С большой радостью представляю перевод текста психоаналитика из Аргентины (Ла Плата) Рикардо Комаско (Ricardo Comasco).

Структура текста сохранена, в скобках под (*) содержатся мои комментарии.

Ссылка на оригинал текста здесь.

1.

Лингвистика, Логика, Топология и Антифилософия, — это четыре предмета, предложенные Лаканом, для образования аналитика.

Итак, разберем некоторые основополагающие определения из этих дисциплин, чтобы представить определенные теоретико-клинические разработки.

Действие «логики означающего» включает в себя дискретные элементы языка — слова, например, — которые могут, в определённом контексте, действовать как означающие, а не только как лингвистические знаки, управляемые посредством «логики знаков».

• Минимальный способ определить означающее, — это когда мы говорим, что означающее — это то, по поводу чего я могу спросить себя: «что это значит», «что он хочет этим сказать»; и ясно, что в данном случае речь идет не о неизвестности означаемого для некоторого слова, в общем смысле этого слова (т.е. такого, который мы можем найти в словаре), а о вопросе, о его значении в определённой дискурсивной цепочке — там, где эта цепочка возникает посредством артикуляции (соединения) между означающими, включенными в ткань того, что сказано. (*в этом вопросе важно подчеркнуть, что речь об объекте речи, то, о чём говорят. Например, карандаш в руке — что он значит, что за контекст вопроса, с кем разговор, кому показывает говорящий карандаш? и т. д. Здесь важно отметить, что этот вопрос следует из того, что есть уровень высказанного (то, что уже сказано, произнесено голосом) и высказывания (т.е. перечисленные выше вопросы, контекст, то, что не сказалось в произнесённом, и т. д.))

Означающее как таковое не означает ничего: это лишь чистое различие относительно всех других означающих, как об этом заявлял де Соссюр. Значение в действительности производится посредством различных комбинаций и возможных артикуляций (*соединений) между означающими, которые даны в дискурсе.

Это принцип имеет решающее отношение к клинике психоанализа. Одно из важнейших вмешательств аналитика состоит в том, чтобы превратить в означающее некий элемент дискурса — того, что говорится на сессии. С точки зрения топологии графа желания мы можем сказать, что эта операция могла бы открыть структуру, то есть запустить функцию второго этажа графа, в бессознательной цепочке, по ту сторону цепочки текущего дискурса.

В дискурсе можно различить два измерения, которые мы называем «высказанное» (el enunciado) и «высказывание» (la enunciación). Я могу спросить (себя), что это значит (например, какое-то слово) — и это вопрос посредством означаемого; и могу спросить себя, что мне хочет сказать другой (Другой), говоря мне то, что он говорит, и направляя Другому этот вопрос: почему ты мне говоришь то, что сейчас говоришь? –и  это уже вопрос посредством смысла.

Если возникает разрыв, что-то открывается, некий интервал, — в этот момент ставится под вопрос желание, в котором поддерживается речь этого Другого, — в этом пробеле существо говорящее (parlêtre) воплощает (*инкорпорирует) некое означающее, которое его представляет (S1), и таким способом производится стирание следа требования Другого, акт, который бы позволил уклониться от абсолютного подчинения.

Когда под вопрос ставится смысл Другого, если структура этого Другого это позволяет, если Другой открывает возможность появления интервала между означающими — т. е. пространства, где субъект мог бы найти себе место, — действительно, в этом случае субъект может быть репрезентирован (*представлен). Напомним, что «субъект — это то, что одно означающее представляет для другого означающего».

Подчеркнём, что здесь решающим становится способ, каким Другой, воплощенный в истории субъекта, передаёт символический порядок. Существуют довольно различные способы говорить с ребёнком: при употреблении слова может быть передана некая нехватка, которая циркулирует вокруг желания, или же, напротив, слово может стать носителем чистого требования со стороны садистического Сверх-Я.

Если существует место для вопроса — понимаем, что в данном случае речь идёт об операции, которая функционирует в плоскости бессознательного, — тогда открывается измерение высказывания (la enunciación) и смысла, а не только того, что было высказано (el enunciado) и у чего есть значение. Высказанное (el enunciado) — это то, что говорится; высказывание (la enunciación), об этом самом смысле, почему, как и откуда это говорится (*т. е. откуда этот самый смысл, который появляется в высказанном, появляется, что влияет на его появление именно в таком смысле, который есть в высказанном).

• В логике означающего задействуются четыре элемента «психоаналитической алгебры». Субъект и объект не являются «вещами из мира», но они являются производными дискурса. В этой структуре, S1 — это господское означающее, которое управляет операцией по репрезентации субъекта, $ (субъекта баррированного). S2 — это множество означающих, которое функционирует как знание, произведённое посредством ассоциаций, исходящих из S1. Субъект, таким образом, это эффект дискурса, который производится как расщепление между двумя означающими, и располагается он между S1 и S2. Объект а является остатком, который не затрагивается означающим, не становится означающим, остаток от этой операции, в связи с чем, связь объекта с субъектом возможна в отношениях, которые артикулированы (*отражены) в фантазме, ($<>a).

Объект, а — это такой объект, который сам по себе является нехваткой; как таковой он может функционировать как причина желания. Нехватка (una falta), которая циркулирует, основывая желание, поддерживается в фантазме. Когда происходит «извлечение объекта а», нехватка прописывается в структуре, внутренняя логика которой позволяет существовать различным способам репрезентации субъекта; например, речь может идти о неврозе, где действует открытость интервала между означающими (S1 и S2).

Извлечение объекта не является тем, порождает собственную неполноту для символической структуры. Логично, что структура никогда не может быть полной. Операция по извлечению объекта включает что-то ещё: внутреннюю логику, которая вводится в действие с момента прописывания нехватки в структуру, — той нехватки, которая записывается через матему S (A/): означающее баррированного Другого. Объект, а в качестве отсутствия конституируется как причина желания, а в качестве присутствия – как прибавочное наслаждение (что больше связано с влечением или тревогой).

• Посредством логики извлечения объекта устанавливается два больших поля для психоаналитической клиники. Когда производится указанное извлечение, то формируется поле «интервала»; когда же не происходит указанного извлечения объекта, мы имеем дело с режимом функционирования «холофразы».

Если не происходит этой учреждающей, конституирующей операции, в которой язык «дырявится», и открываются интервалы, где субъект и может занять своё место, если что-то даёт сбой в этом моменте передачи материнского языка, и этот язык функционирует лишь жестко, в режиме слитности со знаком, — «знак — это то, что представляет что-то для кого-то», — тогда субъекту становится трудно найти место, где можно было бы расположиться и стать репрезентированным (*представленным), — «означающее — это то, что представляет субъекта для другого означающего».

Когда нет интервала между означающими, когда пространство между ними закрывается, когда пара означающих затвердевает, — не остаётся пространства для локализации субъекта в его собственном способе репрезентации. В таком случае мы говорим о том, что язык функционирует в режиме холофразы. (Утрачиваются границы в структуре «пара и интервал»; некий элемент может быть добавлен в пару, и тем самым генерируется круговое движение, как говорит Лакан в 11 семинаре, не особо это проясняя).

Язык становится символическим, поскольку в нём функционирует логика означающего. Если же действует только логика знака, если язык не открывает интервалы между означающими, если означаемые Другого являются жёсткими и не подлежат сомнению, если слова Другого функционируют лишь как знаки, то, соответственно, не является возможным (или же это довольно сильно затруднено) возникновение (конституирование, появление, собирание) субъекта (по крайней мере так, как это происходит в неврозе).

Итак, невроз и психоз могут возникнуть как способы отношений символического к Другому, в связи с чем, структура этого Другого является определяющей. И в этом случае мы имеем дело исключительно с клиническим измерением этой логики. Диагностику и направление лечения невозможно сформулировать, если не принимать во внимание эти положения.

Но проясним кое-что: речь не идет о том, что эти положения имеют бинарную логику; не устанавливаются исчерпывающие и категоричные способы функционирования языка и отношения к нему: либо как способ функционирования языка в логике знака (всегда и по определению), либо же как способ функционирования посредством логики означающего (всегда и исключительно).

Возможно, что для невротических случаев существуют склеенные области в означающей сети; такое происходит, когда нет возможности свободной игры смещений и замен, что в символическом порядке возможно. В то время как психотик может, в благоприятных условиях, а также в присущей ему манере, проявляться в том, что произведёт что-то, что может считаться в некотором смысле означающим: метафору и метонимию, — многие психотики видят сны, создают поэзию, некоторые могут заниматься наукой на очень высоком уровне, и т. д. — При этом, мы не утверждаем, что может происходить переход из одной клинической структуры в другую, а также что существует какая-то промежуточная зона.

2.

Бессознательное — это дискурс Другого; такого Другого, который логически предшествует возникновению (конституированию, становлению, собиранию) субъекта, который воплощается — становится телом — главным образом в родительских фигурах (или их заместителей). Отсюда и важность структуры этого Другого: для ребёнка станет решающим способ, как этот воплощённый Другой к нему обращается, передаёт ли ему (или нет) нехватку, которая формирует структуру, где желание могло бы артикулироваться. Эрогенное тело и бессознательное таким образом связываются между собой через эту нехватку и через логику неполноты. (*Здесь важно отметить, что речь не идёт о структуре Другого в том смысле, что Другой — это психотик, невротик или перверт, речь идёт о том, как сам Другой устроен, в таком контексте употребляется слово «структура»).

Язык логически предшествует появлению субъекта и объекта: Другой всегда является первым. Но язык может функционировать в различных формах, в зависимости от поворотов в истории первичных связей. Для структурирования невроза необходимо, чтобы установилась «логика означающего».

В основополагающие времена, субъект формулирует первый вопрос о своём месте в Другом; и в качестве результата этой операции — в 10 семинаре это названо «расщеплением субъекта» — возникает то, что мы концептуализируем в качестве субъекта баррированного, Другого баррированного и объекта а. (*Здесь имеется отсылка к схеме деления, к которой Лакан обращается во II главе 10 семинара).

Объект — это то, что остаётся (*как остаток от деления), что выпадает как что-то неустранимое в операции становления субъекта в месте Другого. Это a является тем, что сопротивляется любой ассимиляции с функцией означающего, это то, что теряется в процессе означивания. Но этот остаток, этот отброс, — это то, что составляет основание субъекта желающего — субъекта, находящегося на своём пути поиска, — как говорит Лакан.

Немного выше мы говорили, что когда объект, а «появляется» в качестве нехватки — подчеркнём парадокс, — то он является «причиной желания», а когда «появляется» в качестве присутствия, то мы говорим о «прибавочном наслаждении». Субъект определяется тем, как именно появляется объект.

В основополагающие времена, которые коррелируют с возникновением субъекта, одновременно с этим происходит операция по извлечению объекта в структуре. Субъект как таковой расщеплённый конституируется вместе с объектом, который его рассекает и с которым он (субъект) поддерживает самые сложные, комплексные отношения, на которые указывает логический оператор, называемый лосанж (ромб). Формула фантазма ясно указывает на это: $<>a).

Без передачи нехватки (фаллической) в материнском дискурсе, без сопутствующего процесса идентификации, не было бы возможным возникновение (конституирование, становление, собирание) субъекта (по крайней мере, невротического). Статус этой нехватки зависит в большей степени от действия отцовского означающего, от того, как мать прошла через собственный Эдипов комплекс, и от того, что именно делает возможной циркуляцию этой нехватки, в формировании которой отец занимал и продолжает занимать своё место (в своих трёх регистрах). (*Лакан в 5 семинаре пишет о Другом Другого в смысле истории того, кто представляет Другого для субъекта, в частности, как у матери, у отца, иных тех, кто окружает субъекта, прошёл Эдип, как они сами имеют дело с нехваткой, и т. д.).

Для того, чтобы существо говорящее могло возникнуть в структуре, необходимо, чтобы сома и язык были сконструированы как дырявые, продырявленные, конечно же, в топологическом смысле. С момента появления нехватки организм становится телом эрогенным, а язык превращается в символическое, — и в этом случае понимаем, что действует логика означающего (не только логика знака).

Дыра, продырявленность, о которой мы говорим, не является чем-то, что дано изначально; это нечто большее, и это то, что может не появиться. В благоприятных случаях, мы утверждаем, что тело и язык структурируются в форме, эквивалентной тому, что топология называет «торическими поверхностями».

Одним из фундаментальных свойств поверхности, которая называется «тор», является то, что его структура задаёт два типа дыр (отверстий). Лакан обычно называет «центральной дырой» то пространство, которому, если мы представим тор как колечко (драгоценность), соответствует место, которое позволило бы надеть кольцо на палец. Это и есть место нехватки, собственно, пространства, принадлежащее объекту а как причине желания.

Но происходит превращение тела и языка в структуры, эквивалентные торическим поверхностям? В значительной степени это зависит от того, как мать (или тот, кто её заменяет) говорит с ребёнком, от того, передаёт ли она (или нет) фаллическую нехватку.

Если такая передача происходит, тело получает границы, края, которые можно назвать эрогенными, что не является тем же самым, что и отверстия в теле. Ребёнок должен усвоить (*инкорпорировать) аппетит со стороны матери (именно чтобы получить тело). Так, какое-то время, в лучшем случае, ребёнок становится фаллосом, который (предположительно) дополняет материнского Другого. И это для того, чтобы впоследствии выйти из этой позиции.

Но подчеркнём: это возможно только в случае, если материнский язык передаётся как продырявленный, с интервалом, где ребёнок, который появляется как субъект, мог бы расположиться.

Мы уже говорили, что язык должен быть продырявленным, «торифицированным», должен функционировать посредством логики означающего (логики бессознательного, логики неполноты), а не просто (или не всегда) посредством знака, для чего во времена становления ребёнок мог бы включиться и быть включенным в символическую структуру, которая допускает подвижность логики означающего, единственной, которая даёт возможность репрезентировать субъекта (согласно канонической формуле). И в ходе этой же самой операции, когда сома дырявится, и возникает тело эрогенное (или либидинальное).

Почему мы подчеркиваем, что когда язык не функционирует в соответствии с логикой означающего, а действует только посредством логики знака, то существует проблема? Дискурс, который не может быть поставлен под вопрос, в котором нет сомнения, может стать преследующим, объективирующим, вторгающимся, десубъективирующим. Только логика означающего, такая, где возможен вопрос о том, что говорит (и хочет сказать) Другой, делает возможным репрезентацию субъекта способом, который есть в неврозе.

Если язык и тело не имеют торическую структуру, то есть, если не функционирует конституирующая дыра, то невозможно, чтобы было заузливание между ними (*телом и языком), — в этом случае мы имеем ввиду структуру борромеева узла. В лучшем случае речь будет идти о простом наложении двух несвязанных компонентов (или же о зацеплениях, которые образуют «ложную дыру», как это называет Лакан).

Необходимо, чтобы сома, которая, как это видно, имеет отверстия, также была продырявлена. В особом смысле, конечно же. Требуется операция, которая преобразует эти простые отверстия в эрогенные границы (края). Мы уже говорили, что тело в психоанализе приравнивается к организму: речь идёт о теле эрогенном, продырявленном процессом оживляющей либидинизации.

3.

То же самое можно сказать и о языке. Ясно, что как таковой язык не является компактным; однако, необходима особенная операция, связанная с образованием дыры, чтобы появились интервалы; иначе говоря, чтобы в этом месте начала действовать нехватка, которая не может быть любой. Речь идёт о такой нехватке, которая меняет логику.

Во времена своих разработок, наиболее близких структурализму, Лакан концептуализировал то, что он назвал отцовской метафорой. Здесь мы не можем подробно остановиться на этом вопросе, но, тем не менее, скажем, что эта операция в языке и есть то, что меняет логику, благодаря действию нехватки, которая циркулирует и позволяет превращать элементы дискурса в означающие.

• Мы уже предлагали думать об означающем как о том, что позволяет задать себе вопрос «что это значит?», — будь то слово, фраза, жест. В соответствии с такой логикой мы имеем дело не только с простой совокупностью знаков, — «того, что что-то представляет для кого-то», — а с возможностью появления особого означающего (мы называем его S1), представляющее субъекта ($, субъекта расщеплённого) для остальных означающих, которые соединяются в артикулированную (*связанную) цепочку, и тогда формируется знание (это мы называем S2); кроме того, в результате этой операции производится, выпадает или же извлекается объектальный остаток (в лакановской алгебре это обозначается как а). Благодаря такой форме и функционированию нехватки, топология языка может рассматриваться как некоторая торическая поверхность.

Итак, торическое тело и торический язык могут образовать узел, благодаря участию ещё одного элемента, который Лакан называет «фаллос». Для того, чтобы появился такой узел, который приводит к возникновению субъекта (по крайней мере, в неврозах), необходимо участие как минимум трёх компонентов. Борромеев узел — это единственный способ связывания, появления узла, позволяющего поддержать то, что называется невротическим мышлением.

Таким образом, третий элемент, фаллос, действует как-то, что связывает борромеевым образом эрогенное тело и символический язык (который функционирует в соответствии с логикой означающего). Один из способов мыслить о таком связывании состоит в том, чтобы взять тор тела и тор языка и провести между ними то, что называется «бесконечная прямая». Эта прямая, соответственно, обладает теми же математическими свойствами, что и остальные два компонента, и это делает возможным связывание трёх компонентов борромеевым способом.

Также повторим, что в процессе этих трансформаций происходит выпадение или же извлечение объекта — отброса; объекта, который, несмотря на свою характеристику как чего-то такого, что относится к отбросу, приобретает фундаментальное значение для субъекта, можно сказать, становится его поддержкой, опорой. В борромеевом узле этот объект «выпадает» в точке пересечения трех компонентов, связанным особым образом. (*Точка пересечения — если три колечка зацепить борромеевым способом, то, что окажется в середине такого пересечения, и будет является тем самым объектом, который «выпадает»).

Структура тора обладает особенностью, т. к. в нём имеется «центральная дыра», на чём мы заостряем наше внимание. Эта дыра представляет нехватку объекта; следовательно, Лакан её использует для того, чтобы выстраивать теорию вокруг структуры субъекта и желания. И эта дыра является тем, что должно быть инкорпорировано — должно появиться тело, — посредством того, что язык передаётся тем, кто занимает место первичного Другого.

Этот Другой, может — или же нет — передать эту нехватку. В негативном случае, когда собственная структура этого не позволяет, или же когда в силу некоторой случайности появляется такой момент, когда невозможно эту нехватку предложить (патологическая боль, депрессия, и т. д.). Или передать нехватку можно так, когда мы говорим о «дать то, чего нет» (классическое определение Ж. Лаканом любви), и в таких случаях последствия не заставляют себя долго ждать.

Когда мы указываем на нехватку и топологическую дыру, мы хотим подчеркнуть, что существуют два разных способах находиться (или обитать) в языке; это будет зависеть от того, каким образом в игру введена нехватка и дыра, чтобы язык способствовал репрезентации субъекта желающего (и, соответственно, расщеплённого), а также позволил определённую свободу в использовании метафорического уровня языка и, исходя из этого, возможно включение в определённые формы дискурса, то есть, в социальные связи.

Использование языка как инструмента, согласно логике знака, — что характерно психозов, — чрезвычайно ограничивает то, что мы указали выше. На уровне знака язык служит всего лишь (со своими сложностями) выражению некоторых аспектов коммуникации.