Не будучи никем посланной на Берлинскую биеннале, я оказалась ее участником, т.к. летом 2016 года все еще продолжала учебу в школе Берлина. Слоняясь по Берлину в поисках альтернативы школьной учебе, я посещала лекции Humboldt Universität и Akademie der Künste. В один прекрасный день последняя оказалась преобразована в площадку арт-биеннале. Заявленная концепция и фактическое ознаменование пространства арт-объектами и инсталляциями образовали сложную апорию, между полюсами которой, в зазоре заявленных и произведенных смыслов можно искать суть или новое русло Фаустовского духа, ради достижения которого зимой 2016, следуя собственной программе сверхусилия, я досрочно сдавала все школьные предметы в своей родной питерской Петришуле в качестве экзаменов, готовилась к выставке в мастерской Анатолия Савельевича Заславского «Квартира 16», спала по 4-5 часов в сутки. И вот, наконец, я в Берлине, и уже не как какой-нибудь посторонний турист, а самый что ни на есть Berliner, житель, интегрированный в немецкую семью и Wilhelm-von-Humboldt-Gemeinschaftsschule. Я знакомилась со всеми: в школе, в Хумбольдте, по дороге в школу и в библиотеку, ходила в галереи, на музыкальные джемы и даже йогу, участвовала во всем, в чем только можно было принять участие, ожидая, когда же меня настигнут потоки Фаустовского духа.

Как известно, дух Европы, который с легкой руки Шпенглера стал именоваться Фаустовским, не сидит на месте. Он постоянно прибывает в движении, постоянно ищет иное, варварское, грубое, тем самым чуждое, чтобы после взглянуть на отпечаток, отражение себя в качестве оставленного в ином следа и заявить: «Вот это ведь и есть моя суть!» Суть как след оставленный в ином. Гельдерлин в гимне «Истр» утверждал, что дух Европы сместился из Греции в Германию. Драган Каюнджич пишет: конструирование геоонтофилософского пространства, известного как Запад, берет начало в Греции и протекает в обратном направлении, как будто к своему новому истоку — Германии. Оно течет назад, «rüсkwärts». Русло реки Истр, где «Запад» встречает своего чужеземного, «unheimlich» (зловещего, жуткого, неуютного) Другого, — это одновременно место и образ находки или открытия его первоначальной «самости». Истр (Дунай) переносит исток Европы напрямик в Германию. Однако сегодня впору спросить «какая же река сегодня несет этот дух»? По какому руслу и куда течет Фаустовский дух?

Как мы помним, в поэме Гете есть лишь одна вещь способная напугать того, кто пугает всех, даже само вселенское зло — Мефистофеля. Это гомункулус, выведенный в пробирке. И хотя Гете-автор разбивает пробирку с гомункулусом, но гомункулус оказался более живучим, чем Гете. Так сегодня в немецких школах не преподают литературу, а вот тело гомункулуса живет и на свой лад развивается. Вот они, избавленные от вирусов хюбриса, страстного знания, неистовства и благородной ярости потомки Карла Великого и Фауста — толерантные, дружелюбные, обживающие супермаркеты, застывающие перед дигитальными экранами, обустраивающие свою страну для туристов и мигрантов. В то время как на защиту среды обитания этих счастливых гомункулусов, этого обузданного человечества брошены все средства мировой экономики, куда и по какому руслу несется Фаустовский дух ныне, ища себе иное, непокорное, опасное?

Биеннале манифестировала себя как попытка вскрыть уловки среды обитания счастливых гомункулусов, в которых вырождается обузданное европейское человечество. Предполагалось:

1) критически осмыслить цифровые технологии, которые обещали создать пространства нового политического действия и открытых форумов, а стали поднадзорными и контролируемыми транснациональными корпорациями;

2) создать альтернативу одновременно спекулятивному капитализму и современному консьюмеристскому искусству;

3) пространственно осмыслить идею «нового временного комплекса» выдвинутую одним из идеологов биеннале Арменом Аванесяном, согласно которой современный гомункулус оказывается парализован и несостоятелен для автономного действия, ибо его настоящее конструируется из будущего, вследствие чего его настоящее всегда уже оказывается прошлым, с которым ничего нельзя поделать.

На другом полюсе нашей апории оказалось фактическое исполнение биеннале. Площадки проведения — узлы туристических потоков, они же — эпицентр глобального контроля безопасности граждан. Кураторами были назначены члены нью-йоркского DIS — Лорен Бойл, Соломон Чейз, Марко Росо и Дэвид Торо (Lauren Boyle, Solomon Chase, Marco Roso, David Toro). В эстетике DIS были унифицированы и площадки биеннале — функциональный модный праздник обывателя. Основная активность кураторов была направлена на работу интернет-журнала, предоставление фото и дигитальных услуг. Почти как в супермаркете занятые на стороне зрелищ носили униформу марки TELFAR с надписью «PERSONAL», а пришедшим предоставлялась платная услуга приобрести униформу с надписью «PUBLICUM». Приобщение к субкультуре является не демиургическим, а коммерческим. И здесь мы попадаем в люфт между напряжением апории: альтернатива капитализированным отношениям — субкультура художников, однако, чтобы войти в нее, также требуется вовлечение в потребительскую экономику ниспосланного бренда TЕLFAR. Но я соглашаюсь с правилами игры, приобретаю рубашку, превращающую меня в публику (м), а значит, я могу свободно высказываться словесно и пространственно на этом празднике искусства. Поэтому к нескольким инсталляциям биеннале я сделала парные, совершив скромную интервенцию в тело биеннале. Итак, стремясь угнаться за Фаустовским духом, я следую в зал с инсталляцией «Новый медиаэкспресс» (The New Media Express) Жозефин Прайд (Josephine Pryde) (http://bb9.berlinbiennale.de/de/participants/josephin…) . В концепции художница заявляет исследование контакта рука-устройство (телефон, планшет, клавиатура). Фотографии на стенах отелены от зрителя стеклами, которые создают эффект электронного носителя, поверхность экрана которого отодвигает зрителя от вещей мира. Кажущаяся близость и доступность экрана гаджета вовсе не приближает нас к вещам, а напротив, создает сенсорную пустыню вокруг нас. Ансамбль рука-гаджет есть невозможность коснуться вещей, утрата опыта и целостной картины мира и, как следствие, рассыпание субъекта на части, собирающиеся вокруг гаджета. В центре мира оказывается не субъект, а гаджет. Серию фотографий предлагается осмотреть, следуя путям миниатюрного паровоза, кое-где расписанного графити. Эта картезианская стратегия составления истинного представления о мире из неподвижной точки внутри движущегося паровоза не раз тематизировался в кино XX века. Однако, сегодня она стала лишь миниатюрным фрагментом в сети информации передающейся между гаджетами. Паровоз — подлинный символ модерного овладевания миром превратился в игрушку, которую может отображать гаджет, предлагая иную траекторию для рассматривания сегментов мира, транслируемых экранами электронных устройств. Вместо построения картины мира посредствам опыта мы доверяемся гаджетам, которые забрасывают нас справками о фрагментах и проекциях. Безопасная среда пустого сенсориума, созданная гиперсентсорными экранами вокруг счастливого гомункулуса исключает травму, драму, след присутствия иного во мне и меня в ином. Экранирование от мира и отсутствие следа в месте контакта я-мир ведет к дегенерации опыта, продолжая линию, намеченную Элиотом: мудрость, потерянная в знаниях, знания, потерянные в сведениях. Пользуясь правилами игры, заданными кураторами при покупке униформы биеннале с надписью «PUBLICUM» осуществляю свое право на художественное высказывание в инсталляции Auskunft — справка, сведения.

На той же площадке биеннале можно обнаружить инсталляцию Корпюс/Лёффлера (Korpys/Löffler) «Замети следы!»(Verwisch die Spuren! Transparenz, Kommunikation, Effizienz, Stabilität) (http://bb9.berlinbiennale.de/de/participants/korpysloffler/), построенную как крипту: зритель не увидит медиа-объектов, пока не зайдет через щель внутрь нескольких неплотно составленных стен. На две из них проецируется видео, остальные являются зеркалами, отражающими и размножающими то, что происходит на видео. Зритель теряется в проекциях и остается в их окружении один, изолированный от мира, находящегося за стенами. Видео снято с точки зрения человека, идущего в дождливый день по зданию банка, на экране периодически высвечиваются сообщения с указаниями, что надо сделать тому, кто идет (инсталляция не дает понять, чей это взгляд, художника или зрителя). Также показаны фрагменты акций протеста 18 марта 2015. Художники пишут, что посредством инсталляции они дают возможность усомниться в ритуалах политических протестов и подлинности власти. Некто, идущий в одиночку по зданию банка, невольно слушающийся смс-команд, идущий бесконечно, не имеющий цели на пути, является тобой (видео снято так, будто глаза зрителя смотрят на пройденную дорогу). Зритель находится в замешательстве среди шести стен, из которых всего на две проецируется настоящее видео, остальные лишь множат его, создавая репрезентации, давая зрителю понять, что это он во власти пустого огромного здания, стен, экранов, зеркал, репрезентантов. Он потерян и может ориентироваться только по смс-указаниям, которые дает контролирующая его траекторию инстанция. Художник привлекает внимание к тому, что сегодняшняя политика конструирует гражданина как потерю самости, автономии действия, суверенной воли, смысла и ориентации в мире. Чтобы выжить он должен подчиняться распоряжениям контролирующих анонимных инстанций. В очередной раз я, воспользовавшись купленным правом на публичное высказывание, на скорую руку я сделала аппликацию «Warten auf Zukunft» --Ждем будущего, которое сегодня наступает прежде настоящего, тем самым отменяя момент «здесь и сейчас» присутствия, переводя настоящее в статус прошлого.

Бельгийско-американский художник Сесиль Б. Эванс (Cécile B. Evans) (http://bb9.berlinbiennale.de/de/participants/cecile-b-evans/) занимается предоставлением таких форм обмена между человеком и машиной, которые позволяют сделать выводы о человеческой экзистенции. Её видеоинсталляция «Чего хочет сердце?» (What the Heart Wants) выясняет, чем производятся сокровенные желания людей в эпоху цифровых технологий и как машины определяют человечность. Персонал упреждал любое неосторожное движение посетителя: «будьте осторожны, входя в полумрак, не упадите в воду». Мы располагаемся на понтоне, плавающем в воде, отражающей экраны: большой фронтальный и маленькие. Уже становится опасно. Быстрее на остров дураков, куда ведут свое вещание СМИ. На островке посреди вод памяти мы окружены множеством персонажей: бессмертные клетки; воспоминания из 1972, которое пережило своих современников; клонированные дети с обслуживающими их роботами, состоящими исключительно из бестелесных сенсоров. У нас больше не остается настоящего, нет со-бытия, встречи друг с другом. Настоящее тонет в потоке новостей транслируемых из будущего в качестве уже случившегося с нами коллективно, без нашего выбора. Парадокс будущего в том, что оно давно стало реальностью настоящего. Мы собраны из будущего как коллективная личность, наделены правами коллективной личности, которые лишают нас любого права на суверенность и автономию, на то, чтобы иметь уникальное настоящее, из которого только и может рождаться персональная траектория. Так пересыхает и стирается русло, по которому устремлялся Фаустовский дух, а воды разливаются в безбрежные и безграничные хляби. В третий и последний раз воспользовавшись правом публикума интернирую свою инсталляцию «Das Flußbett des Geistes von Faust» (Русло фаустовского духа) в тело биеннале.

По какому руслу несется Фаустовский дух ныне, ища себе иное, непокорное, опасное? Европа не есть, она постоянно смещает свои границы, отождествляя себя со своим варварским, брутальным другим. Кто сегодня тот иной, который позволит Европе найти свое русло?