Говоря сегодня о социальной и клинической норме и патологии душевного состояния, здоровья и развития, стоит вспомнить, что понятие и определение границ оптимальных психических стандартов это продукт общественной и культурной эволюции последних полутора столетий. В частности, норматив психики используют, толкуют, передают и исследуют члены этого общества, наделенные всеми атрибутами мышления и ощущения, представленные этим обществом. Поэтому, как бы ни был объективен на первый взгляд норматив, в действительности, этот взгляд существенно социален, и является частным следствием текущей формы общественного развития. Например, горожанин, хватающий встречных прохожих за грудки с криками об ангеле, давшем ему откровение — сегодня клиент психиатрической лечебницы. В эпистеме VII века такое поведение укладывается в социальную норму.

Единого мнения среди биологов, социологов, историков и психологов об однозначной корреляции счастья, качества жизни и удовлетворения неотчуждаемых природных потребностей с состоянием психической нормы нет. В этом междисциплинарном уравнении слишком много переменных, и его результат будет скорее всего обусловлен сложившейся позицией той науки, показатели которой мы примем во внимание как приоритетные. Однако, предварительные результаты изучения человека каждым из направлений и междисциплинарных исследований свидетельствуют в пользу справедливости этой корреляции, при условии рассмотрения через призму заданных критериев, таких как среднее увеличение и улучшение жизненного трека, динамика формирования новых способностей и возможностей, раскрытие системного психического потенциала, субъективные переживания и индивидуация. Факторов немало, и, не претендуя на всеобъемлющее объяснение приведения психической нормы к знаменателю с бо́льшим коэффициентом эффективности человеческой деятельности по автономному и системному обеспечению своих материальных, психологических и смыслообразующих (духовных) потребностей, ответим на вопрос, в чем причины человеческого прогресса в нормативном регулировании психического состояния, в плоскости истории и педагогики. Историю возьмем как метрический инструмент, педагогику в частном рассмотрении как науку об обучении психики выстраивать нейронные связи, приложение которых к деятельности может объективно оцениваться исходя из задач, стоящих перед индивидом и обществом, и синергии их перспективного развития. Вместе с ответом на первый вопрос, затронем взаимосвязанный с ним второй: почему на протяжении тысячелетий люди имели возможность свободнее задействовать внутренний ресурс, сподвигавший их, часто идя на верную смерть, совершать великие географические открытия, перекраивать карты, воевать, отстаивая частный религиозный взгляд на дополненную реальность, и строить тот мир, который мы знаем — они его таки построили, сумев при этом, в отличие от человека постмодерна, избежать приведение цивилизации на грань эндогенных катастроф. Современного человека мы будем рассматривать через призму западной культуры, исходя из предпосылки, что вектор этого нарратива был наиболее силен в структуризации человеческой цивилизации в XX веке, и в нынешнем столетии, по крайней мере, его инерция достаточно сильна.

Первая причина мотивации к системному цивилизационному развитию заключалась в более высоком уровне невротизации человека прошлых эпистем, которая заставляла его систематически реглоссировать картину мира и вводить в контекст новые элементы. Люди были сентиментальнее, беспощаднее и импульсивнее. Возьмем примеры из мемуаров и исторической драматургии: постоянно рыдающий у Раффаэлло Джованьолли могучий глава восстания гладиатор Спартак, или плачущие в обнимку грозный вояка граф Орлов и влиятельный вельможа канцлер Безбородко, это норма своего времени. Люди испытывали намного более интенсивное напряжение между бинарами архетипов. На уровне психосоматики многие болезни, от которых не было тогда средств исцеления, амплифицировали существующие неврозы. Динамика бытия в борьбе за выживание также была намного ощутимее, поскольку биохимические процессы полноценнее снабжали животные потребности человека: инстинкт жизни и обусловленные генетикой процессы. Невротизация и примативность, однако, не детерминировались исключительно физиологией.

Вторая ключевая причина, психологическая — в когнитивных способностях человека и мере их ограничения, одновременно с развитием индивидуальной воли, стремящейся преодолеть эти ограничения — индивидуацией, одной из высших психологических потребностей. Что объединяет нас с монгольским нукером XIII века, китайским крестьянином эпохи Цин или римской гетерой времен Лициния? Все мы были детьми. Все мы получили одинаковую биологическую базу в координатах эволюции материи, и одинаковую архетипическую базу в координатах эволюции психики. Биологическое и психологическое формирование человека происходит примерно до 30 лет. Однако, его интенсивность в 5 и в 25 лет очень неодинаковая. В 5 лет, можно сказать, человек по большей части сформировался, и менять, перестраивать сформированное с возрастом будет все труднее, даже если ставить такую задачу, а если не ставить и не перестраивать — сформированное только усилится инерцией массы последующего опыта. Последние полтора столетия цивилизация в общем и целом вышла на тот уровень благополучия, когда детей рожают из желания, любви или для соответствия общественным нормам. На протяжении всего предыдущего исторического периода в основном детей рожали, чтобы выжить самим. Это были рабочие руки. К высокой по сегодняшним меркам детской смертности относились соответственно: жалели, что убыл ресурс клана, утешались, что убыл лишний рот. Община была инструментом насилия, прокрустовым ложем детства, и как следствие, личности. Вне системы выживание индивида было невозможно. Рождаясь, человек не принадлежал сам себе. Догматические метафоры Сансары или поврежденности природы тварного мира свидетельствуют о том, что к жизни относились отнюдь не как к развлекательному путешествию личности в процессе творческого самоосуществления. Концепции ведийская Рита, иудейский Брейшит, исламский Шариат, античные мифы о наказании богами осмелившихся идти наперекор фатуму — иллюстрация императива коллективного над индивидуальным. Человек должен был следовать общинной воле, иначе становился изгоем, или его уничтожали свои же соплеменники, как сатурнианский Тарас Бульба, принесший в жертву на алтаре своих идеалов старшего сына, и убивший младшего за отказ от такой же участи. Впрочем, в истории всё было прозаичнее. Вспомним, что жертвоприношение детей практиковалось почти повсеместно, о чем свидетельствуют сакральные тексты и неписьменные источники многих культур. Базовые психологические потребности ребенка не удовлетворялись — это был установленный и незыблемый порядок вещей, легитимизированный социальными и религиозными традициями.

В XX веке наука, благодаря этологии Конрада Лоренца и трудам ряда психофизиологов, открыла, что, помимо человека, и другие животные имеют сложный комплекс компонентов психической жизни, обусловленный природой, центральной нервной системой и высшей нервной деятельностью. И даже полностью закрывая материальные потребности животного, мы не убережем его от страданий, если заблокированы психологические. С человеком эта связь работает не менее, а скорее всего более радикально, так как его высшая нервная деятельность развита гораздо сильнее, в частности за счет аппарата рефлексии. Лиса, например, перемещаясь без одной лапы, не делает различий между собой и другими лисами выводка; человек без ноги чувствует себя угнетенно и неполноценно, неизбежно через рефлексию получая обратную связь отличия от двуногих особей — он другой, и возможности у него иные, и своей инаковостью он отчужден от одной из базовых потребностей социального животного — быть частью коллектива. Отчужден, но только в своем отрефлексированном описании реальности, и такова цена перцептивных даров природы, выделивших человека из всех остальных живых существ в процессе эволюции.

С наступлением аграрной революции, тысячелетия из поколения в поколение дети растут в условиях форматирования под среду, не зная другого опыта. Степень индивидуации очень низкая. Человек с детства становится инструментом для выживания общины, удовлетворяя низшие потребности на уровне материи: пища, безопасность и размножение с целью создания новых себе подобных орудий производства. Вместо личностного развития суррогат предписаний, механизм переноса общинных, родительских фигур на фигуру богообраза. Обратившись к исследованиям по эволюции богообраза в процессе эволюции цивилизации, можно увидеть корреляцию между осозноваемым описанием отношений с нуминозным и осозноваемым описанием отношений с семьей. Очевидно, что путь от архаической семейной этики к правовой, от правовой к гуманистической, а от гуманистической к интегральной — синхронистичен пути, на котором сквозь призму культуры и общественных нормативов человек пересматривает характеристики богообраза: от грозного демиурга до всемилостивого и милосердного человеколюбца. Так, сквозь века, через коллективные мифы, их пересмотр и воспроизведение, мы можем наблюдать эволюцию коллективной этики и устойчивый рост индивидуации.

Взгляд на другую самоидентификацию человека приходит постепенно, медленно двигаясь к точке проворота сквозь спад мрачных средних веков и подъем эпохи Реснессанса почти два с половиной тысячелетия. Психология зарождается в Древней Греции, там же, где и нерелигиозная философия и другие протонауки. На фоне остальных мест на планете того периода Эллада была одной из самых цивилизованных и благополучных. Это аксиома: там, где цивилизация, зарождаются знания, этика, искусство и эволюционная репрезентация высшей иерархии потребностей пирамиды Маслоу; там, где варвары, не зарождается ничего, кроме непосредственно самого́ бесконтрольного размножения. Психиатрия и психотерапия возникают во второй половине XIX века также в областях, ориентированных на цивилизацию, стабильность, гуманистические ценности, гарантии прав человека государством: во Франции, Австрии и Швейцарии, где будут творить величайшие умы и основатели фундаментальных психологических школ и научных направлений. Еще одно подтверждение презумпции бытийности: ничто не появляется без соответствующей потребности, релевантного социального заказа. Лишь во второй половине XIX века в прогрессивных областях мира появляется на научно-клинической повестке вопрос о качестве психической жизни индивида, о том, что рассматривать ее необходимо в качестве природной нормы, а самого человека в качестве безоговорочного бенефициара права на полную, счастливую и неотчуждаемую психическую жизнь. В России XIX века это направление развито не было, однако, безусловно, глобальные тенденции переоценки этического статуса человеческой личности, триггером которых для Европы стали последствия французской революции, повлияли на решение об отмене рабства в 1861 г. В СССР психология в гуманистическом аспекте была персоной нон-грата наряду с другими «ненужными» светлому будущему науками, такими, например, как экология и кибернетика. К счастью, биологическая психология развивалась, и благодаря этому в истории остались Павлов, Выготский, Леонтьев (пожалуй, самый гуманистически ориентированный в своем направлении) и несколько других выдающихся отечественных ученых. Однако, исключение лишь подтверждает правило: в государстве со слабым уровнем цивилизации человеческие психологические личностные потребности не рассматриваются как априорный объект развития и оптимизации.

Однако, у такой системы за счет унификации индивидуальной жизни под зонтичным брендом идеологий и религий есть ресурс для создания империй, что было вызовом и заказом предыдущих эпистем на определенных отрезках человеческой истории, ключевые изменения в которой производили представители описанного выше социального взгляда на форматированное детство и индивидуацию, норматив которого в сравнении с сегодняшним соответствует невротическому уровню. Зачастую результаты деятельности носителей такой психики выглядят как негативные и даже бесчеловечные, однако, подобно процессу самообучения и познания мира у маленьких детей, происходящему через боль, пробы и ошибки, именно эти промежуточные результаты впоследствии давали импульс к цивилизационному росту.

В то же время, как исключение из правил, из неформатированных детей вырастали личности с меньшим уровнем невротизации и бо́льшим уровнем индивидуации. Примером может служить европейское монашество — социальный класс, занимавшийся развитием наук, проектирующий технологии своего времени, класс, представители которого были детьми состоятельных семей, имевшие возможность получить самый высокий уровень образования одновременно с одним из самых широких горизонтов возможностей своего времени, говоря проще, имевших базу для самого свободного самоосуществления и при доступе к наиболее полному информационному пулу, BIG DATA своей эпистемы. Химия, музыка, ботаника, лингвистика, энциклопедирование, пенсионное страхование — умы детей индивидуации щедро одаривали Европу прогрессом, в то время как дети невротизации с оружием в руках щедро проливали свою кровь в битве за ресурсы, наличие которых могло обеспечить первым условия для самоосуществления и проектирования мира будущего, который мы знаем сегодня. Цивилизация выросла из амбивалентности двух типов воспитания.

Стоит отдать должное кабальному детству прошлых эпох. Это пережиток, но необходимый этап развития. Невротизированное детство в прокрустовых тисках фатума общины, империи, системы калечит личность, но есть и другая крайность на противоположном конце спектра. При дефиците этики (в основном формируемой государством) и эмпатии (в основном имплицитно воспринимаемой от семьи), абсолютизированная психологическая свобода может перерастать в релятивизм, одаривая общество одиозными, часто безвольными или недальновидными индивидами без надличностных ценностей (в условиях отсутствия материала для удовлетворения потребности в преодолении), а цивилизацию ослаблением дифференцирующих процессов, позволяющих производить те максимальные действия, на которые не способен индивид.

Сегодня, имея возможность подвергнуть экспертизе анамнез истории, можно констатировать, что, очевидно, итоговый баланс зависит, с одной стороны, от мэйнстрима государства по отношению к гуманистическим ценностям, с другой стороны от раннего формирования (или форматирования) со стороны семьи. Исходя из предпосылки бытийности психики как выражения напряжения между амбивалентными бинарами архетипов, можно представить три условных модели ее формирования в детском возрасте: архаическую, компенсаторную, автономно-динамическую. Рассмотрим их подробнее.

Архаическая модель. Предельно регламентированная, прокрустова модель, когда человек объективизирован, его идентичность редуцирована в функцию-персону, и степень личной свободы проявлена максимально в области бессознательного, в качестве вытесненных содержаний, табуированных средой для области сознания. Модель, характерная низким качеством психической жизни и низким уровнем удовлетворения комплекса потребностей, обусловленных высшей нервной деятельностью. С другой стороны, сформированная рефлекторная дуга будет (чрезмерно) страховать индивида от множества угроз: в психике будет прописана фиксация табу на большинство собственных инициатив и жизненных стратегий. Представитель такой модели — типичный член общины, от рождения до смерти никогда не покидающий свой надел, передающий ремесло и мировоззрение по эстафете, не привнося в них новшеств и не меняя укладов. Однако, есть существенная опасность, заключающаяся в создании компенсаторной области табу, напряжение в которой будет максимально накапливаться, пока триггер какой-либо ненормативной ситуации не включит компульсивную реакцию, в ходе которой человек может причинить вред себе и обществу. Двойная опасность в том, что в отличие от сознательных содержаний, бессознательные невозможно контролировать, равно как и продуцируемое ими девиантное поведение.

На практике примером реализации такой модели может служить взращенный в религиозной сельской общине, многодетной семье ребенок, не знающий ничего, кроме интроектов, предписаний и запретов, до совершеннолетия, когда, оставляя сдерживающую среду, он отправляется в большой секуляризованный город с либертарианскими нравами, где происходящая компенсация может привести его к психозу и аффективным действиям, возможно с тяжкими последствиями. С другой стороны, представитель архаических этнокультур лучше актуализирует самоидентичность, Эго через архетип тени, апофатически, через табу, утверждая непримиримую позицию к вытесненным содержаниям и отвечая таким образом на вопрос о том, кто он. Трудность адаптации такой самоидентичности к новой среде характеризуется отсутствием критерия разделения Эго и Персоны до тех пор, пока эти табу не будут перенесены в область сознания для оценки и пересмотра, что позволило бы скомпенсировать психические процессы в сторону индивидуации, а это требует инициатической смелости и интеграции тени.

Компенсаторная модель. Предельно релятивистская модель с абсолютизированной свободой, когда самоидентификация человека изначально выражена в размытии личных границ в семье, и степень личной свободы проявлена в сознании максимально, но с социокультурной лакуной выражения Супер-Эго. Модель характерна высоким качеством психической жизни в период формирования психики, но тяжелыми реактивными последствиями при социализации. Такой индивид способен на сильные, рискованные, экзальтированные действия, ненормативные на фоне социальной среды, и потому встречающие резистентные реакции общественной этики, морали, принятых в этом обществе личных границ. Представитель такой модели — типичный эготист. Опасность заключается в том, что при данной модели индивиду будет вдвойне тяжело перестраивать синоптические связи при адаптации к социальной коммуникации. Может сформироваться обратный компенсаторный механизм, следуя которому человек в качестве вызова будет стремиться соответствию среде любой ценой, и психика приобретет высокую лабильность к манипуляциям одобрения и социального подкрепления.

На практике примером реализации такой модели может служить ребенок, чья психика формировалась в семье американских хиппи поколения Вудстока, без каких-либо устойчивых ориентиров в идентификации родителей, с бесконечными переездами с места на место, с закреплением повторяющихся ситуаций, где отсутствует перцептивный контекст коммуникации (например, постоянное общение с родителями и их ближайшим окружением, находящимися в состоянии наркотического и алкогольного опьянения), с дефицитом жизненных стратегий, этических, сексуальных и правовых норм. Такой ребенок с уже сформировавшейся психикой, попав в социальную среду (школа, интернат), может брать чужие вещи, не понимая, что по нормативам среды это считается воровством, демонстрировать гениталии учителю на уроке, чтобы проверить его границы, кинуть камнем в полицейского, чтобы удовлетворить любопытство. Как правило, основных варианта развития судьбы в этом случае два: маргинализация при негативном прогнозе или тяжелая интеграция в социум с долгим и трудоемким изменением рефлекторной дуги и реглоссированием среды — при, условно говоря, позитивном прогнозе.

Таким образом, первая и вторая модель — две полярные стороны одного и того же проявления комплекса архетипических производных, и в обоих случаях избыточность проявленных в поведении реакций на фоне психического норматива среды ведет к вероятности коллапса в выражение (проживание опыта) противоположного бинара, настолько же не скомпенсированного зарядом психических содержаний. Что же находится в центре поведенческого интерфейса этих моделей?

Автономно-динамическая модель. Модель баланса, в которой самоидентификация человека реализована в получении опыта амбивалентности архетипов при недирективной поддержке семьи. В частности, в основе данной модели лежит воспитательный метод Януша Корчака, понимавшего презумпцию бытийности полярных проявлений психической природы через аффективно-волевые акты сознания. Здесь нет ни абсолютизированной саморегулятивности, ни абсолютизированной этики. Включен режим диалога, в ходе которого формирующаяся психика через сознание регулирует внимание и рационализирует полученный опыт, как негативный, так и позитивный, создавая собственную систему оценки своих проявлений и реакции среды на них. Модель характерна динамическим качеством психической жизни, дающим наибольший ресурс к адаптации и гибкостью сознания к изменениям (навык перестройки нейронных связей с помощью актуализации собственных реакций и их корректировки с последующим раппортом среды). Такой человек наиболее способен к адаптации, и отличается наименьшей лабильностью психики в сравнении с инфляцией предыдущих двух моделей: здесь нет ни тотальной власти установленных норм, ни размытия Эго в бессознательно-животной инерции бесконтрольной вседозволенности.

На практике примером реализации такой модели может служить ребенок, чья психика формируется в семье с достаточным уровнем социализации по отношению к нормативам эпистемы, и родительская поддержка и контроль не заменены суррогатами общины или государства, при этом осуществляясь за перцептивными границами ребенка, не размывая его индивидуацию видимыми избыточными сигналами реагирования. Согласно автономно-динамической модели, инициатива и создание жизненных стратегий не пресекаются, формируя на уровне поведения постоянным повторением следование собственным решениям, но и ответственностью за них: посмотрел на красивый кактус, потянулся к нему, уколол палец, посмотрел по желанию на реакцию родителей, самостоятельно выработал критерий оценки взаимоотношений с кактусами. При этом, если ребенок получает негативный опыт, и не может справиться (адаптироваться) с этим событием исключительно с помощью собственного ресурса, родители оказывают (безоценочную по отношению к ребенку, но этически константную по отношению к событию) поддержку, которая в дальнейшем закрепляет фиксацию не бояться столкновения с негативным опытом в дальнейшей жизни, даже когда родителей не станет — в психике актуализируется внутренний ресурс с интерфейсом в виде образа родителей (аналог ресурсного богообраза в религиозных культурах), помогающий в проявлении инициативы, оценке собственного опыта (в том числе в этическом разрезе) и адаптацией к новым условиям своего самоосуществления (независимо от того, насколько травматичным или, напротив, успешным, этот опыт оказался).

Так в чем же принципиальная разница между первыми двумя и третьей моделью? Ключевое отличие заключается в автоматизме. В первом случае управление Эго в психике проявлено слабо — ее реакции простроены средой, императивом должествования персоны, автоматизмом установленного порядка. Во втором случае управление Эго также слабо выражено, образно говоря, без руля и ветрил подвержено люфту по всему спектру реакций — это автоматизм хаоса. В концепции Гурджиева поведение, исходящие из следования этим моделям, было определено как человек-механизм, с которым постоянно нечто происходит, и который при этом никогда не является продуцентом происходящего, то есть фактически не живет, а существует в среде. В третьей модели автоматизм преодолевается максимальной динамикой вовлеченности психики в происходящие с ней процессы. Индивиду обеспечивается контролируемый выбор, но без вторжения контроля и управления со стороны семьи или государства в перцептивную зону, и предоставляются метрологические инструменты для ориентации в формируемой реальности, которые индивид волен кастомизировать в соответствии со своим уникальным опытом. Это и есть баланс, близкий по строению к описываемой свободе воли человека в эсхатологии христианства, в античной и гуманистической этике. Об этом же свидетельствует и аналитическая психология, говоря о том, что индивидуация личности происходит в условиях фатума полярных бинаров архетипических сил, пространство между которыми человек волен наполнять собственными содержаниями, или отыгрывать роли этих архетипов тем или иным образом, исходя из своей воли к творчеству, эмпатии и познанию. Концептуальные аналогии и параллели о пути в свободу недвойственности (адвайту), лежащему через двойственность (двайту), при условии следования дхармической этике на пути духовного восхождения, можно найти и в философии кашмирского шиваизма. Модель самоосуществления индивида, подверженного воздействию амбивалентных сил архетипа, превосходно озвучена устами протагониста пьесы Григория Горина: «Джонатан Свифт, год рождения 1667, год смерти 1745. Все расписано на небесах. Что же остается человеку? Подробности! Это не так мало. Придумай подробности — сочинишь судьбу».