Извлеченный и подлинный смысл произведения группы «Ленинград»

Шизогерменевтика как дисциплина — это наследница аналитической практики сталинских следователей, прокуроров наподобие Вышинского, Охранного отделения царской России, опричнины и других аналогичных институций. Самый дальний и древний «предок» шизогерменевтики — это практика предсказаний по потрохам. Как и её исторические предшественники, шизогерменевтика извлекает подлинное из несущественного, поверхностного, подвергая объект исследования страстному анализу, разбору на части и тенденциозной интерпретации, в результате чего мы получаем совершенно новое, величественное творение. Тенденциозность заключается в том, что нечто самое незначительное, глупое и «легкомысленное» порождает самые глубокие и далекоидущие смыслы. Из постмодернистского калейдоскопа, фонтана гламурных иллюзий, мы вполне можем извлечь мужественное, сильное и мрачное пророчество. Так например, в допросе какого-нибудь поэта-обериута найденная брошюра о японской каллиграфии интерпретируется как намерение про-японского вооруженного мятежа на социалистическом Дальнем Востоке. Методы и орудия шизогерменевтики и сталинских палачей одинаковы по методологии и технологии. Единственное отличие от исторических предшественников — весь пыточный инструментарий перенесен в сферу символического. Все муки разбора происходят без физического участия автора. Современная Россия подтверждает актуальность подхода — вся страна с увлечением участвует в коллективной и публичной шизогерменевтике, что выражается в практически повальном увлечении, например, конспирологией.

Клип группы «Ленинград» был воспринят как сатирическая иллюстрация мелкооптовой проституции в среде малообразованных москвичек. Однако, в действительности, это духовный путеводитель, зашифрованный в визуальную метафору.

По странным причинам он оказался совершенно непОнятым.

Никто, ни одна сволочь не увидела сакрального смысла этого произведения, хотя тот (смысл) сочится из каждой ноты и каждого кадра этого выдающегося произведения. 22 миллиона просмотров говорят о том, что этот клип был просмотрен не просто зрителями, а критической массой русского народа. 22 миллиона не могут быть увлечены чем-то исключительно бытовым, такого рода массы всегда следуют за сакральным, почуянным и переваренным в доступной для массы форме.

Не важно, что вкладывают создатели популярных мелодий или любых других произведений, сама масса направленного внимания сакрализует предметы и переносит их, частично, в область трансцедентального. Какую бы чушь не нес исполнитель со сцены, благодаря массе человеческого внимания эта глупость почти волшебным образом становится мудростью и способностью позитивно влиять на жизнь людей. Самые банальные бытовые предметы, палочки, листик и камни, становятся «предметами силы», многочисленные вещицы сомнительного происхождения превращаются в реликвии, останки — в мощи, следы мочи на стене — в силуэты святых и так далее. И все эти реликвии, мощи и силуэты святых начинают исцелять и мироточить! На чем бы не фокусировалась масса, этот фокус, как правило, возвращается обратно в массу с благотворной вестью.

А в случае с «лабуте нах» сакральная задумка даже не маскируется. Она прямо и непосредственно «вшита» в метафорическое содержание видеоряда, в реплики и истории героев этого минифильма.

Героиня в финале ролика совершенно логично превращается в чистое сознание, в свет. Что напрямую отсылает к дзогченовским тибетским практикам обретения «радужного тела» — посмертного преобразования физического тела в сияние чистой энергии. Она достигает этого, пытаясь в течение всего фильма поместить свое тело в невероятно тесные одежды, то есть она пытается ограничить, значительно сузить свое тело в пространстве. Таким образом, раскрывается идея трансформации — самоумаления, борьбы с чувством собственной важности, о чем так красочно поведал нам мудрый нагваль Дон Хуан. Она пытается сжать свое бренное тело, свои плотские желания ради небесного будущего.

Ключевую роль в тексте песни и в сюжете ролика играют «лабутены» — невероятно дорогая, вычурная обувь. Эта обувь характеризуется несколькими важными деталями. Во-первых, она очень высокая. Во-вторых, она крайне дорогая, недоступная для большинства (от 700 евро). То есть, эта обувь «приподнимает» своего носителя над «грешной землей». Однако в фильме мы наблюдаем явное разоблачение этого «возвышения» над окружающим миром. Героиня в итоге оказывается на земле, наподобие некоего пресмыкающегося, и ползет, преодолевая физическую боль, страх и ужас, к неизбежному финалу. Мы помним, помним, как проползают грешники под поясом Богородицы.

Важным моментом является и красный цвет, которым героиня выкрашивает подошвы своих «ложных лабутенов», пытаясь выдать из–за «истинные». Красный — глубоко многозначный цвет. Мы обращаем на него внимание именно потому, что «красный» является ключевым для настоящих, «истинных лабутенов». Здесь варианта два, как минимум. Поскольку «истинные лабутены» выделяют из «общей массы», то покраска «ложных» в «истинные» должна изменить сущность обуви. Однако этот лукавый маскарад не срабатывает — героиня «прирастает» к земле и в итоге, переживает падение. Второй вариант, который присутствует в сюжете не как «или», но, скорее, как «и» — это связь красного лака с условной «землей». Именно красное, алое — «кровь» — склеивает героиню с «почвой», что отсылает к родовым и более общим — национальным корням героини. Очевидно, что именно «корни» в «почве» крепко удерживают ее, и она может оставить, отпустить их только благодаря серьезным жертвам. Героиня отрывается от «корней» — ибо сказано: «нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно… »

В самом начале сюжета главная героиня рассказывает историю об отце-олигархе и своем отказе от его финансовой помощи по этическим причинам. После того, как смутный молодой человек приглашает ее на свидание на «выставку Ван Гога», камера отъезжает и зрителям становится словно бы «очевиден» обман, ловушка, которую подстроила героиня молодому человеку. Также мы видим ее кратковременный триумф и короткую сцену небесного венчания.

Однако, по ходу сюжета выясняется, что построив ловушку для молодого человека, героиня вынуждена отправится сама — на путь ускоренного самосовершенствования. Построив искусную ловушку неведомому герою, героиня оказывается сама — в гораздо более трудной ловушке, из которого выход один — в сияние чистого разума. Из чего совершенно логично следует, что и герой наш не так прост. Мы его видим только мельком, в качестве собеседника героини. А поскольку предполагается, что герой встречает ее за дверью в назначенный роковой срок, то мы можем только догадываться о его истинной роли. Вполне допустимо, например, предположить, что он — некий вестник, посланный к героине с миссией дать ей шанс: выстроить ловушку ради небесного венчания и превратиться в чистый свет.

Особую роль играет в клипе некая подруга, которая отказывается дать взаймы эти «лабутены» и отдает их уже только после ряда энергичных магических заклятий. Кто эта «подруга»? Смеем предположить, что эта «подруга» — не что иное, как социум. А точнее (судя по всему) — Москва. Именно Москва, город-матка, город-матрица, зажал и спрессовал миллионы людей и миллиарды денег в умноженном круге, в кольцах — в транспортных кольцах, в кольце метро, в кольце храмов «шаговой доступности», в кольце противоздушной обороны, в кольце поселков «элитного» жилья, короче говоря — в кольцах всевластья. Вполне закономерно, Москва отдает что-то кому-то только после энергичных магических проклятий. Слезам она не верит. А в проклятия сельского колдуна — очень даже.

Глубока и роль «матери», которая помогает главной героине. Интересно, что эта мать, родившая ее из себя, из своего тела, с болью и страданием, теперь помогает ей преодолеть боль, влезающей в нечто весьма узкое. Она как бы «рожает» ее обратно, но не в себя, а в «охуительные штаны». При этом она дает ей слова утешения и поддержки. То есть, она помогает ей втиснуться внутрь нечеловеческих норм и требований. Она помогает ей совершить переход из состояния тело-тело, в тело-мощи, осуществить переход в сакральное.

Богатую пищу миллионному коллективному бессознательному дает и сама «выставка Ван Гога» неоднократно фигурирующая в припеве. Художник, который сошел с ума и отрезал себе ухо. То есть, совершил такого рода самокастрацию, но не сексуальную, а слуховую. Он отказался «слушать», «слышать» наиболее радикальным образом. Он отбросил разум, не желая понимать, и отрезал ухо, чтобы не слышать. Героиня поет о том, что она — «главный экспонат» на выставке такого художника. Не исключено, что именно она и становится причиной такого самоотречения и самокастрации творца, не желающего ни слышать, ни понимать пришедший к нему на выставку «главный экспонат». Художник отвергает ее, сбегает от нее в сумасшествие — лишь бы не слышать ее голоса и не понимать ее. А она — проходя через муки самосовершенствования, через своего рода ускоренную эволюцию, превращается в чистый свет и воссоединяется с тем неназванным, о чем не было ни буквы, ни слова, ни точки — ни в песне, ни в визуальном ряду.