Василий Лабецкий: «Красота в глазах смотрящего»
Предлагаю вашему вниманию нашу беседу с Василием Лабецким, новосибирским писателем и поэтом, о его недавно вышедшей книге «Сады Ябоневни» (издательство «Рипол Классик», Москва, 2016). Он расскажет вам о своих путешествиях в Азию и в дебри подсознания, о восточной философии и о любви, а также о «садах Ябоневни», цветущих в мистическом городе, которого нет на карте. В рамках проекта «Города и люди».
— Здравствуйте, Василий! Очень рада, что Вы согласились поучаствовать в проекте «Города и люди».
Здравствуйте, Оля. Я с удовольствием.
—«Сады Ябоневни» — поразительно поэтичный, философский текст, в
Мне приятно слышать, что книга произвела впечатление. А вообще, красота в глазах смотрящего. С чего все началось? Когда мне было двадцать три, я прожил один восхитительный месяц, который могу назвать лучшим в своей жизни. Тогда я понял, о чем мне непременно надо рассказать. А вот, как рассказать, сразу было не понятно. На поиски формы ушли следующие 10 лет.
— Ваша книга — сложная мозаика из временных пазлов, при этом она удивительно цельная. Она лирична, реальна, со множеством деталей и подробностей, которые делают мир живым, пульсирующим, настоящим, и в то же время космического масштаба. Как складывался этот текст?
Я не знаю. Но это было очень сложно и в то же время просто и удивительно.
«Сады Ябоневни» — сюрреалистичная интеллектуальная проза на границе жанров «любовная история» и «отчет о путешествии» — уводит читателя в пространство, где красота реального мира сплетается с жутковатыми чудесами бессознательного.
— Вы очень много путешествовали по Азии, были в Индии, Китае, Таиланде, Бирме, и Ваши личные переживания и опыт жизни в «экзотических» для российского человека странах нашли отражение в книге. Расскажите нам, пожалуйста, о Ваших путешествиях. Почему Вы решили поехать именно туда? Что Вы хотели там найти?
Меня интересовал буддизм ваджраяны и его корни, которые уходят в индуизм. Почему именно ваджраяна? Наверное, потому, что в ней есть много архаичных элементов, вроде элементов шаманизма и других ранних форм религии, а архаика меня всегда очень привлекала. Еще хотелось погреться и сменить обстановку. Вообще, Восточная Азия — это важное для меня место. Я там чувствую себя очень уютно. Особенно мне нравятся люди монголоидной внешности: когда их вижу, почему-то успокаиваюсь. Не знаю, почему.
— Ваш герой Даня путешествует не только по Азии и России, но и во времени и пространстве, даже спускается в преисподнюю за своей вечной возлюбленной, Ларой Ратчадемноен, и едет с волхвами на поиски божественного дитя. Конечно, Ваш текст скорее фантасмагорический, а не фантастический, и герой путешествует в дебрях своего сознания и в снах, а не летает по космосу силой мысли. Приходилось ли Вам, как и Вашему герою, спускаться в «подземное царство»? Плыть на утлой лодочке с черным котом по стране призраков?
Приходилось работать с бессознательным. Я привык называть это «бессознательное», хотя грань у терминов достаточно тонкая. Когда о бессознательном сказано, контуры как-то очерчены — значит, уже сознание. Мы привыкли все разумно объяснять, выстраивать логические связи, но в книге на первый план выходит другой мир, более древний, который управляет разумом по своему усмотрению (по крайней мере, пока остается неосознанным).
«Сады Ябоневни для меня — это несерьезное отношение к настолько серьезным вещам, что спятить можно. Цветут они в одном единственном городе и его нет на карте. Он где-то в вещих снах и галлюцинациях. Иногда, его образы накладывались поверх образов тех городов, где я бывал.» Василий Лабецкий
— Даня Нараян и Лара Ратчадемноен — главные герои книги. Эти имена такие напевные, что произносить их — одно удовольствие. Откуда эти экзотичные имена и что они означают?
Ратчадемноен — это название одной из улиц в Чиангмае. Ратча, видимо, от «раджа», то есть царский, а демноен — это вроде как шествие или процессиия. Но я не совсем уверен — мне просто понравилось звучание. В Таиланде вообще очень необычные для нашего слуха названия и имена.
Нараян — это индийское слово, обозначающее «дающий прибежище» и композиция The Prodigy с альбома The Fat Of The Land.
— Может быть, я ошибаюсь, и Вы можете меня поправить, но мне представляется, что Лара — это воплощение вечной женственности, «инь», женщина, которая, как древняя Лилит, существует с начала времен и будет существовать всегда. Она и возлюбленная, и испуганная девочка, не способная распроститься с призраками прошлого, и полупризрачная старуха, «постепенно впускающая в себя смерть», и мать, у которой «ребенок не в матке, а в сердце», и древняя богиня, пронзившая сердце Дани обсидиановым ножом, чтобы зачать врага человечества. Даня же — квинтэссенция мужского начала, «янь», это и мальчик, и муж, и воин, и призрак, и волхв, и обезьяний король, и Чингисхан, и странник, и и пр. Насколько реальны Лара и Даня? Существуют ли они, или существовали ли они на самом деле?
Я
— Ваши герои снова и снова переживают свою историю, встречаются в веках, расстаются, проходят мимо друг друга. Эта история любви и страсти отражена во времени и пространстве, как в осколках зеркала. Насколько Вам самому близка восточная философия «вечного возвращения», нелинейности времени?
Со временем у меня сложные отношения, я не готов их обсуждать. Вечное возвращение — это скорее Джозеф Кэмпбелл. А восточная философия мне близка, да. Там мне нравится идея, что, если захочешь, можно не возвращаться. Есть куда свалить, когда устанешь от здешних игр. Но, с другой стороны, те, кто почти уже на выходе, могут и не уходить, а помогать другим. Тоже хорошая идея.
— Ваш герой отправляется в мистическое путешествие, в котором Лара — путеводная нить, или звезда, которая, как
Автобиографично, да. Я бы не хотел говорить о просветлении, потому что чувствую себя обычным парнем, который с трудом достиг психологической зрелости в 32 года. Меня немного успокаивает то, что некоторые вообще ее не достигают, но, с другой стороны, я мог бы работать и попродуктивней.
— Когда я читала Вашу книгу, мне вспоминались многие другие произведения. И Джойс, и Гомер, и
Проза и стихи таких авторов, как Т.С. Элиот, Р.М. Рильке, А. Рюноскэ, О.А. Седакова, Е.А. Шварц, У. Берроуз, В. Вульф, К. Маккарти, Д. Коупленд, П. Боулз, У. Шекспир, Д. Джойс, Д. Толкиен, Д. Сэлинджер, У. Йейтс, А. Гинзберг, Н.С. Гумилев, А.Н. Вертинский, М.А. Волошин.
Источники я изучал вместе с М. Элиаде, К. Юнгом, Д. Кэмбеллом, С. Грофом, А. Маслоу, Э. Фромом — они мне помогли более-менее разобраться в таких текстах, как Бхагаватгита, Махабхарата, труды Патанджали, Бардо Тхёдол, Дхаммапада, Новый и Ветхий завет. Хотя, не только они, конечно.
Фильмы в основном о книгах (или по книгам): «Монгол» — С.В. Бодрова («Сокровенное сказание монголов»), «Часы» — С. Долдри («Часы Майкла Каннингема», «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вульф), «Семь» — Д. Финчера (много всяких книг), «Вход в пустоту» — Г. Ноэ (Бардо Тхёдол), «Дорога» — Д. Хиллкоута («Дорога» Кормака Маккарти) и «Любовь» — Г. Ноэ.
Музыка… Я последнее время слушаю электронную музыку. Вряд ли это как-то связано с книгой.
— Сколько лет писалась книга?
Я всем говорю, что два года. Кажется, так. Но реально — гораздо дольше.
— Что для Вас «сады Ябоневни»? В каких городах они цветут?
Сады Ябоневни для меня — это несерьезное отношение к настолько серьезным вещам, что спятить можно. Цветут они в одном единственном городе и его нет на карте. Он где-то в вещих снах и галлюцинациях. Иногда, его образы накладывались поверх образов тех городов, где я бывал.
В Катманду проявлялись самые верхние и самые нижние ярусы. Это старый и мрачный город. Очень своенравный. В нем сливаются несколько древних городов, и
В Чиангмае проступили жилые кварталы — с
В Пекине и Бангкоке — деловые районы. Постоянное движение, черные стальные драконы, скоростные поезда. Суета, суета, суета. Бессонница. Напряжение. Легкий тремор от передозировки кофеином (Tremor on my heaven son tares above my kingdom come). В такой жизни есть своя красота, но только если жить так эпизодически.
В Новосибирске — сады. Огромные заснеженные сады, где гуляют лоси и медведи. Совы гнездятся в центральном парке. Летом поют соловьи, весной цветут яблони. Черемуха цветет к холодам. А южнее начинается Великая Степь.
Такой вот город.
— Собираетесь ли Вы писать еще одну книгу, и если да, то о чем она будет?
Нет. Очень вряд ли.
— Если по Вашей книге когда-нибудь будет сниматься фильм, то с каким режиссером Вы бы согласились работать?
Гаспар Ноэ
— И мой любимый вопрос. Если бы Вам надо было убедить меня приехать в Ваш любимый город, что бы Вы мне сказали?
Приезжайте в Чиангмай. Там исчезает время и небо всю зиму ясное. Там перекрывают главные улицы, чтобы провести парад цветов или поторговать маленькими самодельными чудесами. Там мужчины иногда ходят в юбках, а женщины вообще без них. Там вечером можно сидеть на развалинах древних крепостных стен и смотреть, как летучие мыши носятся над темной водой каналов. Там в долгие жаркие полудни видны радуги в брызгах оживших фонтанов, и стайки красно-белых рыб шныряют туда-сюда в прозрачных монастырских прудах, заросших лотосами. Там в прохладных парках обалдевшие от жары европейцы занимаются йогой, а прикормленные наглые голуби гадят им прямо на головы. Там можно найти маленькие уютные рестораны с любой кухней мира, а кофе везде заваривают так, что он чернее и злее ада. Там продают опиумные трубки и старый китайский фарфор в лавчонках, заваленных невиданными вещами. Там в двух шагах от университетских кампусов и буддийских храмов начинаются горы, водопады и леса. Там никто не стареет и не умирает. Вам надо там побывать.
*********
Василий Лабецкий родился в январе 1984 в Новосибирске. Увлекался историей, археологией, поэзией, информационными технологиями, психологией и сравнительным религиоведением. Получил историческое и IT образование в НГУ. Закончил аспирантуру и писал диссертацию и статьи о русских путешественниках в Восточной Азии. Бывал в Индии, Китае, Бирме, Таиланде. Больше года жил в культурной столице Таиланда — городе Чиангмае, около года на острове Пхукет, полгода в столице Непала — Катманду, несколько месяцев в южном индийском городке Тируваннамалаи и вообще в Индии. Вернулся в Сибирь и продолжил научную работу, которая переросла в тонкую художественную игру и со временем стала книгой «Сады Ябоневни».