому же в отличие от Нерона он был действительно одаренным человеком, писал отличные тексты, слагал для них музыку и даже, как считают некоторые, публиковал книги под псевдонимом Парфения Уродивого. Есть точка зрения, что этот Парфений — на самом деле не писатель из Суздаля, а альтер-эго Ивана Грозного. Но именно благодаря всей сложности своей натуры, безудержности жизненных порывов, в общем благодаря всему тому, что он натворил, Иван Грозный в роли государственно-общественного образца смотрится крайне нелепо. Мне чужды аргументы обеих сторон спора: консервативной стороны, которая говорит, что Иван Грозный был, конечно, жутковат местами, но зато вон как расширил и укрепил Русь, и либеральной стороны, которая считает, что государственные достижения Ивана Грозного не перекрывают его преступлений. Во-первых, государственные достижения довольно сомнительны, ведь именно Иван Грозный заложил основы смутного времени, а, во-вторых, как раз противоречивая и глубокая личность его, по крайней мере у меня, вызывает куда больше интереса, чем политика.

— Но тогда возникает вопрос — можно и нужно ли ставить памятники преступникам?

— Почему нет? Смотря что понимать под памятником. Ведь есть же памятник порокам в Москве, поставленный скульптором М. Шемякиным. Искусство, будь то литература или скульптура, не должно бояться чудовищ. Давайте не будем лукавить и признаем, что без чудовищ не было бы не только ужастиков и детективов, но и высокой культуры тоже. Мы живем рядом с чудовищами, чудовища живут в нас — это можно оценивать не только с надуманной чаще всего позиции хорошего или плохого, но и со сложностной перспективы человеческой реальности.

— Дискуссия об Иване Грозном, кажется, вновь показала, что мыслящее общество разделено на, условно говоря, западников и славянофилов. Это чувствуется в литературной среде?

— Как я понял, не все «славянофилы» поддерживают культ Грозного. Все–таки многие православные помнят его кровавые конфликты с Церковью. А вообще — конечно, да — российское общество также поляризовано, как и во времена Пушкина. Все повторяется, даже то, что наши либералы чаще совпадают в своих суждениях с западными консерваторами, а западные консерваторы приходят в ужас от своих «коллег» в России. Не так давно все бурно обсуждали проблему мигрантов в Европе, и россиян она, похоже, волнует чуть ли не больше, чем европейцев. Забавно было наблюдать, как большинство российских западников вдруг слились в экстазе единодушия со славянофилами по этому вопросу. Некоторые либералы-атеисты, например, призывали появиться на горизонте новых «рыцарей Лоэнгринов», которые должны смести «ходячую грязь». Наши консерваторы переживают за Европу, которую мы потеряли, а западники за Европу, которую мы вот-вот потеряем. В общем, они тут друг друга стоят. С другой стороны Россия обречена на рефлексии о Западе. Не с Китаем же себя сравнивать.

— А вы к какому лагерю себя относите?

— К лагерю африканофилов. Это пока неизвестный, но очень перспективный лагерь.

Источник: Channelru.Ru