Чего не достаёт русской литературе, чтоб находить в моём сердце восторженный отклик? Долго думать не пришлось, поскольку ответ очевиден: изящества. В русской литературе практически никогда нет узора. Она может быть сколь угодно глубокой, контрастной, сложной или пронзительной, но почти всегда остается свинцовой и вымученной. Это литература сплошного трудодня.

Чтобы получить этот, казалось бы, очевидный ответ, достаточно раскрыть сначала один томик Проспера Мериме, где напечатана элегантная, абсолютно французская новелла «Аббат Обен», а потом второй, где этот писатель восторженно пишет о Тургеневе и Пушкине, совершенно не замечая, насколько идиотский, грубый и надуманный конец у «Евгения Онегина». А ведь Пушкин, человек, порой не лишенный таланта, мог бы сделать и неплохую вещь — достаточно было закончить на сцене бала и получилась бы сносная недо-история о недо-любви, почти такая же как «Аббат Обен» у Мериме. Но, увы, победила графомания, а в её результате у миллионов советских школьников победило дурновкусие. В то время, как французский вкус, взращенный Мериме и Мопассаном, не удалось испортить даже Сартру с его оравой экзистенциалистов. Однако, почему же самим французам так нравится русская литература? Мне кажется, это типично европейская любовь-к-другому, эдакая слабость до всякого варварства. В самом деле, родись я не в СССР, а во Франции, я ведь наверняка бы читал Достоевского и Сорокина примерно с тем же чувством, с которым я в этой жизни читаю Брихат-Парашара-Хора-Шастру.

На днях на Тамблере мне вдруг попалось четверостишие, и оно мне понравилось:

Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.

Загуглив, узнал, что написал его Есенин, но оказалось, что это отрывок, так что я решил прочитать остальное, и сделал это, конечно, зря: откровения про кабак, бездомных собак и мокрое солнце испортили всё впечатление, и даже упоминание ковыряющегося в носу мальчика уже не могло ничего спасти. Зато этот случай приблизил меня к пониманию самой сущности поэтического начала. Размышляя о стихотворении Есенина, я вспомнил проповедь падре Александра, в которой говорилось — "Не бойтесь любить, любить всё равно умел лишь один Иисус Христос" — и стало ясно, что общего у поэтов и проповедников: и те, и другие из–за чрезмерного рвения, из–за искренних попыток донести до людей существо языка — очень плохо говорят либо говорят много лишнего. Вот, ограничься Есенин четырьмя строками, это был бы шедевр, а скажи падре собственно то, что он имел ввиду — «Не бойтесь любить, у вас всё равно ничего не получится» — это бы прозвучало куда весомее, а главное — ближе к делу. В общем, поэты и проповедники — это люди, которые плохо владеют языком. Все пишут (и говорят) плохо, и это совершенно нормально, это исходит из сути словесности.

Но чем же тогда гениальные поэты и проповедники отличаются от графоманов и вообще людей, которые, все сплошь и рядом, не умеют толком выразить даже самой примитивной мысли, — спросите вы. Да тем и отличаются, что мастера языка, сколь плохо бы они ни говорили и ни писали, делают это так, что сразу ясно: это была неудачная попытка сказать красиво — а простые люди, мумукая и комкая язык, говорят лишь то, что говорят, и ничего за этим не стоит, никакой красоты, никакого порыва — то бишь им ничего нельзя вменить, даже, пожалуй, безвкусицы.

Источник: Нестор Пилявский, Западное Ляо. — Москва, Опустошитель, 2016.