«Сильнее на первые доли!» — говорит группе виолончелей главный дирижер оркестра Владимир Ланде; мы на репетиции по случаю концерта, открывающего российскую программу Транссибирского Арт-фестиваля, в зале — красноярский симфонический оркестр, Ланде и великий скрипач Вадим Репин. Дирижер ругается — виолончели рассказывают совсем не ту историю, которую предлагает Прокофьев, виолончели заигрывают ноты, спаивая их вместе; все не получается — музыка приостанавливается, переигрывается, еще и еще. Вадим Репин в комментариях прессе сообщает, что главное достоинство оркестра — огонь в глазах играющих; его уровень вообще — больное место на карте истории. Репетиция проходит в Малом зале филармонии, специально созданном для симфонической музыки, но теперь оркестра здесь не услышишь — на следующий день исполнители переберутся в Большой зал. Их разделяет узкий коридор, и разница, примерно, колоссальная: вместо пятисот зрителей — полторы тысячи, вместо заигранности и непопаданий в трактовку — или подзвучка, или, наоборот, звук как сквозь вату (несмотря на расхваленную акустическую ракушку), Прокофьев оказывается в компании декоративного оркестра, заменяющего собой фильмическую стройность; Репин, потерявшийся где-то на сцене — вон там.

Приход Владимира Ланде — самое интересное, что произошло с оркестром за последние годы; длинный скандал с предыдущим главным дирижером, длинный послужной список нового, которого на самом деле никто не знает, концерты теперь рассеяны так хитро, что последний даже невозможно вспомнить — это несколько лет назад приходилось выкраивать время в каждой субботе; теперь — даты выжжены на афишах и сменяются не чаще раза в месяц. Филармония при этом отлично понимает механику мифотворчества — академической музыки уже не достаточно, чтобы привлечь посетителей: что могут все эти чайковские и моцарты, а если повезет — шостаковичи, когда хочется видеть в зале больше (и больше! и больше!) людей. Взять хотя бы один из последних концертов — «Ароматы весны», созданный в содружестве с парфюмером. Музыка Римского-Корсакова и Рахманинова под общий запах, вставший поперек души — девушки в длинных платьях, полные залы, тьма знакомых, встретившихся в этих залах впервые; и масса трогательной ерунды — «маэстро» сам ведет концерт, рассказывая длинные анекдоты про музыку, смешное совмещение нот и ноток; аромат упаковывают в шелестящий пакет, потому Рахманинов сопровождается ответным концертом из зала — к сцене. Впрочем, на концерты красноярского симфонического никто и так не приходил с партитурами — в логике дирекции филармонии теперь есть хотя бы запах на руках.

Новые зрители — отдельная тема; филармония — единственное самоокупаемое краевое учреждение культуры (Большой зал — вотчина Стаса Михайлова и Нюши), тем не менее, и академическая музыка должна перестать быть элитарной, следуя новому лозунгу «Источник живых эмоций» вместо «Это музыка» прошлого сезона. Теперь симфонический оркестр играет в кроссовках для одного из фитнес-центров, чуть позже будет концерт с экстремальными видами спорта, проходят зарядки на улице — правда вместо заявленной академической музыки опять же какой-то хлам из колонок. Все же экономику, завязанную на широком круге зрителей, мало волнует их качество. В ответ — фоторепортажи с концертов, фиксирующие pre-party: фотозоны и фотолокации, усмиряющие «тонкий» вкус слушателей, раскупленные билеты — но не на дуэт Вадима Репина со Светланой Захаровой, миллионный город не заполняет зал (стыдно). А дальше — больше: выступление на открытии мотосезона, список партнеров на сайте ширится — логотипы уже некуда вставлять. Немного напоминает современную музыку и современное искусство разве что планируемая «ночь в Филармонии» с концертом на кроватях, с теплым молоком и отвечающим за сказочность русским филармоническим оркестром (правда, не оригинально, а лишь в тон к пермским залеганиям под фортепиано и концертам в темноте Антона Батагова).

А где, собственно, музыка — все эти тритоны и полутона, шероховатости крещендо? Лучше ли стал играть оркестр с приходом нового дирижера? Действительно ли гастроли по Латинской Америке — признание уровня исполнительства? Вернутся снова привлеченные не музыкой, а шоу, слушатели? Не окажется ли, что следующий шаг оркестра — куда-нибудь в нудистскую пустоту? Но есть ощущение, что ответы никому и не нужны: из колонок льется что-то, от кресел несет пролитым ароматом весны, большой зал растворяет мелодии — о музыке здесь больше не говорят.