Create post
Центр изучения кризисного общества

Режиссер неформатной России

Никита Ямушев
panddr
Оксана Куропаткина

Режиссера Алексея Балабанова крайне трудно причислить к какому-то лагерю, понять его фильмы сквозь призму той или иной идеологии. Его Россия — Россия неформатная, будь то дореволюционная империя, СССР на излете или постперестроечная страна.

Оксана Куропаткина

Алексей Балабанов

Алексей Балабанов

Одному из самых талантливых постсоветских режиссеров — Алексею Балабанову — в этом году исполнилось бы 55 лет. Известен Балабанов прежде всего по фильму «Брат». Режиссер вызывал противоречивые отзывы и у зрителей, и у кинокритиков, но многие признают, что никто лучше его не передал образ, проблемы и настроение современной России. Что же особенного в творчестве Балабанова?

Я бы определила это как «неформатность». Балабанова обвиняли в ксенофобии за фильм «Брат», где главный герой неприязненно относится к «черным», в антиамериканизме — за лубочно-сатирическое изображение США в «Брате-2», в неполиткорректности — за фильм «Война», где показана и жестокость чеченских боевиков, и ненависть русских к чеченцам. «Казенные патриоты» чуть было не записали режиссера в свой лагерь — но грянул «Груз-200»: фильм, где рассказана история маньяка-милиционера и тотального морального разложения перед перестройкой, вызвал бурю возмущения в патриотических кругах и обвинения в «антисоветскости». Есть, конечно, патриоты — «антисоветчики», те, которые «имперцы», но и тут Балабанов не вписался в шаблон. В отличие от Никиты Михалкова, режиссер не испытывает никакого пиетета и к дореволюционной России: два его фильма об этой эпохе — «Про уродов и людей» и «Морфий» — это истории всепоглощающего порока и «ада повседневности». «Демократичные» девяностые годы тоже не романтизируются Балабановым — это у него вообще главная культурная и общественная травма, а бандиты — циничные или туповатые убийцы и грабители, а не благородные герои, как во многих «бандитских» сериалах.

Герои-убийцы, которым Балабанов сочувствует — это люди, не нашедшие другого способа добиться отнюдь не легких денег, а справедливости, и сам этот факт для них является трагедией.

Если «золотого века» нет, а в любой эпохе бросается в глаза только слабость и порочность человеческой натуры, — может, Балабанов снимал «чернуху»? Но «чернуха» — кино без надежды, во многом потому, что режиссеру откровенно противны его герои, настолько низменные и слабые, что ни о какой победе духа говорить не приходится. Балабанова упрекали в том, что ему не жалко своих персонажей, что он рассматривает их с холодным интересом, как диковинных, но противных зверьков. Во многом это действительно так. Не только порок и слабость человека, но и его страдание, неустроенность — то есть то, что в русском искусстве всегда вызывало сочувствие даже к «плохим» героям, — Балабанов показывает без всяких эмоций. Но вот герои, которые хотя бы смутно жаждут справедливости и равенства, показаны с явным сочувствием. Бандит, мечтающий построить Город Солнца, где все будут равны, — практически единственный персонаж в самом «чернушном» балабановском фильме «Груз-200», который вызывает у зрителя теплые чувства.

Во многих фильмах Балабанова действительно нет положительных героев, а персонажи низменны и порочны. Но именно этот режиссер дал стране Данилу Багрова, первого и непревзойденного пока по популярности героя постсоветского кино. Данила — не строитель и не воин на службе отечества, он преступник-одиночка. Но его честность, неподкупность, отзывчивость к чужой беде и способность пожалеть даже врага дали надежду людям — если не на то, что справедливость когда-нибудь восторжествует, то на то, что не все решают деньги, что человек остается для другого человеком, а не волком.

Балабанова называют «народным режиссером», и действительно — в умении отразить повседневную реальность, коллективные настроения ему нет равных, да и его Багров оказался близок очень многим людям из разных слоев населения и стал подлинно народным героем. Но вместе с тем и с «народностью» у Балабанова все неоднозначно.

Да, режиссер с презрением и отвращением показывает и интеллигенцию — сладострастную, нравственно слабую и склонную к предательству; и бандитов — хозяев жизни; и чиновников, которые всё и всех готовы продать. Но и «простые люди» у него пьют запоем и ко всему равнодушны, а бандиты и продажные милиционеры — тоже из самых простых семей.

Только бывшие военные (тоже из «простых») вызывают уважение у режиссера, служившего в Афганистане. Но и они могут стать алчными убийцами и предателями («Кочегар»). Таким образом, Балабанов — не популист и не льстец, что «народность», особенно официальная, часто предполагает.

Кроме того, у «народного режиссера» немного фильмов для широкой аудитории. «Замок» и «Про уродов и людей» — заведомо для интеллектуального зрителя, мелодрама «Мне не больно» — явно не для любительниц нежных чувств, которым и предназначен этот жанр, а мрачно-тягостный «Морфий» и натуралистичный «Груз-200» просто трудны для восприятия. Даже полуклиповый «Брат-2» не сделал Балабанова «попсовым». Пожалуй, точка пересечения «неформатности» и «народности» — это «Брат», который снимался как малобюджетное артхаусное кино, а стал культовым фильмом 1990-х годов, чего никто, включая самого Балабанова, никак не ожидал.

Балабанов считается мэтром реалистического кино, однако он снял нагруженный символами «Замок» по фантастическому роману Франца Кафки и фильм-притчу «Я тоже хочу». Элементы сказки вплетаются и в фильмы «Брат» и «Брат-2».

Таким образом, крайне трудно причислить Балабанова к какому-то лагерю, понять его сквозь призму той или иной идеологии или художественной школы. Он свободен в своем творческом, а значит — в пророческом, ясном видении реальности.

О чем же снимал свое кино Балабанов? Я бы выделила несколько сквозных тем.

Во-первых — о том, как жажда наслаждения и страсть к разрушению, тесно связанные друг с другом, превращают в руины не только жизнь изначально благополучного человека, но и всего его окружения, будь то неприкрытый садомазохизм («Про уродов и людей») или наркотическая зависимость («Морфий»). И этот процесс становится зловещей метафорой судьбы всей страны.

Во-вторых — об «аде повседневности». «Замок» начал эту тему, доводя мелочный бюрократизм до абсурда. Но и в сугубо реалистических фильмах насилие, убийство, пошлость и прочее зло — естественно и обыденно, оно не вызывает возмущения и протеста у персонажей, даже у тех, кто борется за справедливость. Порок почти никогда не вызывает внутреннего сопротивления — настолько он органичен (как, впрочем, органичен и бездумен «правильный» нравственный выбор положительных персонажей). Зло давит своей повседневностью, именно поэтому балабановские фильмы так непросто смотреть.

В-третьих — о жизни в состоянии кризиса и латентной гражданской войны. Многие фильмы Балабанова — о 1990-х годах, эпохе масштабного социального кризиса. Все так или иначе им травмированы, даже те, кто «на коне». Все границы рухнули, нет ни закона, ни права, ни даже неформальных обязательств — есть беспредел, от которого никто, включая победителей, не застрахован. Никакие институты не дают человеку защиту, опору и ориентиры.

Солидарность, оставшаяся у контуженных кризисом людей, — не групповая, национальная, этническая или идеологическая, а солидарность товарищей по несчастью, объединение слабых против сильных.

Быть с теми, кто тебя не предаст, — ключевая проблема любой кризисной эпохи. «Главное в жизни — найти своих и успокоиться», — замечает герой фильма «Мне не больно».

В-четвертых — о социальных причинах массовой ксенофобии. Балабанов не стесняется с открытой, даже гротескной неприязнью изображать американцев или кавказцев — но с сочувствием и симпатией показывает бесправного работника-вьетнамца («Груз-200»), кочегара-якута («Кочегар») и американца-дальнобойщика («Брат-2»). Англичанин оказался в плену с русскими (фильм «Война») — и его воспринимают как собрата. Осуждается он лишь тогда, когда не защищает от государственной системы человека, который помог ему спасти невесту, тем самым вставая сторону «сильных». Отношение режиссера к герою не связано с расовым и национальным, оно связано с тем, какое место человек как представитель группы занимает в социальной системе. Герои осуждаются за то, что оказались в привилегированном меньшинстве против бесправных. Национальная и расовая ненависть напрямую связана с социальным конфликтом и идет после него — это одно из самых точных наблюдений Балабанова.

О герое Балабанова уже многое сказано: и то, что он цельная личность, которая не рефлексирует, а действует органично и естественно, и что он принципиальный одиночка, выброшенный из социальной системы, и что он постоянно живет в состоянии войны и не может из нее выйти, и что у него нет будущего. Я бы добавила: балабановский одиночка обладает внутренней силой — что бывшие солдаты Данила Багров, Якут («Кочегар») и Иван Ермаков («Война»), что внешне легкомысленная кокетка Тата («Мне не больно»). И этой силе покоряются окружающие, даже куда более могущественные внешне. Но эти одиночки не знают, где применить свою силу: созидание в обществе не востребовано, и их энергия либо убивает людей, либо убивает их самих. «Нерв» балабановских героев — жажда справедливости здесь и сейчас, а не надежды на светлое будущее; Даниле Багрову совершенно не важно, что будет с ним завтра. Однако в брутальном «Грузе-200» бандит живет не настоящим, а мечтой-утопией; а последний фильм Балабанова «Я тоже хочу» целиком посвящен тому, как герои едут к таинственной Колокольне Счастья.

Пожалуй, этот фильм — квинтэссенция всего, к чему пришел режиссер. Одинокие люди — бандит, алкоголик, музыкант, проститутка — одинаково устали от собственной жизни, в которой нет ни радости, ни перспектив. Услышав, что где-то на облученной радиацией территории есть Колокольня Счастья, они объединяются, несмотря на принадлежность к разным классам, и едут туда вместе. Никого не интересует, что конкретно это даст, куда именно «забирает» людей эта Колокольня; никого не останавливает, что «забирает» Колокольня не всех, а те, кого она не забрала, умирают рядом с ней. Люди стремятся к счастью, не думая, что это такое, просто точно знают одно: с жизнью, которую они вели, можно расстаться без сожаления, а если будущего нет — то и настоящее не нужно. Колокольня в полуразрушенном храме, в заброшенном и непригодном для жизни месте, к которой идет группа одиночек, уставших и отчаявшихся — это и есть балабановский образ России. Не «русофобский», не «русофильский», не «интеллигентский», не «народный» — просто пророческий.


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Никита Ямушев
panddr
Оксана Куропаткина

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About