Create post
muz

Возможно, музыка – это наша основная религия

Sergey Ilyin
KOT KOPTACAPA
Yulia Samoylova
+1

Найк Борзов о смерти, свободе и границах реальности.

— С тобой как со сценическим персонажем я познакомился через клип Три Слова, ещё совсем в детстве. Для меня и клип, и песня стали практически откровением, этаким щелчком пробуждения от гипноза. Я не мог себе тогда объяснить это ощущение нового качества коммуникации рок-музыки со мной. Три слова стали взрывом для культуры того времени, как по-твоему?

—… Ну, судя по всему, да. Меня признали человеком 2000 года. Песня Три слова стала такой взрывной историей: она была в меру провокационна, в меру сюрреалистична. Возможно, в то время как раз не хватало чего-то яркого после немного безумных 90-х.

В популярной музыке ничего особого не происходило, а вот в андеграунде переварились все 90-е, все 80-е. Очень интересные группы и музыканты. Ну и я, видимо, тоже как-то сварился.

— А после Трёх слов что-то изменилось в культуре? Как минимум, в российской.

— Ко мне подходили очень многие музыканты, которые сейчас являются уже культовыми и супер-известными, и говорили мне: «Чувак! Эта песня нас научила хиты писать!»

Я не очень отслеживаю эти влияния: это уже следствия. А для меня, всё-таки, больше важна причина. Хотя в последнее время занялся перезаписью своих старых песен, но, в общем-то, 2015 закончился, и я больше этим заниматься не буду… Обещаю.

— Мне кажется, что 2015 год в России негласно был годом личных архивов. Кажется, что вообще все, кто был на это способен, занимались актуализацией старого материала. Мог бы ты сейчас написать песню, скажем, как Три слова?

— В принципе, я продолжаю писать подобные песни, довольно активно. Вообще песня не должна была попасть в пластинку Супермен. Меня просто уговорили её вставить, я очень долго сопротивлялся. Изначально я планировал её вставить в сайд-проект того времени, он назывался Порка Мадонны. Но так получилось, что песня вошла в мой сольный альбом, как было и с Лошадкой, которая была выпущена ещё в 1996 на альбоме другой моей группы — Инфекция. И в альбом Головоломка она уже попала после этого.

Меня не было в мейнстриме, начиная с альбома Заноза, когда закончился тур, и я сыграл Курта Кобейна в спектакле Нирвана. И вот я исчез и появился только в 2010 году. За это время я научился разделять свои проекты: сайд-проекты и сольное творчество, которым я занимаюсь всю свою жизнь и считаю, всё-таки, основным. Несмотря на мою увлечённость той или иной группой в конкретный момент, я всегда возвращаюсь к тому, что для меня важнее.

Найк в спектакле Юрия Грымова «Нирвана»
Найк в спектакле Юрия Грымова «Нирвана»

В 2014 у меня вышли Везде и нигде и Избранное, в 2015 первая часть Молекулы, где представлены акустические версии старых песен. В 2016 где-то с весны я собираюсь выпустить новый альбом группы Инфекция, которой в этом году исполняется 30 лет!

— Я в связи с чем спросил: кажется, что сейчас труднее сохранять свою целостность по сравнению с 90-ми, удерживаться внутри себя и не расщепляться. У тебя три основных проекта плюс коллаборации. Насколько это сложно? Или это, наоборот, способ сохранить себя?

— По-разному бывает. Мне всё время нужно на что-то отвлечься. Я не могу заниматься одним и тем же долго, постоянно. Вот какой-нибудь токарь точит и точит эту деталь. Ежедневно. Одну и ту же. Постоянно. Я лучше умру, чем буду этим заниматься. Мне кажется, это намного веселее будет.

фото: Екатерина Русских
фото: Екатерина Русских

— Но ты никогда не чувствовал тревоги, угрозы твоей целостности? Что ты теряешь контроль?

— Всякие моменты были в жизни. Не всегда ты в чём-то уверен… В основном ты ни в чём не уверен вообще. Есть способы, есть методы, есть практики как можно в таких моментах оставаться в гармонии с собой, наладить, настроить и прочее. Если ты чувствуешь дискомфорт и дисбаланс — нужно твёрдо себе уяснить, что все проблемы, как физические так и ментальные — внутри тебя. Никто ни в чём не виноват. Если ты лошара, то лошара ты по собственной вине и по собственной воле. Грубо говоря, если убиваешь людей, то ты убиваешь их по собственной воле. Никто тебя не заставлял убивать людей.

Стоит это понять и всё проще становится. Если ты адекватен этой реальности, тогда ты понимаешь для себя что нужно делать. Какое лекарство тебе подходит: путешествие, в кино сходить, встретиться с другом, с которым тебе всегда хорошо. Вот эти приятные мелочи и делают нашу жизнь счастливее… Alice Cooper, например, любит помедитировать на кладбище, посмотреть, как закапывают или раскапывают гроб. Что поделать, такая у него медитация…

— Ты никогда не медитировал на кладбище?

— Да нет, разное бывало. Не только медитировал, скажем так.

— Ну, мы об этом не будем говорить, да?

— Да лучше не стоит.

— Ты сказал, что разные мелочи составляют наше счастье. Насколько ты чувствуешь себя счастливым? Насколько тебе легко или сложно сейчас удерживать это ощущение?

— Насколько смогу заполнить свою жизнь вещами, от которых я получаю удовольствие и которые приносят радость другим. Потому что удовольствие теряет смысл, когда ты получаешь его только один. Это сначала перетекает в эгоизм, а затем обретает очень тяжёлые ментальные последствия… Вот так себя ощущаю в данный момент. Всё хорошо.

фото: Илья Дунаев
фото: Илья Дунаев

— А как насчёт усталости? Когда я слушал Везде и Нигде — было ощущение второй молодости, что ли. Звучит так же, как это звучало тогда. Ощущение, что никуда ничего не делось, и этого разрыва во времени в нулевых — его, как будто, не было. Как будто отрезок времени между твоим исчезновением и возвращением просто схлопнулся… И нет ощущения усталости. Несмотря на то, что страна поменялась, индустрия поменялась…

— Очень забавный эффект. Раз! И этих двенадцати лет как будто и не было. Если бы все люди, кто послушал Везде и Нигде это почувствовали: раз! Схлопнулось! И не было бы больше ни фабрики звёзд, ни этого трэшняка. Если люди всего этого не знали — представляешь как было бы красиво?

— Но усталости нет? Просто интересно, что за новый источник ты нашёл.

— Да я, в общем-то, его и не терял, просто отдыхал. Но я продолжал что-то делать. Это не всегда было интересно слушать, но играть и воспроизводить было весело. Я меньше всего думал о том, как всё это будут воспринимать, да и до сих пор особо не думаю. Для меня важно, всё-таки, передать мои собственные чувства и ощущения, эмоции. Как показывает история, находится много людей которые чувствуют так же, а я просто складываю в слова ощущения очень многих людей.

Нужна доля сюрреализма в жизни, потому что на самом деле всё не так, как оно есть. Всё голографическое, и мы живём в информационном поле — не более того.

— Говоря о присутствии в информационном поле. Сейчас, если тебя нет в сети —есть ощущение, что тебя просто нет. Был ли простым переход на соцсети и все эти дела?

— С возникновением интернета у меня было так же, как когда я перешёл на свой первый компьютер. Я какое-то время ходил вокруг него, принюхивался, присматривался… и потом как влез! И уже вылезти тяжело уже оттуда. Какое-то время я не очень понимал, что там надо делать. Бесконечные все пароли, логины. У меня электронный кошелёк появился позже, чем у всех остальных. Теперь это неотъемлемая часть моей жизни, и наличными я уже практически не пользуюсь. Я, конечно, могу прервать моё пребывание в цифровой среде, если оно становится бессмысленным. Это не проблема.

— То есть, ты доверяешь технологиям?

— Я люблю технологии, конечно. Всегда использую какие-то вещи, которые могут мне помочь сделать то, что мне нужно. Я ведь никому не мешаю, никому не врежу этим и не нарушаю никаких законов. Наоборот — я создаю какие-то новые, и мне нравится это.

фото: Илья Дунаев
фото: Илья Дунаев

— А пребывание в интернете изменило твоё ощущение времени?

— Мы живем в суперинтересное время. Сейчас, на пересечении столетий, тысячелетий происходит мощный переход из эры в эру. Жалко, конечно, что мы не увидим, к чему все это приведет, но все равно забавно в этом участвовать и стоять у истоков этих перемен. Условно, наши памятники будут стоять через 100-200 лет повсюду… Ну, это по-фигу, я считаю, что даже могилу оставлять на Земле — это какое-то кощунство. Другие следы важны после человека, мне кажется.

— Я подумал, что, может, нам и доведётся увидеть все эти перемены, просто в другом качестве. Кто знает?!

— Время нелинейно, поэтому не существует прошлого, будущего, настоящего. Все едино. Ты можешь оказаться в любой точке пространства и времени. И создать при этом свою собственную.

— А вот в реальной жизни, в опыте написания музыки — насколько для тебя актуально такое представление? Как ты применяешь эту нелинейность времени?

— Ну, я по этому принципу живу: не ношу часов, никогда не понимал этого. У меня в доме нет часов. Ну, на компьютере, на телефоне есть часы, они напоминают мне о запланированных встречах. Но в целом время не имеет для меня совершенно никакого значения: если я сплю, значит сейчас — ночь, не важно, во сколько это происходит. Когда я бодрствую — для меня это день. Пока я воспринимаю это таким образом — оно так и есть.

Получается такая своя реальность поперёк…

— Ну что значит — Реальность?

— Вот, вот! Что значит реальность?

— Ну ничего это не значит совершенно. Реальности нет. Все нереально. Мы просто создаем это все. Мы создаем себя, мы создаем атмосферу вокруг и уже на людей влияем таким образом. Если это почувствуешь, то все становится совершенно… другим. Ты понимаешь, что ты часть всего и все это часть тебя. Это настолько близко к Богу, что, в общем-то, ближе быть не может. Ну, по крайней мере, в физическом воплощении здесь, на Земле.

— Таким образом, получается, что и смерти не существует?

— Это просто переход в другое состояние, вот и всё… Но это продолжение пути, вот в чём прикол.

— И поэтому для тебя не существует страха смерти? Хотя бы на физическом уровне?

— На физическом уровне — да. Но это боится тело, конечно. Мы боимся ходить к зубному врачу, мы боимся всяких порезов, у нас дикая мнительность и прочая фигня. Любая болячка, там, или прыщик вызывают паранойю. Но, тем не менее, на мой взгляд, очень странно бояться того, что может произойти в любой момент. Ты просто потеряешь время, а твоя смерть будет всё больше и больше тебя пугать из–за того, что ты не успеваешь сделать ничего действительно важного…

А что важно — со временем ты к этому приходишь. И перед самой смертью ты осознаёшь всё. Вот, в чём прикол.

фото: Владимир Васильчиков
фото: Владимир Васильчиков

— Вот мы стоим на краю ускоряющейся вселенной. А у нашей музыки поменялась цель? Совпадает ли сейчас её функция с тем, что было 25 лет назад?

— Да музыка всегда выполняет одну и ту же функцию — делает жизнь людей краше. Создаёт в жизни людей атмосферу, что важно не только для самих людей, но и для разного рода культов, систем, организаций.

Когда мы говорим — это уже музыка. Когда мы идём по дороге — это ритм. Музыка во всём. Посмотри любое кино без саундтрека — через 15 минут ты выключишь и скажешь: «Ладно, класс. Пойду музыку послушаю».

— Ты говоришь прямо как Кейдж. Он говорил, что музыка существует помимо нас, и мы ей, в общем, не очень-то и нужны.

— Музыка настолько проста и естественна, но мы не можем так глубоко заглянуть в суть простоты. Информационное поле людей очень захламлено, много лишней, ненужной, очень сильно разлагающей внутренний мир человека информации.

Поэтому очень сложно нырнуть. В той же Инфекции, я осознанно нагружал тексты отталкивающими, отвратительными моментами так, что человеку совсем неподготовленному это будет очень противно и неестественно слушать. А люди с более тонким восприятием, разгребая все эти слои находили вот этот самый жемчуг.

— Как система защиты от детей?

— Ну типа того. Я, в общем, всегда экспериментирую с уровнями восприятия. У меня есть ряд проектов, совершенно минималистичных, похожих на ветер. Нойз, эмбиент. Совершенно примитивные.

Мы — музыканты, авторы, композиторы, художники — просто проводники того, что слышим, что через нас проходит на более тонком уровне эфира. Мы облекаем это, доделываем, нагружаем… и приносим на блюдечке с голубой каемочкой, еще пережевав немного, знаешь, чтобы вот прямо совсем удобно было. Ну, это я про попсу говорю. Когда пережевали и тебе в рот положили, как птенцу.

— И ещё вопрос: останется ли что-нибудь по пути…

—Нет плюса и минуса. Музыка настолько прекрасна, что у тебя бесконечное количество вариантов развития событий, когда ты начинаешь ее записывать. И ты можешь сделать ее совершенно любой.

Один мой друг сказал прекрасную вещь: «Мне нравится эгоизм в музыке. Если тебе не нравится чья-то музыка — пойди сделай свою». Здесь момента соперничества, нет соревнования. Это полная свобода восприятия и сознания.

Катарсис среди исполнителей чаще, чем среди всех остальных. Ну, может еще монахи, которые в кедровых коробках живут. Религия — плохое слово, но, возможно, музыка — это наша основная религия.

Мне кажется, религия не такое уж плохое слово хотя бы этимологически. Дословно это воссоединение (religare). Другое дело, с чем ты выбираешь воссоединяться. Что — твой источник. Я понимаю, может смущать некоторое количество негативных коннотаций…

Для меня это религия, абсолютно точно. Она огромна. Это интересная парадоксальная, разносторонняя, очень глубокая история. Это то, что меня заполняет и то, во что я верю. И что самое интересное, да, она ни к чему не обязывает.

фото: Владимир Васильчиков
фото: Владимир Васильчиков

интервью: Леонид Именных

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Sergey Ilyin
KOT KOPTACAPA
Yulia Samoylova
+1

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About