Donate
Notes

Дом.

Olya Shapiro-Rubleva09/11/23 20:48940

Писать текст — как входить в воду, можно с разбегу, можно медленно, можно падая с высокой скалы или с высоты собственного роста, даже зная, что ты не умеешь плавать. И всегда помнить о рыбах и водорослях. Я всегда помню о рыбах и водорослях, а с недавних пор ещё и о медузах. Думаю о них почти постоянно. Думаю о тьме и неизвестности водной толщи, глубин. Думаю о стихии, о том как волна сносит. Слышу шум, чувствую всплеск. Ноги проваливаются в песок начиная с пяток.


Я всегда боялась воды, и она всегда меня зачаровывала. Особенно её стихийные состояния. Стремительная и грохочущая горная река на Алтае. Безумные, дикие, трёхметровые волны на португальском побережье. Тьма,

тьма,

тьма,

которая сгущается к центру от берега. Всегда есть место, где возникает этот резкий переход цвета от аквамариновой бирюзы в синий кобальт или пурпур — там живёт мой страх.



Бабушка всегда говорила, что нет ничего разрушительнее воды — огонь можно потушить, но бушующую воду остановить нельзя. И вода тоже оставляет свой след. Следы от огня видимы сразу, а следы воды спрятаны глубоко, проступают медленно и при этом столь же разрушительны.



В этом году у нас была затяжная зима. Зима, которая никак не могла закончится. Она не была морозной и снежной, она была серой, вялой и сырой. И долгой. Очень. Она длилась до середины апреля. Поэтому куст розы, что растёт у нас на балконе тоже очень долго не цвёл. На нём появились бутоны в конце марта и потом их становилось всё больше и больше. Их не было столько в предидущие два года. Они зрели и зрели, наполнялись соками, цветом, ароматом, но никак не раскрывались. До самого мая.

Мы купили этот куст в 2019 году, через год после переезда. Чтобы балкон цвёл и радовал. Мне всегда хотелось иметь свой сад. Я всегда любила зелень. А в этом городе её полно. Она кругом, везде.



Как аромат роз и лип, вместе с которыми я ясно услышала её голос в моей голове. А может и нет. Может это был мой голос, повторивший, выловивший её слова откуда-то из глубины телесной памяти. Я стала понимать, почему мне здесь так хорошо. Так спокойно.

В общем всё началось с роз. И лип. И с розового. Всё началось с розового дома с зелёными ставнями. Этот дом всегда со мной и в этот дом нельзя вернуться.



В него нельзя войти ни с одной из двух дверей. Нельзя обнять его обитателей, уклониться от их мокрых крепких поцелуев в щёки, от их странной кожи и запахов. От их тепла. «розочка моя! приехала! как хорошо!»

У меня есть сад, по которому больше не пройти, не сорвать ягод и не положить их в рот, не залезть на космический корабль-вишню, не почувствовать полёт, стоя на самых высоких и тонких ветвях груши, не обозреть горизонт с крыши или пристройки к задней стене, много чего не. И всё же.



Этот дом всегда со мной. Но только недавно я поняла это. Обнаружила его во мне.



Когда его продавали — я плакала. Я злилась. Я ненавидела его будущих жильцов, хотя я даже не знала, кто это будет. Я желала им зла. Желала ли я таким образом зла и этому дому? Об этом я думаю сейчас, когда стала взрослее. Тогда в юности, я о таком не задумывалась. Я была уверенна, что наш дом может быть счастлив только с нами. И пустить в него других, незнакомцев, чужаков — это предать его, опустошить, забросить.



Этот дом бабушка и дедушка построили своими руками, буквально. И ногами тоже; помню как бабушка рассказывала, что месила ногами цемент — я всегда представляла это как сцену из фильма Челентано, где он давит ногами виноград.

Это был самый тёплый дом, самый светлый, самый надёжный.



Да, там бывало и страшно. От непривычной мне ночной звенящей тишины маленького города. От полной тьмы внутри из-за закрытых ставней. От длинного ночного пути через эту тьму сквозь несколько комнат в туалет и потом обратно. Я всегда будила маму, чтобы она шла со мной, точнее впереди, а я держала её за ночнушку и старалась ступать след в след, на ощупь.



В нашей комнате одна ставня всегда оставалась открытой — я просила. И распахивала её изнутри, если мама или дедушка или бабушка прикрывали её по привычке. Сквозь открытую форточку проникали ночные звуки и звон тишины отступал. Я могла засыпать. Под шелест ветвей липы и каштана, под случайные крики птиц или внезапный лай собак.



Это будет скучный рассказ. Говорят, сейчас так не пишут. Необходимы действия, диалоги, события. Описания и повествования никого не интересуют больше. А что если они интересуют меня. Могу ли я эгоистично заполнить ими почти всё пространство текста? Или лучше сказать «его тело» — телесность в тренде. Тогда так, могу ли я эгоистично забить все участки этого тела татуировками-описаниями?



Это будет скучный рассказ и без вывода. Без заключения и возможно даже без переклички. Потому что, то о чём я пытаюсь написать — интимно, и я не хочу, мне тяжело впускать сюда незнакомцев, чужаков и их мысли, их тексты, их чувства относительно понимания концепта дома, семьи и так далее.



Вообще, это должно было быть эссе, о каком-то важном предмете. Предмете — для того, чтоб «соорудить рамку и не растекаться», держать фокус и не терять резкость. Чтобы высказывание было полным, насыщенным и одновременно лаконичным.


Я подумала, что дом — это в целом хороший предмет. У него есть чёткая форма, и каким бы он ни был большим — он лаконичен. Всегда и на любой стадии завершён, даже если это каркас или руины. В каждом конкретном моменте времени — это и есть его завершённая форма, которая направляет мысли и чувства, задаёт вектор рассуждению.



Я подумала, что дом — это в целом хороший предмет. И всё же, кажется, я ошиблась. Потому что внутри этой рамки, формы, на прочном фундаменте обнаруживает себя нечто живое, в движении, тёмное, плотное, глубокое, почти бездонное, что войдя в него вязнешь, топнешь, замираешь прислушиваясь. Вот что-то дотронулось до моей ноги и я вздрогнула. Я оглядываюсь, пытаюсь выбраться на берег, где безопасно и обозримо. Я хочу выйти из дома и смотреть на него, какой он красивый. Облицован нежно розовым песчаным кирпичём, ставни выкрашены тёмно-зелёной краской, крыша из серого шифера, тёмно-зелёный деревянный забор, деревья и цветы растут и благоухают вокруг. Солнце нагревает его стены и в летние месяцы они горячи. Близится полдень и бабушка медленно обходит его вокруг закрывая ставни, чтоб лучи не прожгли кружевные занавески, побелка не потрескалась и прохлада сохранилась внутри. Я иду за ней и приоткрываю незаметно ставню в своей комнате.


Когда меня спрашивают не скучаю ли я по «родине», по Росси, я честно отвечаю нет. Я скучаю лишь по родным. И то не постоянно. Тоска? скорее невыраженная и невысказанная любовь, накатывает волнами; прилив–отлив, прилив–отлив. И море снова спокойно. Всё снова где-то в глубине, во впадинах, мрачных, тёмных, довлеющих. Но лишь когда ты там, а не у поверхности.

Способна ли я вообще испытывать тоску, настоящую, а любовь? Или только страх? Потери. Исчезновения. Смерти. Забвения. Небытия. Способна ли я к любви? А не к потреблению и жажде.

Я пью из солёного моря, то чем нельзя напиться.

Соль оседает и оставляет следы,

разводы.

Я пью из солёного моря,

оно меня иссушает. Оно меня наполняет.

Возможность наполнения — признак пустоты.

Я соскребаю скребком со стенок. Соль. Кристаллы. Пыль.

Небытие.

Коряга принесённая с моря похожа то на ребёнка то на старика.


Дом пришлось продать, когда умерла бабушка. Дедушка умер раньше. Бабушка прожила ещё несколько лет. И все последние их годы жизни мама и её сестра (тётя Таня) поочередно, меняясь каждый месяц, ездили в дом своего детства, своего рождения, чтобы ухаживать за больными умирающими родителями. Чтобы латать дом, который умирал вместе со своими создателями. Последний раз я навещала его, когда хоронили бабушку. Была весна или может ранее лето — я абсолютно не запоминаю дат. Помню, что цвела черешня в огороде у дальнего забора, было тепло и я курила за домом, глядя за горизонт минуя соседские участки.



Дом пришлось продать, потому что мама и тётя Таня не могли ездить туда постоянно и поддерживать его. А частный дом нельзя не поддерживать. Он требует ухода, он живой. Его нельзя закрыть и оставить даже на год, даже на пол. Тётя Таня жила в другом городе, мы жили в другой стране. А потом началась война.



Я не знаю, жив ли сейчас мой дом? Стоит ли он, дышит? Кто поддерживает жизнь в нём сейчас, счастливы ли они в нём так, как были счастливы мы? Сохранил ли он чистоту своей нежно-розовой кожи, яркость своих тёмно-зелёных глаз. Шумят ли липа и каштан за забором, собирает ли кто-то ягоды смородины и малины с куста прямо в рот. Сидит ли кто-то на серой шиферной крыше, глядя за горизонт и мечтая объехать весь мир?



У меня есть дом, в который нельзя вернуться. Этот дом всегда со мной. Я обнаружила его недавно в себе. В 2018 году мы с мужем и котом переехали в Гамбург. Оказалось, что это самый зелёный город Германии. Бродя по его улицам вдыхая аромат роз и лип, растущих тут повсеместно я ясно услышала голос бабушки в моей голове «трояндочка моя! приїхала! як хорошо!»! А может и нет. Может это был мой голос, выловивший её слова откуда-то из глубины телесной памяти. Я стала понимать, почему мне здесь так хорошо. Так спокойно.



Сейчас за моим окном растёт липа. Ветер шумит её ветвями и листьями, летом запах её цветков заполняет собой весь двор и балкон и комнату. Заполняет мои лёгкие и мои мысли. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, набираю этот тёплый медовый, липкий воздух и открываю дверь в свой розовый дом.



Смогу ли я когда-нибудь написать хороший текст. Не скучный, важный, интересный не только мне. Смогу ли я когда-нибудь написать эссе? С отсылками и ссылками, с вопросами серьёзнее чем «счастлив ли сейчас мой дом»? Для чего вообще пишутся тексты? Глупый вопрос. Менее глупый — для чего я́ пишу этот текст?



Четыре страницы воспоминаний, хождения кругами, сидения на берегу.

Четыре страницы невозможности выразить словами.

Четыре страницы бессилия. Нелепого и неумелого признания в любви. Которое никто не будет читать.

Четыре страницы блужданий среди букв и слов. Синонимов и метафор.

Заблудилась в двух деревьях и одном кусте. Зашла в дом и не вышла. И не пригласила войти. Стойте и смотрите. Догадывайтесь о том, что внутри.



P.S.

В парке людей в городе Керкира

возле музея искусств Азии

за меня помолилась англичанка Angela

мы смотрели в глаза друг друга через солнечные очки

и я представляла, что держу её за руку

она сказала, что будет думать обо мне весь оставшийся день и ушла

дальше, вслед за своей подругой снимать виды на маленькую цифровую мыльницу


2021 год. (better late than never).

Ксения Калаидзиду
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About