Create post
Центр изучения кризисного общества

Есть ли смысл строить в России гражданское общество?

Anton Kukavets
Светлана Фф
panddr
+1

Что такое гражданское общество и возможно ли оно в России — в материале Александра Вершинина.

Александр Вершинин,

Центр изучения кризисного общества

Проблема гражданского общества стала настоящим наваждением для постсоветской России. За последние 20 лет только ленивый не говорил о том, что «у нас его нет» и что его необходимо создать. Идея формирования в России гражданского общества стала национальным приоритетом, наряду с задачами построения свободного рынка и развитой демократии.

Предпосылки подобного внимания к проблеме понятны. Крушение социалистической системы в СССР и Восточной Европе создало ситуацию социально-политического вакуума. Альтернативу дискредитировавшим себя старым общественным и властным формам общественное мнение и элиты увидели именно в институте гражданского общества. Идея гражданственности, противостоящей диктату авторитарного государства, звучала в унисон политическому моменту.

Эта специфика формирования дискурса о гражданском обществе задала его общую направленность, которая сохраняется до сих пор. Проблема предельно политизирована. Практически любое ее обсуждение вращается вокруг вопроса противостояния власти и общества. Гражданское общество — это все то, что противостоит власти, что действует в обход власти. Власть при этом всегда стремится к репрессивному подавлению гражданственности, а гражданственность, где может, противостоит власти и работает на ее ослабление. Понятно, что ни о каком реальном обсуждении проблемы в данном случае речи не идет.

Впрочем, в академической среде эта дискуссия идет. Разрабатывается проблематика некоммерческого сектора, гражданской сферы как автономной области общественной жизни. Концептуализируется представление о гражданском обществе как особом производственном секторе, функционирующем параллельно с государством и рынком.

В общем виде вся эта дискуссия вращается вокруг одного главного вопроса — каковы формы выражения субъектности общества в современных российских условиях? На какой основе можно вновь собрать российский социум? В какую систему отношений он вступит с властью?

Говоря о его субъектности, обществоведы, как правило, имеют в виду классическую западную модель гражданского общества — ассоциации индивидов, объединенных общей приверженностью ценности свободы и наличием частной собственности, которая вступает в договорные отношения с государством. Эта модель субъектности социума считается универсальной и эталонной. «Само понятие об обществе как самостоятельной системе отношений, существенно отличной от государства, можно считать прочно установленным в науке… Отличие общества от государства сделалось ходячей истиной, признаваемой всеми», — писал еще в XIX в. русский юрист Б.Н Чичерин.[1]

В обществоведении признано, что лишь гражданское общество западного типа генерирует устойчивую социальную субъектность и создает наиболее благоприятные условия для самоорганизации людей. Так ли это? Является ли классическая модель гражданского общества, сложившаяся на Западе в Новое время, универсальной? Существуют ли альтернативы ей? Наконец, с чего следует начинать строительство гражданского общества в России? Эти вопросы требуют специального рассмотрения.

Возникновение ситуации противостояния государства и общества (из которой и возникает феномен гражданского общества) — это чисто западное явление. Именно в рамках западной культуры на рубеже Средневековья и Нового времени произошло выделение власти в свободный капитал. Двойная культурная революция (научный переворот и Реформация) профанировала традиционные представления об организации общественно-политической жизни (естественность общинной организации и сакральность божественной санкции). В результате произошла делегитимация тысячелетних политических форм. Власть потеряла свою «привязку». На месте разрушенного мира общин и корпораций возникло море индивидов, которые в условиях вакуума власти оказались в состоянии войны «всех против всех».

Задачу пересборки западного общества и восстановления легитимности власти решили британцы Томас Гоббс и Джон Локк. Их главная идея — это тезис об «искусственности» власти. Если власть более не освящена божественной санкцией или силой традиции, то необходимо найти ее новый источник на земле, в повседневной жизни. Именно с этой целью изобретается концепт гражданского общества — союза индивидов, объединившихся вокруг страха насильственной смерти. Этот страх вполне конкретен, осязаем и настолько велик, что превращается в высшее оправдание любой власти. Ради избавления индивида от насильственной смерти, власть аккумулируется и передается в руки государству.[2]

За индивидом остается лишь его частная сфера, которая формируется частной собственностью. Индивид, в отличие от человека общинного, физически и ментально связанного со своей социальной средой, наделен абсолютной субъектностью, что, в первую очередь, выражается в его исключительном праве распоряжаться своим телом и своей собственностью. Именно индивиды-собственники объединяются в гражданское общество, а важнейшей задачей государства становится защита индивидов через защиту их собственности.

Таким образом, единое, мыслимое еще в Античности как соединение социального и политического, гражданское общество делится на два искусственных «тела» — собственно гражданское общество и государство. Гражданское общество — это стихия «холодной гражданской войны».[3] Оно собрано из индивидов и постоянно разрывается базовым противоречием индивидуализма — между ценностями равенства и свободы. «Крен» в сторону равенства приводит его к диктатуре, в сторону свободы — к «власти немногих». Задача государства — постоянно балансировать это противоречие с помощью социально— политических институтов.

Между государством и гражданским обществом возникает и другое противоречие. Государство теоретически получает легитимность от гражданского общества, которое является сувереном. Однако в реальности оно, будучи механизмом осуществления власти, во многом само создает собственную легитимность (то, что М. Вебер называл рациональной легитимацией — легитимацией в силу процедуры). Кроме того, государство становится всесильным, так как больше не имеет сакральных ограничений своей власти: идея светского «земного» суверенитета позволяет полностью капитализировать властный ресурс.

Все это в большей степени касается исторического опыта Великобритании и Франции. США и Германия показывали здесь значительную региональную специфику. Особенно выделялась прусско-германская модель, имевшая отчетливый военно-патерналистский характер. Однако именно англо-французская схема организации гражданского общества, в конце концов, получила преобладание.

В результате на Западе сформировался не просто дуализм государства и общества, а ситуация имманентного противостояния между ними. Эти противоречия стали сутью социально-политического развития Запада в новейшее время.

Их удалось стабилизировать во второй половине XX века благодаря институционализации равенства (в виде социального государства, всеобщего избирательного права и идеи равенства перед законом) и свободы (в виде инфраструктуры организаций гражданского общества).[4] Это обеспечило Западу политическую стабилизацию и быстрый рост уровня благосостояния населения, в результате чего во многом и сложилось убеждение в том, что западная модель гражданского общества является эффективной и безальтернативной.

Вместе с тем этот тезис опровергается опытом страны, которую часто считают наиболее вестернизированным государством за пределами Запада. Япония никогда не знала и до сих пор не знает четкого размежевания между обществом и государством. Специалисты даже избегают использования в японском случае самого термина «государство», заменяя его более общим «система».[5] Эта «система» является цельным социально-политическим организмом, в котором власть «растворена» в обществе. Здесь нет концентрации власти на полюсе государства: она одинаковыми порциями перераспределяется на уровне «этажей» социального организма, начиная с семьи и заканчивая крупными корпорациями.

Японская система опирается на представление о естественности корпоративной социально-политической структуры. За столетия культурной изоляции ее не поколебали ни религиозные, ни рационалистические веяния. Порядок легитимен потому, что он вечен. Здесь нет места индивидуализму: человек в социальном отношении существует лишь постольку, поскольку он является членом корпорации. Корпорация имеет полную власть над его частной сферой. Социальная и политическая реальность Японии — это контакты между корпорациями. Они заменяют собой государство. В ситуативном согласовании их интересов вырабатывается государственная политика.

Японскую «систему» многие сравнивают со средневековым феодализмом, социальная реальность которого, по словам Карла Маркса, являлась в то же время политической реальностью. Этот механизм настолько эффективен, что, при всей его авторитарности и недемократичности, ни у кого на Западе не возникает мысли о том, что он функционирует по своим, совершенно отличным от западных правилам.

Между тем, говорить в японском случае о наличии гражданского общества вообще — вопрос, требующий отдельного анализа. Граница между государством и обществом здесь едва различима.

Впрочем, ситуация социально-политического дуализма также имеет свои варианты и не всегда предполагает имманентное противостояние между государством и обществом, которое иллюстрирует пример Запада. Альтернативная модель формирования субъектности общества по отношению к государству сложилась и функционирует в Китае. Государство и общество существуют здесь параллельно на протяжении более чем двух тысячелетий, за время которых между ними сложилась устойчивая модель взаимодействия. Государство является суперструктурой, которая решает ряд ограниченных задач, требующих концентрации ресурсов: организация отпора внешней экспансии, налаживание работы ирригационной сети или, в современных условиях, стимулирование экономического развития в национальном масштабе.[6]

Значительная власть отчуждена в пользу государства, но при этом серьезная ее часть сохраняется на «этажах» общественного организма. Его базовая ячейка — большая семья. Несколько семей формируют клан. Семьи и кланы связаны в сложную структуру, которая объединяется собственной символикой (локальные религиозные культы и ритуалы) и практикой (неформальные коммуникации по вопросу приобретения благ). Это особый мир, который в основном самодостаточен. Семьи и кланы сами вступают в контакты друг с другом, формируют жизненные установки своих членов.

С государством они находятся в договорных отношениях. Но это не тот договор о предотвращении смерти и сохранении собственности, который в Европе инициирует гражданское общество. Государство должно обеспечить сохранение стабильности и гармоничности жизненного уклада. Именно эти ценности являются ключевыми для выживания семей и кланов как базовых структур китайского общества. В их основе — конфуцианский коммунитаризм, отвергающий чистый индивидуализм и ставящий на первое место выживание и процветание сообщества.

При этом государство выступает в двух ипостасях: как суперинститут, от которого ждут сохранения стабильности, и как промежуточная инфраструктура, с которой непосредственно контактирует общество и которая формирует «культурную связь» между государством и людьми.[7] Именно на «нижнем» уровне политической иерархии государство получает легитимность от общества: чиновник непосредственно вовлекается в жизнь сообщества, в том числе через участие в ритуалах, обрядах почитания местных божеств, прямую помощь нуждающимся и т.д. В эту систему, функционировавшую еще в императорском Китае, органично вписался механизм аппарата коммунистической партии.

Общество, подобное китайскому, западные социологи отказываются считать гражданским. Они называют его сегментированным.[8] Оно отличается от гражданского отсутствием индивидуальной свободы и частной сферы индивида.

Вероятно, можно согласиться с тем, что для определения его специфики термин «гражданское» не подходит. Однако делать критерием принадлежности общества к «развитому» социальному типу фактор наличия в нем ценностей иной культуры — это явный редукционизм.

Российское общество, видимо, ближе всего находится именно к китайскому типу. Дуализм государства и общества у нас очевиден: момент возникновения государственности как внешней силы по отношению к обществу исторически зафиксирован. Функции государства так же строго очерчены в истории — организация военного потенциала и сохранение стабильности общественных институтов. При этом огромная часть власти в России (несмотря на расхожие штампы о «царской тирании» и т.п.) сохранялась на низовом уровне. Как отмечал Питирим Сорокин, под «зонтом» государства функционировала автономная «республика» крестьянских общин, которая в культурном и экономическом плане была самодостаточна. «Культурную связь» между государством и обществом, которую в Китае осуществляли конфуцианские чиновники, в царской России брали на себя помещики — дворяне, а также (и в этом отличие от Китая) церковь.

Эта система показала свою жизнеспособность. В Смутное время в условиях краха государства из нее «проросла» новая государственность при опоре на «промежуточные» властные институты — дворянство и церковь. В 1812 году мобилизация ресурсов страны для отражения внешней агрессия произошла на основе взаимодействия государства и общества, представленного дворянскими ассоциациями.[9] Структура властных отношений, сложившаяся в России, позволяла управлять огромной страной при минимуме чиновников и осваивать обширные территории. Советская власть изменила эту систему, встроив в нее партию и профсоюзы как промежуточное звено между государством и обществом, однако в остальном структура функционировала схожим образом. Ее можно не называть «гражданским обществом», но в реальности она являлась вполне успешным видом общественной организации.

Слабым местом отечественной модели стал переходный характер российского культурного типа. Китайская модель остается цельной благодаря доминированию конфуцианства и его этики. В России появление в XIX веке европейски образованной интеллигенции, которую власть не смогла интегрировать, нарушила баланс между государством и обществом. История противостояния между гражданским обществом и государством в России, о котором часто говорят сегодня, на самом деле является историей противоборства между государством и интеллигенцией, которая считает себя авангардом гражданского общества.

Сохранение стабильности и обеспечение внешнего престижа страны (функция сохранения «славы» в рамках китайской модели) до сих пор являются важными запросами российского общества в отношении государства. В этом смысле в обществе сохраняется некий «ценностный минимум», который теоретически позволяет реорганизовать его на новой платформе. Но с этим ценностным набором резко диссонирует система воззрений большой части интеллигенции. Эта ситуация генерирует постоянную социальную нестабильность, несмотря на внешнюю легитимность власти. Вероятно, преодолеть ее можно через некую форму размежевания с последующей структурной реорганизацией интеллигенции и институционализацией ее статуса в обществе.

[1] Чичерин Б.Н. Философия права. М., 1900. С. 258.

[2] Manent P. Histoire intellectuelle du libéralisme. Paris, 1987. P. 57.

[3] Ed. Chatêlet F. Histoire des idéologies. V. 3. Paris, 1978. P. 169.

[4] Медушевский А.Н. Алексис де Токвиль. социология государства и права// http://pavroz.ru/files/medushevskiitok.pdf

[5] Wolferen Karel Van. The Enigma of Japanese Power: People and Politics in a Stateless Nation. London, 1989.

[6] Stockman N. Understanding Chinese Society. London, 2000. P. 146.

[7] Shue V. Legitimacy crisis in China? // Chinese Politics: State, Society and the Market. NY, 2012. P. 54.

[8] Геллнер Э. Условия свободы: гражданское общество и его исторические соперники. М., 2004. С. 18.

[9] Ливен Д. Россия против Наполеона: битва за Европу. М., 2013.


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Anton Kukavets
Светлана Фф
panddr
+1

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About