Вокруг новой этики длительное время продолжаются острые дискуссии. С ней связывают новые практики борьбы с дискриминацией. Например, культуру отмены, когда человека лишают возможности высказываний на публичных площадках. Поэтому часто новую этику связывают с угрозой свободы слова и либеральными ценностями. Но философы с этим не согласны, потому что сама новая этика не означает никакой позиции. Это выдумка части российских интеллектуалов, под которой объединяется условно все, что им не нравится в борьбе за равные права на западе. Но что лежит в основании этой борьбы? Влияют ли на новую этику классические этические установки о равенстве и справедливости? Обсудить эти вопросы решили философы, куратор Антиуниверситета Татьяна Левина (Т.Л.), кандидат философских наук Сергей Левин (С.Л.) и научный сотрудник Московского центра исследований сознания при философском факультете МГУ Антон Кузнецов (А.К.).

Что такое новая этика? О чем так спорят?

А.К.: Последнее время разворачивается активная дискуссия, касающаяся «новой этики». В ней уже приняли участие режиссер Константин Богомолов, журналист Виктор Шендерович и многие известные люди. Все говорят о падении Помпеи, и что западная культура свободы загнивает. Но совершенно не говорится, что такое «новая этика»? Чем так люди недовольны?

Т.Л.: Мне кажется, что под «новой этикой» нужно понимать систему новых этических норм, которые на самом деле связаны с не совсем новыми этическими теориями. Мы их можем назвать, и они не только левые. Это, например, теория справедливости Ролза, которая появилась в 1970-е. Это различные феминистские, инклюзивные этики. Этика инклюзии — это история, связанная с включением совершенно разных людей в социум, людей исключенных. Например, на иерархических позициях в основном мужчины, а женщин не включают. Этика инклюзии означает включение. Или, например, людей с ограниченными возможностями мы включаем в сообщество, чтобы они вели социальную жизнь, а не сидели дома.

А.К.: Другими словами за «новой этикой» не скрывается принципиально новая этическая теории, а речь скорее о каких-то новых нормах?

ТЛ.: Да. Я очень часто слышу, что «новая этика» совсем не нова. Конечно, она основывается на идеях свободы, равенства и т.п. Об этом все известно давно. Просто сейчас сместился фокус на совсем других людей. Например, пересматривается тема привилегий. Мы, преподаватели философии, живущие в больших российских городах, находимся в привилегированном положении по сравнению с людьми, живущими в российской глубинке и зарабатывающими очень мало денег. Или мигрантами, которые находятся в непривилегированном положении в Москве. Или мы будем говорить о ЛГБТ, о людях, для которых жизнь усложнена. То есть речь идет о разных видах неравенства.

А.К.: Сергей, что бы ты добавил о понятии «новой этики»?

С.Л.: Термин «этика» мы можем понимать по разному. С одной стороны этика — нормативная дисциплина, где мы при помощи рациональных аргументов выдвигаем некоторые моральные стандарты, а из них выводим моральные правила и моральные нормы. С другой стороны, под этикой понимается мораль, которой люди фактически руководствуются. И «новая этика» — это, на мой взгляд, про второе, потому что там нет новой теории. Но как я понимаю, то что у нас называется «новая этика» — это как раз включение в универсум моральных объектов тех людей, которые номинально раньше в него включались, но по факту нет.

А.К.: Я хотел бы провести интересную параллель: если вы немного знаете историю развития материализма, то наверняка слышали, что материалисты боролись со спиритуалистами. У вас может возникнуть впечатление, что было движение спиритуалистов, но это не так. Точнее оно появляется лишь в XIX веке. До того спиритуалистами материалисты называли всех, с кем они были не согласны. И термин «новая этика» очень похож на то как функционирует термин «спиритуализм»: люди, недовольные общей политикой борьбы за равенство и права других людей, используют этот термин просто для маркировки того, с чем не согласны. И в российской повестке «новая этика» — это практически сборник того, с чем условно не согласны и российские консерваторы, и российские либералы. Мне кажется, здесь можно три понятия «новой этики» использовать. Первое — это новая система норм и правил поведения в борьбе за права всех без исключения людей. Второе — это такой полемический жест, созданный оппонентами этой самой «новой этики», и как таковой позиции «новой этики» нет. Здесь совершенно разные люди, совершенно разные позиции. И третье — это сборник правил и норм, с которыми внутри российской полемики не согласны как либералы, так и консерваторы. Почему же такое раздражение и несогласие вызывают темы, связанные с «новой этикой»? Удивительно, что не только консервативные силы высказываются традиционно против этого, но и известные своим либеральным настроением люди, например, Виктор Шендерович или художница Серое Фиолетовое. Как это происходит?

Новая этика — это очень по-русски

Т.Л.: Я бы хотела поддержать твою идею по поводу «новой этики» как полемического жеста, потому что, мне кажется, это очень по-русски делать такой новый термин и наделять его негативными чертами. И интересно, что в последнее время «новая этика» появилась именно в журналистских статьях. Но когда журналисты пытались разобраться с тем, что же это такое? И действительно, все это возникало под соусом ужаса. Но на самом деле, если мы действительно разложим, что же подразумевается под новыми этическими категориями, то сразу вспомним, например, про феминистическую этику. У феминистки Миранда Фрикер есть книга «Эпистемическая несправедливость». И на самом деле, юристам, например, очень интересна эта тема, потому что они используют эти новые инсайты из среды феминисток. Можно также обратиться к постколониализму и к исследованиям расы. Из этих инсайтов можно брать новую методологию и описывать процессы, которые происходят в мире и в России. Я считаю, что происходящее сейчас — это наконец-то различные западные теории дошли до нас.

А.К.: А как ты думаешь, почему среди разнообразных российских интеллектуалов «новая этика» вызывает отторжение? Какие здесь причины? Например, когда Джоан Роулинг неаккуратно высказалась и была подвергнута особой практике — деплатформинга или культуры отмены. И многим кажется, что такая борьба за права и свободы фактически является отменой самой этой свободы.

Т.Л.: Мне кажется, это связано с тем, что интеллектуалы, находящиеся на вершине власти и принимающие решения, — это в основном мужчины. Женщин немного. И часто их решения связаны с сексизмом. А, например, активисты и люди, учащиеся в университете, являются людьми другого пола. Соответственно они задают вопросы этим людям: почему на высших позициях только вы? Почему мы не можем продвинуться за пределы этих иерархий? Почему мы не можем заниматься такими-то темами? Почему в университете происходят скандалы по поводу сексизма? Но, к сожалению, эта ситуация пока никак не решается.

А.К.: Сергей, а как вы думаете, в чем причина такого острого сопротивления «новой этики» среди разных российских интеллектуалов?

Новая этика и уклонение от обсуждения внутрироссийских этических проблем

СЛ.: У меня совершенно циничный взгляд на это. Мне кажется, что такая популярность критики или пропаганды феминизма, Black Lives Matter, связано с тем, что люди боятся обсуждать происходящее в России с этических позиций. Потому что у нас до проблем «новой этики» есть еще много проблем, которые обсуждаются классической этикой, например, что людей нельзя убивать, людей нельзя пытать, людей по политическим взглядам нельзя сажать в тюрьму. И это происходит прямо сейчас. Но говорить про это не так интересно, во-первых, вывод очевиден, во-вторых, если говорить про это очень много, то могут быть какие-то последствия. А феминизм в Америке — это полная свобода. Его можно ругать, можно поддерживать, можно говорить о нем все, что угодно. И по этим вопросам, конечно, в университетской среде, в среде публичных интеллектуалов в России и в Китае люди гораздо свободнее могут высказываться. И не последует никаких репутационных издержек.

А.К.: Здесь можно легко увидеть, как главные темы критики, направленной против «новой этики», связаны с кейсами, происходящими не в России.

СЛ.: Несмотря на все обвинения в тоталитаризме «новой этики», я вижу ее активное осуждение и обсуждение также на Западе. Там, помимо культуры отмены, закрытия идеологическому оппоненту доступа к площадкам для высказывания своей точки зрения, идет обсуждение допустимости этого деплатформинга. Например, я был на стажировке в университете в Будапеште. И однажды на выступление консервативного философа пришли активисты, которые вспомнили его высказывания какого-то года про геев и лесбиянок. И когда он начал выступать, они в знак протеста встали и вышли из зала. Но их места заняли те, кто сидел на галерке. Но при этом само выступление было совершенно бессодержательным. Но я хочу сказать, что cancel culture не так страшна, как ее малюют. Она имеет место. Ее осуждение и обсуждение тоже имеют место.

А.К.: Здесь отчасти работают стереотипы советского времени и взятые кейсы деплатформинга, лишение публичного пространства человека, похоже на Советский Союз. Татьяна, почему это не как в Советском Союзе?

Т.Л.: Наше поколение не очень хорошо понимает, что такое партком, потому что застало максимум только последнее принятие в пионеры. Я говорю о миллениалах, людях 80-го, 81-го и 82-го года рождения. Поэтому, когда мы говорим о парткоме и советских репрессиях — а это совершенно иное: берется идеология и через нее партийная машина массированно репрессирует людей абсолютно везде. Человек может быть сослан, посажен в тюрьму, то есть речь не идет все–таки об этике, морали, здесь совершенно другие механизмы. Вы можете быть приверженцем «новой этики», а можете — не быть. И если вам скажут, что вы сексист — это не означает, что партия или правительство заинтересуются вами и накажет. Может быть, наоборот на какую-то должность. Например, как Слуцкого.

С.Л.: У меня есть мысль, почему в России многих так это задевает. Существенная часть «новой этики» — про угнетение белыми небелых людей. В России люди себя ощущают белыми, но чувствуют при этом, что угнетают их, а не они кого-то угнетают. Поэтому, когда они узнают, что в Америке кого-то угнетают белые люди, им кажется это несправедливым их опыта. Они хотят спросить: «Где мои привилегии? У меня зарплата 20 000. Я еле выживаю. Я живу хуже, чем ваши чернокожие. Что мне делать?». И людей, конечно, раздражает, что меньшинства на что-то жалуются.

Обоснованность культуры отмены и цензура

А.К.: Давайте разберемся с понятием «деплатформинга» и «культуры отмены». Уже несколько раз сказали, что это такой инструмент лишения публичности своего оппонента. Почему здесь не нарушаются наши моральные интуиции? Джина Карано, актриса сериала «Мандалорец», была уволена кинокомпанией «Lucasfilm» за ее посты в Инстаграме. Казалось бы, это ее личная жизнь, и она не призывала к насилию. Тем не менее такая жесткая ответственность. Насколько обоснована такая моральная практика?

Т.Л.: Мне кажется, что не очень обоснована. Я думаю, что так происходит из–за большой разницы между поведением и ожидаемым поведением людей. Происходит поляризация мнений, которая выливается в культуру отмены. Также это происходит из–за того, что общество не сразу решает некую проблему. Например, Харви Вайнштейном и движение Me Too. Оно возникло на фоне того, что эти женщины не могли добиться справедливости. Им все время отказывали: «Нам не важно ваше мнение». И пока происходила попытка канализировать их мнение, раздражение нарастало и вылилось в то, к чему многие люди просто не готовы.

А.К.: Сергей, что вы думаете о практике культуры отмены, которую так часто критикуют в связи с «новой этикой»?

С.Л.: Я тоже могу ее критиковать. Вокруг этой практики есть разные аргументы, но по факту это просто форма цензуры. Если раньше запрещали некоторые газеты, то сейчас, если вы человека исключаете из Твиттера, медиа, не приглашаете его в университет, совершенно непонятно каким образом он будет высказываться. Конечно, он может завести блог в Интернете, но мы все понимаем охват. Медиум определяет во многом послание. Мне кажется, нужно чаще обращаться к общим этическим принципам, посмотреть как они прикладываются к этим ситуациям и вести рациональную дискуссию. Но она возможна только если мы позволим разным точкам зрения высказываться.

Почему философы сейчас никак не участвуют в этой дискуссии?

А.К.: Почему философы никак не влияют на «новую этику» сейчас? Не вмешиваются в общественный дискурс?

Т.Л.: Потому что философы в основном существуют в пространстве институтов, университетов, и эти люди сейчас несвободны. Они не могут высказываться по всем вопросам, о которых думают. Приведу свой пример: будучи философом в России, я была подвержена неким стереотипам, которые очень глубоко во мне сидели: не заниматься темой феминизма. Довольно долго я старалась исследовать серьезные метафизические темы, чтобы показать, что я занимаюсь серьезным вещами. И на самом деле у многих философов есть стереотипы, которые заставляют их пока не заниматься темами, которые в философском сообществе как-то не очень поддерживаются. И считается, что тема «новой этики» — это не философская тема.

С.Л.: Мой коллега из Израиля написал, что одна из причин его переезда из Америки в Израиль в том, что он не может говорить и высказывать свое мнение про Ближний Восток, чтобы его не считали фашистом, и коллеги не перестали с ним общаться. Я немножко утрирую, но смысл такой. Коллективное затыкание рта существует. Но против этого есть постепенно сокращающейся, но еще присутствующий механизм tenure: в западных университетах есть такая ступень в карьере академика, когда его просто не могут уволить, кроме как за уголовное наказуемое преступление или что-то достаточно сильно выходящее за рамки. И такие люди иногда позволяют себе участвовать в этих дискуссиях. Например, Питер Сингер иногда высказывает вещи, которые многих людей приводят в дикую ярость. И однажды его спросили: «А вот можно ли высказывать вещи, которые кажутся совершенно неэтичным? Если человек защищает нацизм?». Он ответил: «Если человек представит сильные рациональные аргументы, которые убедят меня в том, что нацизм — это лучшая система, значит надо его послушать и согласиться. Проблема тех кто защищает такую точку зрения в том, что у них просто этих аргументов нет». Способность к рациональной дискуссии должна быть открыта, но это не значит, что пускать нужно всех.

А.К.: А кто тогда решает, какие будут правила этики, если не философы? Если мы отстранены, то как это происходит?

Т.Л.: Я уже не работаю в университете, поэтому могу спокойно об этом говорить. Я — куратор Антиуниверситета. Еще одно негативное название. Антиуниверситет возник из–за того, что многие курсы невозможно читать в университете. Например, темы, связанные с гендером, анархизмом, неолиберализмом, то есть темы свободы. Сейчас и о репрессиях говорить как-то странно в традиционном обществе, потому что существуют явные проблемы со свободой. Когда мы говорим о свободе, как о более широком термине, — здесь нет проблемы с «новой этикой» и оппозицией. Я вижу, что те люди, которые сейчас выходят на феминистские акции, на акции ЛГБТ, многие из них выходят и на оппозиционные акции. То есть нет такого, что мы в своем загончике, а вы в своем, и у нас разные понимания свободы.

А.К.: Другими словами, чтобы философы могли влиять на публичную этику и дискуссию, им нужно выходить за пределы своих институций. Мне кажется, что деплатформинг философов связан не только с боязнью цензуры, но и с тем, что есть историческое неприятие философии в России.

Т.Л.: Здесь можно вспомнить, что философия несколько раз была неполезна и вредна, а философские факультеты в XIX веке закрывали. В XX веке в философии произошли большие изменения в связи с идеологией. И были, конечно, философы которые, находясь в полуинституциональном положении, занимались философией. Например, Мамардашвили, кружок Бибихина, кружок Библера, в который входила философ Лина Туманова, которая была диссиденткой.

А.К.: Традиционная тема для российской философии — это то, что известные, влиятельные российские философы так или иначе были изгнаны из академии и существовали в каких-то иных пространствах. Татьяна, у Вас большие шансы стать великим русским философом! Мы увидели, что «новая этика» — это не с криками «ура!» и с штыком наперевес принимать все, что связано с «новой этикой». Например, кейсы деплатформинга, конечно, стоит обсуждать и критически смотреть. Как вы думаете, какая перспектива развития дискуссии о «новой этике», и действительно ли здесь есть опасность, исходящая от цензуры?

Почему стоит отказаться от понятия новой этики

С.Л.: Я бы хотел, чтобы мы отказались от использования понятия «новая этика». Из всех текстов на русском языке, которые я прочитал на эту тему мне больше всего понравилась работа Эллы Россман. Она приходит к тому же выводу: это слишком общее понятие, оно включает в себя слишком много движений. Если говорить, почему это неудачное словосочетание, я считаю, что этика как норма постоянно меняется, но все время есть новые нормы. В 60-х годах была «новая этика», в конце XIX века была «новая этика», каждые 20-30 лет у нас возникает «новая этика». И это неудачное словосочетание, потому что, во-первых, его можно применять к любым новым этическим правилам, устоявшимся в обществе, во-вторых, оно отсылает нас к этике, как к нормативной дисциплине, чем она не является. В философской этике есть свои термины, и мне не нравится, когда публика приходит и начинает их необдуманно использовать. Позитивный плюс обсуждения «новой этики» для философии в России в том, что за время советской власти этика была в загоне, потому что в марксистско-ленинской философии не было никакой этики. Точнее она была, но никогда критически не воспринималась. Кафедры этики не были существенно влиятельны. Поэтому внимание к «новой этике» возможно приведет ко вниманию к классическим этическим понятиям. И людям, которые не пишут научные статьи, а просто обсуждают «новую этику» в Facebook, в передачах, хочется посоветовать минимально узнать о классической этике. Познакомиться с деонтологией, этикой добродетели. После того, как вы узнаете эти термины, обсуждение будет гораздо более содержательным.

А.К.: Строгий вы человек, Сергей. Может быть от независимого исследователя мы услышим мягкие нотки?

Т.Л.: Я считаю, что «новая этика» — это символ нехватки, символ отсутствия обсуждения этических теорий в публичном поле. Пусть дальше обсуждают кейсы, но действительно не хватает теории, аргументативной практики. Мне кажется, что над этим нам и нужно работать. У нас есть замечательные коллеги, которые читают этику, коллеги, которые читают курсы по критическому мышлению. Я имею в виду Виктора и Юлию Горбатовых. Мне кажется, что настала пора для других курсов, связанных с философией феминизма, инклюзии, расовых проблем, чтобы давать людям больше подготовки для участия в таких дискуссиях, делать обсуждение этих проблем более экологичным, и чтобы эта полемика привела к теме профилактики неэтичного поведения. У нас в обществе есть проблема, связанная с отсутствием профилактики преступлений. И у нас есть огромная проблема с темой домашнего насилия, которая просто игнорируется на уровне властей. Я думаю, что благодаря этическим теориям и теории аргументации обсуждение выйдет на новый уровень. Подрастут новые люди и действительно убедят общество, что это действительно необходимые вещи, которые помогут достичь более свободного общества.