Постколониальная теория и её последствия
Инго Эльбе
После погрома 7–го октября (2023 г.) западные университеты захлестнула волна ненависти к Израилю. Мы имеем дело со значительной радикализацией левых сил, но почва для этого была подготовлена задолго до этого.
Постколониальная теория, которая сегодня является доминирующей теорией во многих областях науки, вносит в это значительный вклад. Эта теория утверждает, что колониальные следы проявляются в формах знания и социальных структурах даже после формального окончания колониального правления. Мотив «колониальности» — собирательный термин для диагностики западного миропорядка, который на протяжении более пятисот лет покрывал так называемый глобальный Юг расистским отчуждением и геноцидом, — объявляется главным критерием исторического наблюдения и социальной критики.
Адепты этого нового гранд-нарратива считают, что с помощью принципа «колониальности» они также нашли ключ к пониманию иудаизма, сионизма, антисемитизма и Шоа. Это приводит к систематическим теоретическим искажениям: концептуальному растворению антисемитизма в расизме, релятивизации Холокоста как колониального преступления, демонизации Израиля и игнорированию исламского и арабского антисемитизма.
Демонизация Израиля давно стала стандартом этого течения и может принимать различные формы. Часто можно встретить прямой перенос антисемитских мотивов на Израиль. Например, икона постмодернистских левых Джудит Батлер говорит об израильском «убийстве детей». Её обвинение в том, что евреи, защищающие национальное государство, предают свою сущность, которая заключается в диаспоральном существовании и в капитуляции перед Другими, напоминает легенду о еврее, обречённом на вечные скитания. Израильская учёная-историк Анита Шапира верно подмечает: «Еврей в роли жертвы становится идеалом».
Вот тут-то и возникает пресловутое приравнивание национал-социализма и Израиля. Последний якобы продолжает идею национализма, привёдшего к Холокосту, поэтому видные postcolonials прибегают к гротескным аналогиям: Ситуация в секторе Газа или на Западном берегу реки Иордан напоминает нацистские концлагеря или Варшавское гетто. Для Рамона Гросфогеля сионизм — это «гитлеризм», который евреи используют для «охоты на палестинцев». В борьбе с Израилем «на карту поставлено будущее человечества». «Победа палестинцев», согласно его антисионистской идее искупления, «приведёт человечество к более высокому уровню сознания».
Израиль рассматривается как воплощение всех колониальных преступлений Запада, который «уничтожает коренной народ» палестинцев. По словам американской активистки Линды Сарсур, якобы белые еврейские поселенцы могут быть даже дегуманизированы. В отношении сионистов она предупредила: «Если вы… пытаетесь очеловечить угнетателя, то это проблема». Поэтому неудивительно, что лондонский профессор Гилберт Ачкар, который в июне 2022-го года был ещё гостем конференции «Hijacking memory», организованной Центром исследований антисемитизма (ZfA) и Форумом Эйнштейна, отметил массовое убийство, совершенное ХАМАС 7-го октября, как «квази-отчаянный акт храбрости».
Однако более изящной стратегией является гуманистически задрапированная демонизация Израиля через де-реализацию антисемитского насилия, как это происходит в популярных «контекстуализациях» октябрьского погрома. В открытом письме, подписанном ведущими представителями постколониальных исследований, такими как А. Дирк Мозес и Михаэль Ротберг, а также главой ZfA Штефани Шюлер-Шпрингорум, говорится: «Семьдесят пять лет изгнания, пятьдесят шесть лет оккупации и шестнадцать лет блокады сектора Газа привели к постоянно ухудшающейся спирали насилия, остановить которую может только политическое решение».
Арабские погромы против Ишув в 1920–30-е годы, отказ палестинцев принять еврейское государство, агрессивные войны арабских армий против Израиля и его мирные предложения в 2000-м или 2008-м годах здесь полностью игнорируются — в таких манихейских формулировках ведущих учёных, очевидно, есть только одна жертва и один виновник.
Эта форма демонизации также основана на главном методологическом и политическом дефекте постколониальных исследований. Если следовать идее Эдварда Саида об ориентализме, ключевой концепции этого образа мышления, то Запад изобретает образ униженного восточного Другого, чтобы определить себя, освободиться в воображении от негативных частей себя и оправдать имперские притязания на власть.
Во многих постколониальных работах сохраняется двойной стандарт: Они рассматривают только то, как «Запад» говорит о «глобальном Юге». Не ставя под сомнение уместность такой речи, она всегда понимается как нелегитимная стратегия колониальной власти.
«Глобальный Юг» часто представляется только как жертва или немая поверхность проекции и, таким образом, концептуально недееспособен. Исследователь ислама Бернард Льюис с иронией говорил о «бремени вины белого человека» — негативном мышлении превосходства, предполагающем, что только белые европейцы могут быть ответственны за все беды мира.
«Другие», например, исламистские режимы и движения, такие как Иран или ХАМАС, обычно даже не упоминаются в качестве действующих лиц. Если хоть раз их акты насилия и соотношение сил становятся предметом обсуждения, их не воспринимают всерьёз, антисемитские заявления приравниваются к риторике отчаявшихся жертв, а их действия интерпретируются как простая реакция на действия Запада или Израиля.
Однако даже те варианты постколониального мышления, которые считаются более сложными, имеют систематические подводные камни. Колониальность и либеральная демократия рассматриваются здесь как две стороны одной медали. Что должно последовать за «колониальной современностью», остаётся неясным. В качестве альтернативы часто превозносится «многополярный мировой порядок» в духе левого этноплюрализма, что придаёт легитимность авторитарным державам, таким как Россия, Иран или Китай. Такие «альтернативные современности» должны быть достигнуты через «гибридность».
Это означает, что (якобы или на самом деле) колонизированные народы должны подрывным образом переосмыслить такие понятия, как права человека или демократия, с их специфической этнокультурной точки зрения: культурно специфические права человека или «исламская демократия», таким образом, становятся желанными целями в борьбе с западной гегемонией. Это приводит к идеологическому союзу между постколониальными левыми и джихадистами — достаточно почитать недвусмысленные заявления таких их левых сторонников, как Джудит Батлер, Сьюзан Бак-Морсс, Вальтер Миньоло или Рамон Гросфогуэль.
Однако большая часть академических левых практикует защиту от критики: они занимаются предотвращением знания, симулируя чрезмерную сложность, заявляя, что постколониальной теории не существует. Или же они утверждают, что между высоко дифференцированными постколониальными исследованиями и их упрощённым восприятием в активистских кругах лежит пропасть. Однако, несмотря на все внутренние различия постколониальных подходов, почти все вышеперечисленные модели аргументации встречаются настолько часто и, более того, у видных представителей этого течения, что приходится говорить о преобладающем паттерне мышления.
И наконец, эти академики часто сами выступают в роли активистов и считают себя таковыми. Не только в ставшем уже почти неуправляемым количестве открытых писем против Израиля они рассуждают манихейски и до боли упрощенно. В 21-м столетии евреям не приходится ожидать ничего хорошего от такого академического активизма.
Перевод с немецкого по «Juedische Allgemeine Zeitung», апрель 2024 г.
https://www.juedische-allgemeine.de/kultur/postkoloniale-theorie-und-ihre-folgen/