Победить смерть и освоить космос — главные постулаты русского космизма, который появляется в России XIX века. Что такое русский космизм? Каково его влияние на космонавтику? И зачем нужна победа над смертью? Эти вопросы обсудили д.ф.н., филолог Анастасия Гачева и философы Ая Криман и Антон Кузнецов.

Как связаны русский космизм и появление космонавтики

Мы все с вами знаем знаменитое вопрошание Николая Гоголя в «Мертвых душах»: «Русь-Русь, что пророчит сей необъятный простор, здесь ли не родиться богатырю, если есть, где разгуляться и пройтись ему». Спустя два десятилетия Николай Фёдорович Фёдоров, философ, библиотекарь, родоначальник русского космизма отвечает на вопрошание Гоголя: «Ширь русской земли способствует созданию богатырских характеров, наш простор служит переходом к простору небесного пространства, этого нового поприща для великого подвига». Фёдоров задает вектор разворачивания той горизонтали, по которой всегда шли странники в поисках града небесного, праведной земли, беловодья и т.д. Это стремление к невозможному, чаяние невозможного. Он разворачивает взгляд человека во Вселенную.

Эта мечта, которая выводит человека за пределы земли была сформулирована в целом течении философии и науки, родоначальником которого был Фёдоров. Течение, которое в конечном итоге вывело человека за пределы земли, продолжили Константин Циолковский, Владимир Иванович Вернадский, Александр Чижевский.

В нем была и мощная христианская составляющая. Интересно, что Фёдоров, который сказал, что труд человека не должен ограничиваться пределами Земли, а поприщем действия человека должна быть вся Вселенная, по рождению принадлежал к древнему княжескому роду князей Гагариных. То есть он первый Гагарин, который задал мечту человечества, которая затем была осуществлена 12 апреля 1961 г.

Фёдоров — философ, который, возможно, несет самую большую ответственность за весь русский космизм. Хотя можем вспомнить и Одоевского, это 1835 г. Задолго до великих утопий ХХ века, которые мы все прекрасно знаем, он пишет свою утопию про 4338-й год. Сюжет по поводу освоения космоса, космонавтики. Надо понимать ту эпоху, когда пишет Одоевский: это начало XIX века, Российская империя. В мире будущего существует Россия и Китай, остальное по разным причинам исчезло. И в этом мире все общаются телепатически. Здесь можно узреть какие-то прообразы Интернета и так далее. Люди абсолютно свободно перемещаются по космосу, Луна — это что-то вроде Бали или Гоа — для тех, кто хочет отдохнуть. В целом, он как бы предвидел, что освоение космоса — это с необходимостью совершенная в будущем процедура по освоению реальности. Поэтому Одоевский тоже представляет большой интерес.

Николай Фёдорович Фёдоров задаёт в своей философии общего дела необходимость для человека преодоления двух природных ограниченностей: во времени и в пространстве. Существо, которое осознает, что оно смертно, стремится к бессмертию, стремится к расширению границ и пределов продолжительность жизни. Также и человечество на протяжении всего своего существования движется путём расширения ареала своего действия, то есть осваивает земли, а затем осваивает Вселенную. Эти идеи так или иначе вошли в сознание Константина Эдуардовича Циолковского, который, когда ему было 16 лет, на протяжении трёх лет занимался в библиотеке Румянцевского музея, где Фёдоров был библиотекарем. Фёдоров был уникальным библиотекарем, неким Вергилием в знании и образовании, очень ценил принцип самообразования, который развивается на базе библиотек. Циолковский ходил в университет самообразования под руководством Фёдорова и потом говорил, что Фёдоров ему заменил университетских профессоров.

Если мы обратимся к мемуарам Циолковского «Черты из моей жизни», то мы увидим, что первая его мечта — мысль о том, что возможно создать такой аппарат, который позволит вывести человека за пределы Земли, — рождается именно в московский период, когда он приходит в библиотеку Румянцевского музея и там занимается под руководством Фёдорова.

Вообще Циолковский всю свою жизнь дальше отдает не просто мечте о космосе, а проектированию в некотором смысле вектора воплощения этой мечты. Он пишет работу «Свободное пространство», создает свою космическую философию, в 1903-м году печатает в журнале «Научное обозрение» знаменитую работу «Исследование мировых пространств реактивными приборами», где он выводит формулу ракеты. Он пишет научно-фантастические произведения, которые призваны вдохновить человека этой мечтой. И дальше труды Циолковского начинают читать все пионеры российской и не только российской, а мировой космонавтики. То есть знаменитые Гирдовцы, которые сами себя называли «Группа инженеров, работающих даром», и Королев, и Цандер, и Кондратюк — они все читали труды Циолковского и к нему приезжали. Мы здесь видим преемственность.

Но главное здесь — даже не прямая и буквальная связь. Циолковский писал о том, что сначала появляется мысль, фантазия, сказка, за ней — научные расчёты, а потом исполнение венчает мысль. История отечественной космонавтики развивалась именно так. Русский космизм — это как бы философское обоснование идеи человека космического: homo sapiens становится homo cosmies. И это не просто прихоть, что он захотел и поднялся над землёй, а это его эволюционное требование.

Интересно, что из того, что мы знаем о космонавтике, история русского космизма абсолютно исключена, то есть обычный человек, который слышал о Циолковском, слышал о космической программе в Советском Союзе, чаще всего не подозревает о мотивах Циолковского, связанных с русским космизмом, и думает, что освоение космоса (что, конечно, во многом справедливо) является частью экспансивной коммунистической идеологии и коммунистической задачей. Для многих людей является новостью, что одна из главных мотиваций появления космонавтики в России заключается в философии русского космизма, которая обобщенно заключается в том, что необходимо победить смерть. Наше общее дело — победа над смертью. Победа над смертью приведет не только к воскрешению всех мёртвых, но и к тому, что людей просто станет много, а значит, нам нужно осваивать планетарные соседние системы и так далее.

Панпсихизм Циолковского

Эта идея больше отражает мировоззрение Николая Фёдоровича Фёдорова. Циолковский в каком-то смысле приемник идей Фёдорова, но он всё-таки отличается по своему мировоззрению, по своему пониманию того, зачем мы должны осваивать космос, каким образом мы должны его осваивать и что такое есть космос. Циолковский очень противоречивый и как человек, и как учёный, и как конструктор, и как русский космист. У него сочетаются очень странные и порой несочетаемые вещи. Циолковский во многом панпсихист. Панпсихизм — это такая теория или такая онтологическая установка, которая говорит о том, что сознание универсально и фундаментально, то есть оно во Вселенной повсеместно. А Фёдорова нельзя назвать панпсихистом, потому что для него — в контексте идеи как нужно работать с природой — природу нужно возделывать.

Циолковский понимает психику и материю как разные агрегатные состояния одного и того же, для него психика имеет какие-то эмерджентные свойства. Он это воспринимал как единый поток. У Циолковского “освоение” — это одна из ступеней слияния с космосом, поскольку у него конечная идея — это достижение лучистой эры, это бестелесные существа, какие-то сущности, которые путём эволюции на какой-то срединной стадии избавились от биологической составляющей и достигли (он считал, что это возможно) лучистой эры, как он это называет.

Циолковский был романтик, его воспринимали немножко чудаковатым всегда. Но закончил он жизнь далеко не чудаковатым, а при всех регалиях: ему писал телеграммы Сталин, он составил, обосновал и презентовал план ракеты. Это очень вписывалось в советскую идеологию освоения космоса. Выходит противоречиво: с одной стороны, он как бы панпсихист, а с другой стороны, в его странном, необычном сознании родилась основополагающая идея космонавтики — ракеты.

Основные положения русского космизма

Что делает человека русским космистом? Русский космизм хочет понять и в некотором смысле оправдать такое сложное и часто противоречивое явление, которым является человек. Понять, что такое человек не просто в природе, а во Вселенной. Мы знаем, что на протяжение всей мировой истории от Античности до наших дней соотношение микрокосма человека и макрокосма осознавалось философией по-разному: они как бы глядятся друг в друга.

На протяжении многих веков человек воспринимался как созерцатель мира. «Открылась бездна звёзд полна, звёздам числа нет, бездне дна» — об этом говорит тоже Ломоносов. А вот для русских космистов соотношение микрокосма и макрокосма разворачивается в проективном активно-творческом смысле, но не в смысле насилия человека над природой. То есть русский космизм — это не прометеизм. Там как раз возникает мысль, что человек — это мыслящая, сознающая, творящая часть самой природы. То есть человек не противопоставлен природе, а он как бы некоторый авангард всего мироздания. Фёдоров говорит: «Природа в нас начинает не только сознавать себя, но и управлять собой». Вернадский и собрат русских космистов во французской мысли Пьер де Шарден говорят о такой направленности эволюционного процесса, который движется по линии совершенствования нервной системы, совершенствования головного мозга. Это тот фактор, который называется цефализация, в результате которой и появляется человек в природе. То есть мы понимаем, что вся природа работала на то, чтобы мы появились, и значит, для чего-то это нужно.

И, собственно, новый этап развития жизни, который связан с появлением человека, связан с его целеполагающей, создающей и творящей способностью. То есть человек — существо, которое для космистов отвечает за будущее Земли и всей Вселенной. Отношение человека к миру — это отношение ответственности, любви и заботы, попечения, но при этом здесь есть очень важное понятие «космизация бытия». В природе есть то, что человек осознает как зло, как, скажем, смерть, распад, пожирание, вытеснение. С этим природным порядком существования, с точки зрения космистов, особенно с точки зрения Фёдорова, человек должен разбираться. Он должен его преобразить, он как бы должен закон вытеснения и борьбы существ заменить тем законом, который, скажем, в христианстве выражен идей образа царства Христова, в котором есть любовь всех существ, в котором нет вытеснения, а есть закон братства, любви и всеединства. Это перспектива, которую выдвигают космисты.

В этом отношении можно узреть библейские мотивы. И да владычествует человек над птицами небесными, рыбами морскими и все такое прочее. Но тем не менее тут все равно проглядывается субъект-объектная структура, бинарная структура. И в этом плане можно к природе относиться бездушно, можно относиться с душой, тут важен сам онтологический статус отношения, то есть в принципе деление на природу и культуру.

Обобщая: для русских космистов, во-первых, эволюция Вселенной телеологична, во-вторых, неким образом через человека говорит Вселенная.

Зачем победа над смертью в космизме?

Зачем победа над смертью? То есть я — часть вселенной, я никуда не денусь, даже если моё тело куда-то денется. Зачем победа над смертью, зачем нужно бессмертие, если эволюция привела нас сюда через череду смертей?

Для достаточно большого числа представителей русского космизма “победа над смертью” — одно из ключевых понятий. Его обосновывали и представители христианского космизма, которые исходили из христианской картины мира. В христианской картине мира Бог создает совершенный мир, то есть норма этого мира — это бессмертный, совершенный в любви универсум, в котором человек нарекает имена тварям, которым человек добрый хозяин мира, а не тот, который приходит в ночи что-нибудь утащить с заднего хода. Но происходит грехопадение, при котором искажается весь строй мира. То есть в мир входит смерть. Причём как входит смерть? Она входит через братоубийство, когда Каин убивает Авеля, и (об этом Фёдоров очень хорошо пишет) искажается весь порядок реальности, то есть тот порядок реальности, в котором вытеснение, борьба существ, пожирание — это не норма. Для христианских космистов это искажение нормы после грехопадения. Поэтому приходит Христос, который разделяет хлеба, утешает бури, воскрешает умерших, сам воскресает, преодолевая этот распад. И поэтому, с точки зрения космистов, преодоление смерти — это как бы божественное задание. То есть здесь можно найти противоречие позиции о бинарных оппозициях, потому что у того же Фёдорова норма мира и человека — это как бы единство ипостаси пресвятой Троицы, потому что Троица творит мир. Это то, что историки космизма называют творческим активным христианством, когда человек становится соработником Бога в деле преображения мира.

Важно, почему в естественно-научном космизме ставится задача победы над смертью. Когда началась эра освоения космоса, это дало мощный толчок исследованиям в области продления жизни и вообще изучения продолжительности жизни. Биолог Василий Феофилович Купревич, современник эры освоения космоса, пишет: «Человек, живущий несколько десятков лет, также не способен овладеть космическим пространством, как бабочка-однодневка не может перелететь океан». В своих последних статьях, опять же как биолог, он говорит о том, что если мы будем смотреть уже не с христианской, не с теологической, а с точки зрения эволюционной, то смерть — это механизм, который был запущен природой именно для того, чтобы быстрее шло совершенствование видов, совершенствование живых существ и появился человек. Но когда появляется человек, смерть из фактора отбора и совершенствования жизни становится тормозом.

Можно ли отождествить русских космистов с трансгуманистами или постгуманистами?

Если говорить про трансгуманизм, безусловно, есть очень много общего, но, конечно, нужно заострить внимание на различиях. Кажется, очень важная вещь для русских космистов — это родовое что-то. Для Фёдорова родовое — это вообще столп его философии. Родовое — это то, что мы должны сохранять, возрождать, воскрешать и тем самым творить рай на земле. То есть таким образом преодолевать смерть. Он видел в этом великий божественный замысел.

А трансгуманизм, наоборот, настроен на то, чтобы избавляться от родового, избавляться от слишком человеческого, избавляться от нашего биологического несовершенства, забывать все прошлое за счёт упоения будущим, забывать о тех несовершенствах, которые конституируют на данный момент человека, и которые его не устраивают. Здесь очень фундаментальные отличия.

Можно и в онтологических плоскостях найти отличия. Безусловно, с трансгуманизмом перекликаются основные тезисы: преодолеть смерть, освоить космос, преодолеть старение. Циолковского можно скорее считать не трансгуманистом, а постгуманистом.

Теистический и атеистический космизм

Постгуманисты и трансгуманисты обычно атеисты. А может ли русский космизм или просто космизм, быть атеистическим, не религиозным?

Русский космизм существует в двух ветвях: естественно-научной и религиозно-философской. В естественно-научном космизме были атеисты, например Николай Григорьевич Холодный, ученик Вернадского, продолжатель его идеи перехода биосферы в ноосферу. И сам Вернадский, который, как учёный, с большим интересом относился к религиозному сознанию, не подходит под определение христианского мыслителя. Но даже естественно-научный космизм вырастает как бы в рамках христианской этики. Например, как физик Николай Умов, говорящий об антиэнтропийной сущности жизни и труда человека и о том, что человек вносит в мир стройность, определяет те основания, на которых должно строится мировоззрение естествоиспытателя? Это логос — научное знание. Он берет понятие логоса из европейской философии, а Логос — это в том числе одно из имён божьих, это вторая ипостась Троицы. Поэтому есть христианские основания в естественно-научном и в религиозном космизме, но там были и атеисты.

Но на самом деле главное сочинение того же Фёдорова «Вопрос о братстве и родстве» адресован духовным и светским, верующим и неверующим. И он как раз полагал, что и атеистическое сознание, если оно ставит задачи движения человека вперед (того, что тот же Соловьёв называл космическим ростом: преодоление смерти, регуляция природы, переход социума и мира на какой-то новый порядок реальности), оно тоже идёт навстречу верующим. То есть здесь верующие и неверующие могут работать вместе. Не случайно в русской мысли серебряного века было два течения: богоискатели и богостроители: Богданов, Базаров, Луначарский, Горький, для которых, как по Фейербаху, Бог — это идеальная проекция, некий идеал того, что человек ставит перед собой как образ должного, как образ того, к чему нужно стремиться. И тут как бы человечество само выращивает из себя бога, само становится богоподобным.

Можно рассуждать так. Космизм характеризуется представлением о наличии телеологии в эволюции Вселенной. Традиционные атеисты — это люди, которые отрицают наличие телеологии во Вселенной. Если Умов атеист, и он отрицает наличие телеологии во Вселенной, он отрицает одну из базовых установок русского космизма. Или космисты могут быть атеистами, но при этом соглашаться с телеологией, с креационизмом?

Эти люди не создавали движение русских космистов. Каждый из них очень самобытен, но есть что-то общее. Большинство русских космистов так или иначе говорят о каких-то атомах, из которых состоит вся Вселенная. Обязательная черта всех русских космистов — возможность воссоздания (в случае Фёдорова) человека. У некоторых русских космистов, у которых нет такого религиозного подхода, эти сами атомы наделяются определённой мыслительной энергией.

Впрочем, не каждый атеист отрицает телеологию. У Вернадского есть идея цефализации, идея направленности эволюции, когда в самой природе есть как будто бы некая такая идеальная программа, которая движет это развитие. Есть некое целеполагание в самом природном процессе.

В русском космизме снята оппозиция материализма и идеализма. Не случайно Владимир Ильин, замечательный философ ХХ века, который очень интересовался идеями Фёдорова, написал работу «Шесть дней творения. Библия и наука о творении и происхождении мира», где он говорит о том, что неслучайно Бог творит мир не одномоментно, а в шесть дней. То есть русские космисты говорят о том, что Библия и наука не противоречат друг другу, креационизм и эволюционизм имеют точки схождения. И более того, тот же Ильин говорит о материологизме: логос, действующим в материи. Это некий присутствующий в недрах материи импульс к совершенствованию бытия.

Вернадский и Тейяр опирались на понятие цифализации, а цифализация — это эмпирического обобщение. Это то, что ввёл в науку замечательный палеонтолог и теолог Джеймс Дана, который занимался проблемой происхождения жизни. Цифализация — это эмпирическое обобщение. То есть начиная с эпохи кембри, когда появляются первые зачатки живых существ, мы просто наблюдаем, что эволюционный процесс идёт по линии совершенствования нервной системы живых существ и даже увеличения массы головного мозга, поэтому мы видим эту цифализацию.

Русский космизм это не научно сейчас?

Сейчас много комментариев в интернете, мнений на счёт русского космизма, что это всё не научно. В том плане, что многие положения русского космизма и сама идеология — это очень вдохновляюще, но если мы добираемся до конкретных положений, то это совершенно не соответствует стилю научного мышления: кажется, что просто с потолка все взято. Тех, кого причисляют к русским космистам, — это общепризнанные учёные. Но их признание было давно. Можно сказать, что, если их изобретения не устарели на данный момент, то почему их воззрения на Вселенную должны устареть?

Но не факт, что хороший учёный — хороший философ. У кого-то могут быть хорошие результаты в науке, но при этом он может быть полностью сумасшедшим человеком. Например, время от времени создаются новые решения трудной проблемы сознания — невероятные, околонаучные, очень похожие на то, что находится в рассуждениях русских космистов.

Когда произведения претендуют на то, чтобы быть философией, они должны содержать какую-то систему утверждений, с которой можно работать при помощи анализа. Для своей эпохи русский космизм был вполне адекватным, поразительным для своего времени феноменом.

Дело не столько в том, что соответствует научности, современному состоянию науки. Тем более, что наука развивается, уточняет свое понимание человека, мира и так далее. Главный вопрос здесь задавал ещё в «Повести временных лет» Нестор летописец, и он совершенно не устарел: чего ради создан был человек. Это вопрос, который воспроизводится на каждом витке, в каждом поколении живых существ. Вопрос: для чего? Что мы делаем на планете Земля, что мы делаем в космосе, зачем мы в этот космос выходим?

В современной философии, в том числе и в постгуманизме, в глубинном экологизме, есть представление о том, что человек только портит мир, что его существование в природе глубоко кризисно и плохо для самой природы, что человек в общем ничем от других существ не отличается, и ему надо знать свое место. А для русских космистов само это понимание роли человека как совершенно уникального существа — во-первых, духа телесного, во-вторых, существа творящего, привносящего в бытие новое. Как это обосновывает введение понятия “ноосфера”, о котором говорит Вернадский. Человек необходим Вселенной, миру. Это как бы новая ступень развития жизни, творящая, созидающая и т.д. И отсюда — идея нашей ответственности. Бесконечная экономическая, политическая и прочая борьба — это кризис целеполагания, потому что мы не понимаем, что такое человечество. Более того, когда мы говорим об отказе от глобализации, отказываемся от идеи планетарности, мы отказываемся от понимания того, что такое подлинная глобальность, что такое вообще человечество на планете Земля. А оно есть единая семья, которая должна в конечном итоге не только планету осваивать, но и все мироздание.

В ответ на эти рассуждения критик может сказать: хорошо, это ваши мировоззренческие установки, я их критиковать не могу, потому что это ваш ценностный выбор. Но есть ли какое-то не произвольное основание, которое бы заставило кого-то не предубежденного эти ценности выбрать, не только потому что ему они тоже нравятся, а вследствие каких-то рассуждений? Откуда кто-то может узнать, какова цель у природы, есть ли в ней целеполагание или нет?

Этот вопрос затрагивает серьезную проблему, болящую уже несколько тысяч лет. Любой философ строит определенного рода систему. Но не каждый философ имел роскошь свою систему претворить в реальность.

У всех русских космистов так или иначе присутствует сциентизм и какое-то одухотворенное начало. Есть серьезные философские системы, но они не проверены на практике. А космисты, например тот же Циолковский, когда говорил про свои ракеты, говорил, что это не цель, это средство. Ракета — это средство. Это то, как он проверяет свою философию. Как люди прагматичные, как критики, скептики, мы спросим: можем ли мы доверять людям, которые имеют странные воззрения, но реализовавшие эти воззрения в пространстве сциентизма и вообще науки как таковой? Бесспорно.

Можем ли мы им доверять больше или меньше, чем людям, у которых действительно тоже серьезные философские системы, но которые даже на практике их проверить не смогли? Не можем. Может быть, какой-то человек придумал нечто гениальное. Или, например, говорит: смотрите, 2 × 2 = 4 (допустим никто не знал, что 2 × 2 =4), потому что Меркурий находится в такой-то фазе. 2 × 2 = 4 — истинное утверждение, но обоснование совершенно нелепое. Результат хороший, мы его можем использовать. Если в науке есть люди, которые делают случайные истинные утверждения на основании ошибочных парадигмальных установок, то, как правило, систематически, на уровне больших каких-то цифр, они будут вносить полный беспорядок и хаос в научное познание. Конечно, иногда гений выстреливает, но наука и ее прогресс основаны не на труде гениев, а на труде тех людей, которые в состоянии предлагать такие теории, которые не только в частном случае сработают, но и во многих других случаях. Мотивация Циолковского и его идея с ракетами — это очень далеко отстоящие друг от друга вещи.

Космизм — философия как проект, а не теория

Русский космизм — это проект, большая мировоззренческая задача. Циолковский, кстати, считал по-пушкински: гений и злодейство — две вещи несовместные. То есть для него не бывает злой гениальности. Почему космисты такое значение придавали науке? Потому что наука — это инструмент. Но кроме того наука должна быть для них этически ориентирована. И у Циолковского, и у Фёдорова, вообще у всех космистов есть понятия всеобщности и полноты, счастья, гармонии и братства. Это для них полнота идеала. И в этом смысле они доводят до предела тот персонализм, который вообще характерен для русской философии. Потому что персонализм, который одновременно соединен с идеей соборности, с идеей всеобщности, — для них совершенно неприемлема никакая иерархичность, никакое стремление выделить какой-то один народ или одного человека, или лучших и худших. Для них все со всеми и для всех.

Федоровская формула: жить не для себя, не для других, а со всеми и для всех. Идея ответственности каждого за каждого, идея, о которой говорил Андрей Платонов: без меня народ не полный. Откуда федоровская идея воскрешения? Оттуда, что невозможно просто достичь бессмертия для каких-то там счастливых олимпийцев. А остальные-то как? Как ты будешь там счастлив, если в эту самую топку будущей гармонии утрамбовано столько поколений? Для русских космистов очень важна идея всеобщности. Поэтому важна идея всеобщего воскрешения, возвращения вообще всех когда-либо живших, причем в преображенном виде, когда человек раскрывает всю полноту тех потенций, которые он не раскрыл на земле, или они были пущены в совершенно другом векторе (вся жизнь была отдана злодействам или дурным теориям или какому-то ошибочному мировоззрению и т.д.). Человек сможет раскрыть те творческие потенции, которые в нем были заложены.

Русский космизм — это не только некоторое течение, имеющее генетические связи с Николаем Фёдоровым. Но некоторые русские космисты называются космистами без связи с Фёдоровым. Бывают не религиозные русские космисты. «Русский космизм» — такой термин, который функционирует очень похоже на то, как функционируют термины западники и славянофилы. Западники и славянофилы единого течения не составляли, и это не было их самоназванием. Русский космизм — это скорее огромный феномен в русской философии и в русской культуре, который представляет часть нашей национальной гордости. И, с другой стороны, мы не должны относиться к нему как к теоретической философии. Это даже не практическая философия, потому что практическая философия часто про этику, а это скорее проективная философия, это проект.