Человечество испокон веков стремилось победить или хотя бы перехитрить смерть. Новые научные знания и новые технологии лишь усиливали это стремление и придавали ему новые, более изощрённые формы. Не желая просто утешать себя верой в загробный мир и бессмертие души, люди разработали разнообразные способы общаться с умершими, сохранять мёртвое тело от разложения с целью дальнейшего воскрешения и даже придумали загружать сознание в виртуальное пространство. Британский философ Джон Грэй анализирует известные проекты последних столетий по обретению бессмертия и стоявшие за ними мотивы.

Иллюзия — то, что когда-то мы были живыми,
Жили в родительском доме, искали себя,
Своим порывам верны — в свободе, лёгкой, как воздух.

Нет ни теней наших даже, ни их теней не осталось.
К концу подошли те жизни, прожитые в воображенье,
Их не было никогда…

Уоллес Стивенс

Благодаря спиритическому сеансу, который Чарльз Дарвин посетил 16 января 1874 года в лондонском доме своего брата Эразма на улице Королевы Анны, он сблизился со своим двоюродным братом, антропологом, евгенистом и одним из основателей современной психологии Фрэнсисом Гальтоном, а также писательницей Джордж Элиот. Все трое разделяли опасение, что растущая популярность спиритуализма может стать препятствием на пути развития науки. Дарвин ушёл, не дождавшись того, как появились искры, раздался стук по столу, и стулья поднялись в воздух. Через 11 дней состоялся повторный сеанс, на котором в качестве представителей Дарвина присутствовали его сын Джордж и Томас Генри Гексли. После того, как они сообщили ему, что медиумы жульничали, Дарвин написал: «Не зря я позавчера заявил перед всей моей семьёй, что всё происходящее на улице Королевы Анны — чистой воды фарс».

Другие приверженцы научного материализма придерживались того же мнения. Гальтон сначала говорил, что его поразило увиденное в ходе сеансов, но позже, под влиянием «Бульдога Дарвина» и ревностного материалиста Томаса Гексли, отрёкся от спиритуализма. Несмотря на давний интерес к не менее сомнительным учениям — френологии и месмеризму — Джордж Элиот враждебно относилась к спиритуализму. Гексли, который придумал термин «агностицизм», был наиболее скептически настроен и заявлял, что не стал бы изучать данные явления, даже если бы они были реальными.

Трое миссионеров материализма были бы удивлены, если бы знали, как будет развиваться карьера четвёртого участника сеансов, Фредерика У. Г. Майерса. Изобретатель слова «телепатия» и первопроходец в области исследования бессознательного, Майерс позже стал одним из основателей Общества психических исследований (ОПИ). Генри Сиджвик, один из самых уважаемых мыслителей викторианской эпохи, был его первым председателем. Среди последующих председателей были философы Уильям Джеймс (старший брат писателя Генри Джеймса), Анри Бергсон и лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине Шарль Рише. В Обществе состояли такие писатели и поэты как Джон Рёскин и Альфред Теннисон, а также политики Уильям Гладстон и Артур Бальфур. Со временем присоединились и ведущие учёные, двое из которых — лорд Рэйли, Кавендишский профессор экспериментальной физики Кембриджского университета, женившийся на сестре Бальфура Эвелин, и физик Уильям Барретт, который считал, что ему удалось доказать существование телепатии — позже стали председателями Общества.

Целью Общества было «научно и беспристрастно» исследовать паранормальные явления. Главным образом его членов интересовал вопрос о том, является ли физическая смерть концом индивидуального сознания. Они были настолько привержены поиску ответа на этот вопрос, что предположительно продолжали обмениваться посланиями со своими единомышленниками (если верить автоматическому письму) даже после своей смерти.

Майерс умер в январе 1901 года в римской клинике, куда обратился по совету Уильяма Джеймса, чтобы пройти экспериментальный курс лечения от болезни Брайта. По словам лечащего врача Майерса, Джеймс и Майерс «поклялись друг другу, что тот из них, кто умрёт первым, отправит другому послание из иного мира». Джеймс, который также лечился в этой клинике, был настолько подавлен, что не мог находиться в одной комнате с умирающим Майерсом. Тем не менее, после смерти последнего, он был готов принять послание, которое обещал послать его друг:

«Он опустился в кресло у открытой двери. На коленях у него лежал блокнот, а в руке он держал ручку, готовый записать послание. Когда я уходил, Джеймс по-прежнему сидел в кресле с блокнотом на коленях и закрыв лицо руками. Страницы блокнота были пустыми».

Следующая попытка, судя по всему, также оказалась неудачной. В декабре 1904 года был вскрыт запечатанный конверт, который Майерс оставил другому члену Общества, сэру Оливеру Лоджу. Содержимое письма не совпало с содержимым посланий, которые автоматисты, по их утверждениям, получали от Майерса, и не содержало упоминаний о важном эпизоде в жизни Майерса, который долгое время держался в тайне и который часто фигурировал в более поздних посланиях.

Все попытки Сиджвика и Майерса отправить послание из загробного мира завершились неудачей. Но их единомышленники не унывали.

Майерс был одним из авторов цикла написанных методом автоматического письма трудов, над которыми медиумы из разных стран мира работали в течение нескольких десятилетий с целью продемонстрировать, что индивидуальное сознание переживает смерть физического тела. Среди авторов был Эдмунд Гарни, талантливый музыкант, учёный-классицист и один из основателей ОПИ. Три сестры Гарни утонули в ходе происшествия на Ниле, а сам он умер в 1888 году в возрасте 41 года, вероятно, вследствие несчастного случая во время экспериментов с хлороформом. Ещё одним автором был сам Сиджвик. Среди тех, с кем они предположительно общались, были Фрэнсис Мейтленд Бальфур, биолог и брат Артура Бальфура, который погиб в 1882 году в результате несчастного случая во время восхождения на гору; умершая в 1875 году от тифа Мэри Литтлтон, в которую был влюблён Артур Бальфур; и Лаура Литтлтон, которая умерла во время родов в 1886 году.

«Обмен посланиями» начался в 1901 году, когда несколько женщин-адептов автоматического письма начали получать тексты (как они считали) от Майерса. Среди них были жена учёного-классициста миссис Веррол; дочь миссис Веррол Хелен, жена юриста Уильяма Солтера, который стал председателем ОПИ; «миссис Холланд», она же Элис Флеминг, сестра Редьярда Киплинга; «миссис Уиллетт», она же Уинифред Кумб-Теннант, суфражистка и представитель Британии в Лиге Наций, которая обратилась к автоматическому письму, чтобы установить связь с умершей дочерью; и медиум миссис Пайпер.

Первой 5 марта 1901 года послание получила миссис Верролл. К тому моменту она уже засомневалась в бессмертии сознания, однако начала практиковать автоматическое письмо, считая, что может служить посредником для посланий Майерса. В последующие годы к ней присоединились и другие автоматисты, также утверждавшие, что они получали послания от Майерса. В 1902 году миссис Верролл получила послания, которые казались связанными с полученными миссис Пайпер в Америке, а в 1903 году «миссис Холланд» в Индии отправила послание миссис Верролл в Кембридже. В 1898 году «миссис Холланд» пережила нервный срыв, который Киплинги приписали её экспериментам с автоматическим письмом, и на несколько лет перестала его практиковать. Однако вернулась к нему, прочитав книгу Майерса «Человеческая личность и её жизнь после смерти тела», в которой тот утверждал, что лишь свидетельство явного намерения со стороны группы людей, совместно действующих из потустороннего мира, может служить доказательством бессмертия сознания. Вскоре после этого она начала получать послания, подписанные «ФУГМ».

Ведущие психические исследователи были убеждены, что Майерс осуществляет эксперимент, который описал в своей книге. Однако они знали, что у них нет доказательств.

Теорию о том, что послания содержат взаимные отсылки, доказывающие существование жизни после смерти, впервые выдвинула член ОПИ Элис Джонсон в июне 1908 года. Автоматисты, исследователи и предположительные авторы посланий были связаны друг с другом несмотря на то, что их разделяли тысячи миль. Миссис Верролл была знакома с Сиджвиком, Майерсом и Гарни, тогда как миссис Солтер и миссис Пайпер знали Майерса, который был женат на одной из сестёр мужа Уинифред Кумб-Теннант. Все автоматисты в той или иной мере были знакомы с авторами посланий. Жена Сиджвика Элеанор, которая стала председателем ОПИ, была старшей сестрой Артура Бальфура, а Джеральд Бальфур, ещё один председатель ОПИ, был младшим братом Артура Бальфура.

Люди, участвовашие в обмене посланиями, принадлежали к высшим эшелонам эдвардианского общества. Многие из них потеряли близких; некоторые состояли в тщательно скрываемых отношениях. Послания стали средством выражения скорби и тайной любви.

Тысячи страниц, написанных автоматистами, были посвящены вопросу взаимосвязи между сознанием и мозгом. Однако замысел, который стоял за этими текстами, не ограничивался доказательством бессмертия сознания. В них также содержалась программа спасения мира, подразумевавшая вмешательство в ход истории и спасение человечества от хаоса.

Участие ведущих учёных в психических исследованиях представляло угрозу научному материализму. По крайней мере, в этом был убеждён Дарвин. Альфред Рассел Уоллес, которого он называл соавтором своей теории естественного отбора, считал, что человеческое сознание не могло возникнуть в ходе простой эволюции. Уоллес был рьяным сторонником «спиритической фотографии» и описывал спиритуализм как «науку, основанную на фактах».

Дарвин был шокирован, когда в апреле 1869 года в своей статье в журнале «Квотерли Ревью» Уоллес написал, что человеческое сознание является творением высшего разума. Перед выходом статьи Дарвин написал Уоллесу: «С нетерпением жду следующего номера "Квотерли". Надеюсь, что вы не убили наше с вами дитя». Именно это Уоллес и сделал.

Обращение Уоллеса в спиритуализм представляло проблему для Дарвина. Стремясь опровергнуть веру в то, что «человека от низших животных отделяет непреодолимый барьер умственных способностей», в своей книге «О выражении эмоций у человека и животных» (1872) Дарвин писал, что даже наиболее «человеческие» качества развились из животных способностей.

Уоллес хотел восстановить разрушенный Дарвином барьер между человеком и другими животными. По сути, Уоллес отстаивал теорию разумного замысла применительно к человеческому сознанию.

Теория Уоллеса была не слишком убедительной. Одного взгляда на человека достаточно, чтобы развеять веру в то, что его сотворило разумное существо. В то же время, Уоллес ставил вопросы, на которые Дарвин не хотел отвечать. Дарвин предпочитал публично не обсуждать свои религиозные убеждения. Скорее всего, он перешёл от теизма к агностицизму из-за смерти любимой дочери, а не из-за открытия естественного отбора. Однако следствие естественного отбора было очевидным: человеку не уготовано особого места во Вселенной.

До публикации «Происхождения видов» (1859) агностики ещё могли допускать возможность того, что человек был создан отдельно от других существ. Дарвин уничтожил хрупкую картину мира, которая защищала религию от нападок на протяжении викторианской эпохи.

Джон Стюарт Милль (1806 — 1873), один из самых влиятельных мыслителей викторианской эпохи (чьё эссе «О свободе» вышло в один год с «Происхождением видов»), написал несколько эссе о религии (изданных после его смерти его женой Харриет), ни разу не упомянув в них Дарвина. Любопытно, что эмпирическая философия Милля позволила ему обойти вопросы, поставленные Дарвином. Рассматривая материальный мир как конструкт, созданный человеческим умом, эмпиризм ставит во главу угла сознание, а чувственное восприятие является основой знания. Дарвинизм же заложил основы редуктивного материализма — философии, согласно которой сознание — лишь краткий эпизод в истории материи.

Вопреки расхожему мнению, дарвинизм представлял угрозу для религии не из-за опровержения библейской истории о сотворении мира. До относительно недавнего времени признавалось, что рассказанная в Книге Бытия история — миф. На заре христианства Блаженный Августин предупреждал об опасности буквальной интерпретации. Еврейские мудрецы всегда рассматривали эту историю как метафору, выражающую истины, которые невозможно выразить иначе. Лишь с развитием современной науки данный миф стал неверно пониматься как теория.

Дарвинизм нёс угрозу религии, так как заставлял викторианцев осознать свою смертность. Дарвин заставил их задуматься, не ждёт ли их в конце жизни пустота, как животных. А если так, то может ли человеческая жизнь иметь смысл? Какое значение имеют человеческие ценности, если сознание умирает вместе с телом?

Никого эти вопросы не волновали так, как Генри Сиджвика. Как и его друг Майерс, Сиджвик был сыном англиканского священника, однако отрёкся от христианской веры. В то же время, он сохранил веру в то, что Вселенная была создана высшим разумом.

Будучи современным мыслителем, Сиджвик считал науку мерилом всякого знания. Он проводил различие между наукой как системой знаний и наукой как методом исследования. С точки зрения материализма, во Вселенной нет смысла; решение, считал он, не в том, чтобы отвергнуть науку, а в том, чтобы при помощи науки доказать, что материализм ложен. Как и многие другие после него, Сиджвик искал в науке спасение от науки. Раз наука расколдовала мир, то только наука может снова его заколдовать.

Согласно науке, человек одинок. Рано или поздно человечество умрёт, а когда солнце остынет и условия на планете станут непригодными для жизни, умрёт и всё живоё. Это, конечно, мрачная перспектива, однако её можно будет принять, если наука продемонстрирует, что человеческое сознание переживёт конец света.

Парадоксальным образом, дарвиновская теория эволюции возродила надежду на бессмертие. В своей автобиографии Дарвин написал:

«Что касается бессмертия, то ничто не демонстрирует мне [с такой ясностью], насколько сильна и почти инстинктивна вера в него, как рассмотрение точки зрения, которой придерживается в настоящее время большинство физиков, а именно, что солнце и все планеты со временем станут слишком холодными для жизни, если только какое-нибудь большое тело не столкнётся с солнцем и не сообщит ему таким путём новую жизнь. Если верить, как верю я, что в отдалённом будущем человек станет гораздо более совершенным существом, чем в настоящее время, то мысль о том, что он и все другие чувствующие существа обречены на полное уничтожение после столь продолжительного медленного прогресса, становится невыносимой. Тем, кто безоговорочно допускает бессмертие человеческой души, разрушение нашего мира не покажется столь ужасным».

Научное представление о смерти Вселенной усилило необходимость веры в бессмертие. Задачей науки стало доказать, что бессмертие возможно. Для Сиджвика поиск доказательств в пользу бессмертия сознания имел этическую основу. Если сознание не переживает смерть тела, то в морали нет смысла. Согласно теизму, даже если добродетель не будет вознаграждена при жизни, после смерти справедливость будет восстановлена. Без уверенности в этом, считал Сиджвик, у людей не будет причин не ставить на первое место личную выгоду и желания. В «Методах этики» Сиджвик рассматривает и отвергает несколько этических систем, в том числе утилитаризм. Сиджвик не считал, что нравственное поведение может быть выгодно. Следствием этого была чёрная дыра в самом сердце этики, которую, по его мнению, мог заполнить только теизм.

Итогом этических исканий Сиджвика стало неразрешимое противоречие, которое он назвал «дуализмом практического разума». Согласно ему, эгоизм был не менее рациональным, чем мораль, и лишь «иррациональное побуждение» склоняло чашу весов в ту или другую сторону. Фундаментальные вопросы этики были неразрешимыми.

Сиджвик боялся научного материализма, так как тот подразумевал, что люди заточены в «аморальной Вселенной». Он не разделял мнение светских мыслителей того времени, считавших, что вера в прогресс может заменить собой религию. Религия человечества, основанная французским философом-позитивистом Огюстом Контом, и пропагандируемая Миллем и Элиот, была верой многих викторианских интеллектуалов и остаётся верой гуманистов сегодня. Но Сиджвик понимал, что это ложная вера.

Для Сиджвика мораль была набором предписаний о том, как поступать правильно. Поскольку его образ мыслей был обусловлен христианством, Сиджвик принимал как данность, что ядро морали составляют повеления и запреты. Викторианские светские мыслители считали, что после смерти Бога мораль заполнит возникшую пустоту. Однако без Бога сама идея морали становится бессмысленной. Как и Ницше — с которым у него в остальном было очень мало общего — Сиджвик понимал, что Бог и мораль неразделимы. Если отказаться от веры в Бога, то мораль как система категорических императивов теряет силу.

Возможность доказать бессмертие сознания имела решающее значение. В 1858 году Сиджвик писал, что его «исследования имеют успех». В 1864 он написал: «Что касается спиритуализма, то я не добился прогресса, и испытываю мучительные сомнения». А в 1886 он сдался: «Мой ум ныне склоняется к выводу о том, что иного разума, кроме человеческого, не существует». Незадолго до смерти он сказал своему другу Майерсу: «Оглядываясь на свою жизнь, я вижу лишь потраченное впустую время».

Без веры в бессмертие сознания, заключил Сиджвик, нет никаких причин жить в соответствии с моралью. Он умер без этой веры. «Смерть помогает нам решить загадку смерти не более, чем рождение помогает решить загадку жизни. Мой пример это доказывает», — сказал Сиджвик перед смертью.

Мнение Сиджвика о том, что жизнь после смерти может заполнить обнаруженную им брешь в этике, было весьма спорным. Если бы принципы личной выгоды и всеобщего благополучия противоречили друг другу, жизнь после смерти ничего бы не изменила. Сиджвик искал в теизме мир, в котором бы долг и личная выгода совпадали.

Мог ли теизм дать ему то, что он искал? Теисты верят, что мир сотворён Богом, по чьему подобию созданы и люди. Но это не гарантирует преодоления дуализма Сиджвика. Даже если теизм верен, Бог может не разделять ценностей Сиджвика.

Как и большинство мыслителей того времени, Сиджвик считал главным благом всеобщее благополучие. Однако в некоторых версиях теизма более важное значение имеют другие ценности: эгоистичный верующий может попасть в рай, тогда как добродетельный неверующий — отправиться в ад. Кальвинисты XIX века отрицали спиритуализм именно по этой причине. Теизм не может обеспечить совпадение личной выгоды и всеобщего благополучия, если Богу важнее спасение избранного меньшинства.

Более того, не во всех версиях теизма есть место, куда люди отправляются после смерти. В иудаизме на данную тему сказано очень мало — в Библии упоминается обитель мёртвых (Шеол), но она населена тенями умерших, а не живым сознанием. Древние гностики верили, что мир был создан полубогом, а спасение состоит в вознесении на более высокий план и слиянии с безличным божественным светом. В «Диалогах о естественной религии» Дэвид Юм пишет, что почитание Бога состоит не в религиозных обрядах, а в полном подавлении личности. Даже в тех случаях, когда теизм обещает посмертную жизнь, представления об этой жизни разнятся.

Среди викторианских искателей бессмертия были атеисты и агностики, верившие, что если жизнь после смерти существует, то она является частью естественного порядка вещей; оккультисты, верившие, что жизнь после смерти возможна, но доступна только тем, кто развил в себе скрытые силы; и люди вроде Майерса, верившие, что жизнь после смерти заключена в принципе эволюции. Для них спиритуализм был неким аналогом натурализма, подразумевающим материальную Вселенную, которая включает в себя невидимый мир.

Бессмертие может пониматься по-разному.

Когда человек умирает, содержимое его сознания может сохраняться, не пополняясь новыми переживаниями. Эти следы могут продолжать существовать как отдельные угасающие потоки сознания или вечно содержаться в некоем подобии космического склада. В обоих случаях человек не может действовать в загробном мире. Содержимое сознания умершего человека также может сочетаться с новыми переживаниями, однако эти переживания могут быть фрагментарными, как во сне; это похоже на загробный мир греческих мифов, в котором бесцельно скитаются тени. Или же умершие могут напоминать самих себя при жизни, только с новыми «астральными» или «эфирными» телами, сохраняя прежние воспоминания и способность действовать.

Есть и другие представления о жизни после смерти. Согласно одному из них — позаимствованному из тибетского буддизма с его концепцией о бардо, промежуточного состояния между инкарнациями, — загробный мир представляет собой ментальный конструкт, разный для каждого человека. Согласно другому взгляду, загробный мир является сном безличного сознания, такой же иллюзией, как и мир живых. Согласно третьему, загробный мир населён улучшенными версиями людей. Именно о таком мире мечтало большинство викторианцев.

Ни один из этих вариантов не гарантирует умершему бессмертия. Часть сознания, преодолевшая смерть, может некоторое время продолжать существовать, а затем угаснуть или превратиться в нечто иное. Мир, в котором душа оказывается после смерти тела, также может быть не вечным, как и наша собственная Вселенная.

Даже если жизнь после смерти существует, это ещё не значит, что личность человека бессмертна. Дарвинизм не оставляет такой возможности. Если нет принципиального различия между сознанием человека и сознанием животных, то нет и причин считать, что загробный мир должен быть населён исключительно людьми. Если же животные тоже попадают в загробный мир, то продолжают ли они существовать в форме бестелесного сознания или получают новые тела? И был ли загробный мир пустым до того, как возникла жизнь, а с ней и смерть? Если развитие науки сделает возможным создание мыслящих машин, продолжат ли тени этих машин жить после их смерти?

На эти вопросы нет ответов. Дарвинизм невозможно примирить с идеей загробного мира в любом виде. Согласно теории Дарвина, виды меняются и эволюционируют. Как может только один вид попадать в загробный мир? В том, что касается бессмертия, все живые существа имеют одинаковые шансы. Но можно ли представить себе легионы умерших — не только все предыдущие поколения людей, но и многочисленные ныне вымершие виды животных, — которые продолжают жить вечно?

Викторианские искатели бессмертия считали, что эволюция продолжается в посмертной жизни.

Однако они искажали теорию Дарвина, приписывая эволюции цель. Майерс надеялся, что наука не только докажет бессмертие человека, но и продемонстрирует, что смерть — это этап «нравственной эволюции», «движение к бесконечно далёкой космической цели, содействующее Вселенной в эволюции к более полной и более высокой жизни». Наука должна была продемонстрировать, что эволюция не прекращается никогда и не ограничена земной жизнью, а смерть — лишь один из этапов эволюции.

Как и многие другие после него, Майерс считал эволюцию человека признаком прогресса. Оставляя в стороне спорный вопрос о том, является ли появление человека прогрессом по сравнению с другими животными, согласно дарвинизму, само его существование может быть случайностью, а не реализацией некоего «вселенского замысла». Эволюция по Дарвину не имеет цели. Иногда естественный отбор создаёт сложные организмы, а иногда приводит к их вымиранию. Как говорил сам Дарвин: «По-видимому, в изменчивости живых существ и в действии естественного отбора не больше преднамеренного плана, чем в том направлении, по которому дует ветер».

Однако Дарвин не всегда мыслил настолько ясно. На последней странице «Происхождения видов» он написал:

«Мы можем даже настолько далеко пророчески заглянуть в будущее, чтобы предсказать, что наиболее обычные и широко распространённые виды, принадлежащие к обширным и доминирующим группам в пределах каждого класса, окончательно возьмут верх и породят новые доминирующие виды. Так как все современные формы жизни являются прямыми потомками тех, которые жили задолго до кембрийской эпохи, то мы можем быть уверены, что обычная последовательность поколений не была ни разу прервана и что никогда никакие катаклизмы не опустошали всю землю. Отсюда мы можем с доверием рассчитывать на безопасное и продолжительное будущее. И так как естественный отбор действует только в силу и ради блага каждого существа, то все качества, телесные и умственные, склонны развиваться в направлении совершенства».

«Развиваться в направлении совершенства» — эти слова демонстрируют, что Дарвин не до конца принимал последствия собственной теории. Он знал, что эволюции безразличны люди с их ценностями — она, по его собственным словам, подобна ветру — однако не желал принимать этот факт, так как это значило бы, что эволюция не имеет цели.

Самые влиятельные версии теории эволюции были созданы не Дарвином. Одну из них выдвинул Герберт Спенсер (1820 — 1903), идеолог невмешательства государства в экономику, придумавший фразу «выживание сильнейших». С точки зрения Спенсера, эволюция имела чёткую цель: достижение состояния сложного равновесия во Вселенной. Ещё одну версию сформулировал французский учёный-естествоиспытатель Жан Батист Ламарк (1744 — 1829), считавший, что приобретённые организмом при жизни черты могут передаваться следующим поколениям. Как и Дарвин, Ламарк верил, что эволюция движется в направлении совершенства. И Спенсер, и Ламарк считали, что эволюция означает развитие от низших форм жизни к высшим, хотя теория естественного отбора этого не подразумевает. Тем не менее, данный взгляд был очень привлекательным, так как объявлял человека (предположительно высшую форму жизни) венцом развития Вселенной.

В числе сторонников идеи об эволюции как прогрессе был и Майерс, который считал, что эволюция продолжается и после смерти. Однако даже если процесс продолжается в некоем загробном мире, это ничего не меняет, ведь это лишь продолжение того же движения без цели.

Ни одно из паранормальных явлений, описанных психическими исследователями, не доказывало бессмертие сознания. В книге «Фантазмы живых» (1886), классическом примере психических исследований, духи мёртвых и послания медиумов интерпретируются как галлюцинации, вызванные телепатическими посланиями умирающих. Но если люди обладают неизвестными науке силами, то нет необходимости искать им объяснение в посланиях мёртвых — все эти явления могут быть делом рук живых людей.

Майерс, один из авторов книги, настойчиво искал доказательства в пользу бессмертия сознания. Однако исследования увели его в ином направлении. Постулировав возможность телепатии, он допустил прямую связь между индивидуальными сознаниями. Он затем пошёл дальше и заявил, что существует космический реестр всего, что когда-либо происходило, а может, и всего, что когда-либо произойдёт. Посредством экстрасенсорного восприятия подсознательная личность может получить доступ к этому реестру и узнать информацию, которая никогда не была ни в чьём сознании.

Допустив подобную возможность, Майерс тем самым нивелировал утверждение о том, что единственным источником информации, не известной ни одному живому человеку, могут быть только мёртвые.

Именно Майерс познакомил англоговорящий мир с трудами Фрейда. Как и Фрейд, он продемонстрировал, что поведение человека лишь отчасти продиктовано сознательным мышлением. Фрейд слышал о Майерсе. В «Толковании сновидений» он пишет, что Майерс опубликовал «целую коллекцию» «гипермнестических» сновидений, в которых содержатся воспоминания, недоступные в состоянии бодрствования. Фрейд, который также был член-корреспондентом ОПИ, опубликовал краткую статью, в которой сравнивал майерсовскую концепцию подсознательной личности со своей собственной теорией бессознательного.

Фрейд на протяжении всей своей жизни ревностно оберегал психоанализ от любых ассоциаций с оккультизмом. Он считал, что телепатия могла быть «древним средством общения между людьми». В то же время, он решительно отвергал мнение Юнга о том, что бессознательное можно понять при помощи мифологии и алхимии.

Разные представления о бессознательном оказали влияние на развитие психоанализа. Подход Майерса обусловил использование в качестве терапевтических техник гипноза и гадания с помощью кристального шара, тогда как французский психолог Пьер Жане отдавал предпочтение автоматическому письму. Лишь благодаря Фрейду методом психоанализа стала беседа. Однако автоматическое письмо не было забыто — оно продолжало использоваться в психических исследованиях.

И Майерс, и Фрейд считали, что большая часть ума находится ниже порога сознания. Но на этом сходство заканчивается. В отличие от Фрейда, Майерс не считал, что бессознательное состоит преимущественно из подавленных желаний. По Майерсу, бессознательная личность была наделена такими способностями, как телепатия и ясновидение. Ещё одной способностью была имитация. Наблюдая за медиумами, он пришёл к выводу, что духи, которыми те одержимы в ходе сеанса — это на самом деле виртуальные личности, создаваемые медиумом при помощи подсознательной личности. Наша повседневная личность, по мнению Майерса, также была имитацией.

Здесь кроется парадокс. Майерс взялся за изучение паранормального, чтобы доказать, что личность человека переживает смерть тела, однако в итоге поставил под сомнение саму идею о существовании личности при жизни человека.

Майерсу нравилась идея души. Однако, изучая паранормальные явления, он пришёл к выводу о «множественном и изменчивом характере личности».

Этические искания Сиджвика привели его к схожему результату. Его «дуализм практического ума» основывался на предположении о том, что «эгоистический принцип» рационален. Однако когда он засомневался в объективной реальности эго, то вынужден был отказаться от этого мнения. Если каждый из нас — не более чем сумма переживаний, то эгоизм не более рационален, чем добродетельность. Если личность — это лишь воспоминания и привычки, то почему мы должны беспокоиться о своей будущей личности? Эгоисту она должна быть настолько же безразлична, как и личности других.

Ирония в том, что Сиджвик занялся психическими исследованиями с целью доказать, что личность «реальна, постоянна и объективна». Однако его поиски привели его к выводу об иллюзорности личности. Это можно считать шагом вперёд, так как с иллюзорностью личности исчезает конфликт между моральным долгом и личной выгодой. Но чёрная дыра в этике от этого не исчезла. Наоборот, она только увеличилась. Противоборствующими принципами стали не мораль и личная выгода, а мораль и желание.

Если личность не бессмертна, то нет причин обуздывать свои желания. Вот почему найти доказательства в пользу бессмертия сознания было так важно. Прибытие в Кембридж Елены Петровны Блаватской убедило Сиджвика в том, что этих доказательств найти не удастся.

Поначалу Сиджвик обрадовался приезду Блаватской, бывшей цирковой наездницы, предпринимательницы (она открыла чернильную фабрику и магазин искусственных цветов — оба дела провалились), информатора тайной полиции и певицы ночного клуба, ставшей медиумом. Его не беспокоили даже её заявления о том, что она получила тайную мудрость от неизвестных тибетских мастеров. Лишь после тщательного расследования Сиджвик осознал, что Блаватская была шарлатанкой.

«После краха так называемой теософии мадам Блаватской, — писал Майерс, — Сиджвик был убеждён, что мы нашли подтверждение лишь вечной смерти». Однако Сиджвик вопреки всему продолжал надеяться, что рано или поздно появятся доказательства в пользу бессмертия души. И у него был повод для надежды. Бессмертие души, о котором мечтал Сиджвик, обеспечило бы целостность его личности. Лишённый тела Сиджвик перестал бы быть разделённым и фрагментированным. Желания, которые были неотъемлемой частью его земной жизни, хоть при этом и преимущественно подавлялись, перестали бы причинять ему страдания.

Внутренний конфликт Сиджвика отчасти проистекал из сексуальных нравов викторианской эпохи.

Все близкие друзья Сиджвика были мужчинами, большинство из них — геями или бисексуалами. Он принадлежал к поколению кембриджских апостолов, которые приветствовали гомосексуальную любовь. Не приходится сомневаться, что в сексуальности Сиджвика был гомосексуальный элемент. Также весьма вероятно, что на протяжении большей части своей жизни он подавлял эту часть своей личности. Само собой, мы не можем знать ничего наверняка. Однако читая рассуждения Сиджвика о «хаосе долга», трудно отделаться от подозрения, что упомянутый хаос был порождён угрозой необуздываемого желания. Для Сиджвика основой долга было отречение от собственной личности. Если смерть была концом всего, это означало бы, что он отверг часть себя ни за что.

Письмо, которое Сиджвик вложил в запечатанный конверт, и которое после его смерти в феврале 1909 года прочитали его жена, брат и другие, указывает на то, что он осознавал опасность такого подавления своих желаний. Письмо гласило:

Я держу своё тело под контролем
Получим ли мы добро из рук Бога
И не получим ли зла?

Само собой, по логике, в следующей жизни у Сиджвика не могло быть причин обуздывать свои желания. Если собственная будущая личность для человека не более важна, чем другие люди для эгоиста, ничего не изменится даже если личность переживёт смерть тела. Более того, непонятно, почему кто-то вообще должен беспокоиться о своей личности после смерти. Если пережившая смерть личность оказывается изменена до неузнаваемости, нет причин о ней беспокоиться. Какой смысл беспокоиться о судьбе того, с кем у человека мало общего?

Но личность, которой Сиджвик желал пережить смерть тела, не была личностью человека, которым он был при жизни. Совсем наоборот.

Сиджвик был известен своей честностью, однако это не мешало ему практиковать викторианское лицемерие, когда речь заходила о сексуальном желании — его друзей или его собственном. Репутация честного человека облегчала ему задачу. Более того, лицемерие не противоречило его философии. Он долгое время отстаивал необходимость «тайной морали», допускающей секретность и обман из этических соображений. Когда в конце «Методов этики» он рассуждает о законах традиционной морали, становится ясно, что, по его мнению, эти законы должны соблюдать обычные люди, тогда как избранных людей утилитарная мораль освобождает от соблюдения этих законов.

Все главные действующие лица, участвовавшие в обмене посмертными посланиями, практиковали тайное лицемерие Сиджвика. Его друг Майерс на протяжении большей части своей жизни скрывал обстоятельства, которые подтолкнули его к поиску доказательств в пользу бессмертия сознания. По его словам, этот поиск был обусловлен любовью к науке. На самом же деле Майерс руководствовался сугубо личными мотивами.

Майерс упоминает Энни Маршалл, замужнюю женщину, в которую был влюблён, лишь в своём автобиографическом эссе, изданном в 1938 году малым тиражом и распространённом в узком кругу. Самоубийство Энни в 1876 году наложило отпечаток на всю последующую жизнь Майерса.

Мать пятерых детей, страдавшая от нервного истощения и помещённая в клинику для душевнобольных, Энни утопилась после неудачной попытки перерезать себе горло ножницами. Её смерть превратила интерес Майерса к жизни после смерти в одержимость. Он долго пытался установить связь с ней при помощи медиумов. И в 1877 году он решил, что ему это наконец удалось.

Запечатанный конверт, который Майерс оставил Оливеру Лоджу, подтверждает, какую важную роль Майерс придавал своей встрече с Энни Маршалл. Тринадцатого июля 1904 года, через 3 года после смерти Майерса, миссис Верролл в ходе сеанса автоматического письма получила указание распечатать конверт: «Я много раз говорил вам о содержимом конверта. Вы не поняли. В нём содержатся слова из "Пира" Платона о любви, преодолевающей пропасть». Конверт был распечатан на съезде ОПИ 13 декабря 1904 года. В нём было лишь одно предложение: «Если бы я мог ещё раз побывать в любом месте на земле, я выбрал бы долину в Холлстедс, Камберленд». Поскольку в письме не было отсылок к Платонау, Лодж и другие психические исследователи заключили, что эксперимент провалился.

Однако дальнейшие события убедили их в обратном. В декабре 1903 года, за несколько месяцев до того, как миссис Верролл получила послание о запечатанном конверте, Элеанор Сиджвик нашла среди бумаг своего покойного мужа эссе Майерса. Когда его показали миссис Верролл 21 декабря 1904 года, та заявила, что теперь может расшифровать послание, содержавшееся в письме. Холлстедс был родным домом Майерса и местом, где произошла судьбоносная встреча с Энни Маршалл. Письмо, заключила миссис Верролл, было намёком на платоническую любовь, упомянутую в полученном ей послании.

Близкие Майерса решили, что тому наконец удалось связаться с ними из иного мира. Разделяла ли это мнение миссис Майерс, неизвестно. Перед свадьбой Майерс сообщил ей о своей встрече с Энни в Холлстедс, поэтому для его вдовы в запечатанном конверте не было ничего нового.

Любовь Майерса к Энни и её самоубийство полностью изменили его картину мира. Он не только отверг чувственность в пользу платонической любви, но и уверовал несостоятельность материалистической философии.

Желание Майерса поскорее умереть, о котором говорил Уильям Джеймс, проистекало именно из этого убеждения. Медиум сказала Майерсу, что тот скоро умрёт и окажется в объятиях Энни. Он верил в это пророчество, несмотря на то, что предсказанная дата смерти — его день рождения в 1902 году — оказалась неверной.

Поиски доказательств в пользу бессмертия сознания, которые занимали Майерса на протяжении большей части его жизни, были продиктованы горем и трагическм концом тайных отношений. Схожие причины были и у Артура Бальфура. В возрасте 21 года он унаследовал имение площадью 180 тысяч акров и активы стоимостью 4 миллиона фунтов (что равно примерно 250 миллионам сегодня), став одним из самых богатых молодых людей в Британии. Он учился в Итоне и Кембридже, где познакомился с Майерсом и посещал семинары Сиджвика, и сделал успешную государственную карьеру. Племянник маркиза Солсбери, Бальфур был государственным секретарём Ирландии, министром иностранных дел, премьер-министром и членом администрации Ллойда Джорджа во время Первой мировой войны. В 1917 году, будучи министром иностранных дел, он написал лорду Ротшильду письмо, ставшее известным как декларация Бальфура, в котором обещал помощь Британии в создании на территории Палестины еврейского государства.

Политическая карьера Бальфура обычно не считается успешной. Его неудачи как политика были следствием его характера. Его афоризм — «Ни одна вещь не имеет большого значения, а большинство вещей не имеют никакого» — резюмирует его отношение к жизни. Однако скептицизм и отстранённость Бальфура не сделали его циником. Скептицизм лишь укрепил его религиозность, а под конец жизни заставил уверовать, что ему удалось установить контакт с умершей женщиной, которую он кода-то любил.

В определённом смысле, Бальфур стоит особняком среди психических исследователей. Убеждённый христианин, он никогда не стремился научно доказать бессмертие сознания. В отличие от Сиджвика, Бальфур не нуждался в доказательствах. Но он разделял ужас Сиджвика перед Вселенной без Бога.

Несмотря на то, что Бальфур разделял неприязнь психических исследователей к научному материализму, он не обращался к науке в попытках опровергнуть материализм. Вместо этого он подвергал сомнению саму науку.

Бальфур утверждал, что эмпирический метод приводит к ошибочным выводам. Данный метод основан на вере в то, что если мы регулярно наблюдаем два события вместе, то можем заключить, что между ними существует причинно-следственная связь. Но никакие наблюдения и доказательства не могут продемонстрировать существование законов природы, так как новое событие может в любой момент их опровергнуть. Наука основана на убеждении, что будущее будет повторением прошлого; но данное убеждение безосновательно.

Этот аргумент не нов. Дэвид Юм утверждал, что ожидание, будто будущее будет таким же, как прошлое — это дело привычки. Немецкий философ и идеолог литературного движения «Буря и натиск» Иоганн Георг Гаман, датский теолог XIX века Сёрен Кьеркегор и русско-еврейский фидеист ХХ века Лев Шестов отстаивали веру, исходя из радикального скептицизма.

Скептически настроенный по поводу науки, Бальфур дистанцировался от экспериментального аспекта психических исследований. Он верил в возможность научного доказательства бессмертия сознания ничуть не больше, чем в любые другие научные теории того времени. Однако этот скептицизм — в сочетании с воспоминаниями о былой любви — заставил его поверить в то, что мёртвые могут общаться с живыми посредством автоматического письма.

Послания Вербного воскресенья, названные так из-за того, что они начались 31 марта 1912 года, за неделю до Пасхи, убедили их получателей в том, что Мэри Литтлтон, которая умерла от тифа в Вербное воскресенье 1875 года, пытается связаться с Артуром Бальфуром с целью заверить его в своей любви.

Послания 1912 года содержали указание брату Артура Джеральду присоединиться к медиуму «миссис Уиллетт» в ходе сеанса автоматического письма. Вероятно именно тогда медиум и Джеральд Бальфур пришли к выводу, что тексты, написанные тремя медиумами — двумя в Британии и одним в Индии — на протяжении 10 лет, содержали описание любви Мэри Литтлтон к Бальфуру.

Артур Бальфур согласился принять участие в сеансе лишь в 1916 году. Начали появляться тексты, в которых Мэри Литтлтон упоминалась по имени. Джин Бальфур интерпретировала продолжительное отсутствие упоминания имён Мэри и Артура как сознательное решение со стороны авторов посланий. Изучив послания за 10 лет, толкователи заключили, что они содержат скрытые указания на отношения между Мэри Литтлтон и Артуром Бальфуром. Это было доказательством сознательного намерения со стороны умершего, которое искали Сиджвик и Майерс.

Некоторые психические исследователи утверждали, что эти послания содержат самые убедительные доказательства, которые только возможно найти. Тем не менее, как и в остальных случаях, эти послания содержали смесь литературных аллюзий и ссылок на личные отношения, поэтому любое их толкование являлось спекулятивным.

Похоже, что под конец своей жизни Артур Бальфур уверовал в то, что тексты содержат послания от Мэри Литтлтон. В октябре 1929 года, когда он лежал на смертном одре, его посетила «миссис Уиллетт», которая вошла в транс и передала ему последнее сообщение от Мэри: «Скажите ему, что он дарит мне радость». По словам очевидцев, Бальфур был в восторге.

Послания не только содержали личные сообщения, но и излагали План, главные роли в котором были отведены «миссис Уиллетт», то есть суфражистке и представителю Британии в Лиге Наций миссис Уинифред Кумб-Теннант, и брату Артура Бальфура Джеральду. Эти двое были орудиями и ключевыми действующими лицами тайного плана по обновлению мира.

Как и его брат Артур, Джеральд был политиком. Он избирался в парламент и занимал важные государственные должности, в том числе пост государственного секретаря Ирландии. Но он был менее амбициозным. В начале 1900-х годов он завершил политическую карьеру и провёл остаток своей долгой жизни, изучая послания, в которых ему была отведена ключевая, хоть и скрытая роль.

Как и другие фигуранты посланий, Уинифред Кумб-Теннант пережила утрату близкого человека. Её дочь Дафни умерла на первом году жизни в 1908, а её сын Кристофер погиб на войне в 1917. Она участвовала в психических исследованиях, но не была медиумом, а практиковала автоматическое письмо. Её роль в посланиях была раскрыта лишь после её смерти в 1956 году. К автоматическому письму, с которым она экспериментировала в юности, но бросила из-за смерти Дафни, она вернулась после того, как связалась с миссис Верролл, чтобы узнать, не фигурирует ли Дафни в посланиях. Тексты, которые Кумб-Теннант написала после этого (предположительно, надиктованные Майерсом), сообщали, что ей отведена ключевая роль в важном эксперименте.

Первой частью эксперимента был поиск доказательств в пользу бессмертия сознания, второй — План, который в посланиях описывался как эксперимент по «психологической евгенике».

Евгеника была очень влиятельной в конце XIX — начале XX веков. Евгенисты стремились избавить мир от людей с дефектами, тогда как спиритуалисты верили, что посмертное тело будет лишено изъянов. Приверженцы евгеники и спиритуализма считали, что при помощи новых знаний человечество сможет достичь новой стадии развития.

План сочетал в себе обе идеологии. Впервые появившись в посланиях в октябре 1910 года, он скрывался от широкой публики на протяжении почти ста лет. После смерти Джин Бальфур в 1981 году, он был похоронен в архивах, которыми она заведовала. Краткое описание Плана впервые было изложено во «Введении в толкование посланий», изданном председателем ОПИ У. Г. Солтером, который был женат на миссис Верролл.

План подразумевал рождение от «миссис Уиллетт» ребёнка, спроектированного членами группы, которые предположительно общалась с ней из потустороннего мира. Майерс называл его «будущим ребёнком Гарни, великим воплощением Божественного Сияния». Согласно другой версии Плана, в которую верила «миссис Уиллетт», это должен был быть «духовный сын» Артура Бальфура и Мэри Литтлтон.

Этот мессия должен был прийти в мир посредством силы науки. В последние годы своей жизни Майерс отмечал, что наука вошла в стадию стремительного развития, как в нашем мире, так и в потустороннем. План требовал, чтобы «миссис Уиллетт» забеременела ребёнком, который при помощи науки был бы наделён качествами, необходимыми, чтобы изменить ход мировых событий. Будущий ребёнок должен был быть спроектирован, в частности, покойным биологом из Кембриджа Фрэнсисом Мейтлендом Бальфуром.

Август Генри Кумб-Теннант, родившийся в 1913 году, стал плодом тайной связи между «миссис Уиллетт» и Джеральдом Бальфуром. Муж медиума, Чарльз Кумб-Теннант, которому на момент рождения ребёнка было 60 лет, вероятно подозревал, что Генри — не его сын, однако не подавал виду. Бетти, жена Джеральда, впала в депрессию, когда он сообщил ей, что больше не может с ней спать.

Миссией этого «духовного ребёнка» было спасти человечество от хаоса, принести мир и справедливость.

Это был не единственный случай в начале ХХ века, когда на ребёнка возлагалась роль мессии. Джидду Кришнамурти (1895 — 1986), нью-эйджевский пропагандист «духовной революции», в юности был взят под опеку Теософским обществом, члены которого видели в нём Спасителя. Возглавляла окружавший Кришнамурти культ Анни Безант, социалистка и феминистка, обращённая в теософию мадам Блаватской. Ещё одним поклонником Кришнамурти в Теософском обществе была леди Эмили Лаченс, внучка писателя Эдварда Бульвер-Литтона, чей роман «Занони» и положил начало теософии.

Леди Эмили Лаченс была женой архитектора Эдвина Лаченса и своячницей Джеральда Бальфура. Эмили познакомила Кришнамурти с Бальфурами в их доме в Сарри.

Непосредственно перед Первой мировой войной и особенно после её окончания, вера в скорый приход мессии была частью ощущения кризиса. Данное ощущение преобладало в кругах, в которых вращались Лаченс и Бальфур. Само собой, их надеждам не суждено было сбыться. Ни Кришнамурти, ни Август Генри Кумб-Теннант не оправдали возлагавшиеся на них надежды.

В 1911 году для поддержки Кришнамурти был основан «Орден Звезды Востока». Однако очень скоро Кришнамурти засомневался с своей мессианской роли. В 1929 году он ликвидировал организацию, заявив, что власть в любом виде несовместима с духовной жизнью. После этого он до конца своей жизни проповедовал верным последователям. Однако после 60 лет отрицания того, что он мессия, перед смертью Кришнамурти вдруг объявил себя «Мировым Учителем».

История Генри Кумб-Теннанта менее увлекательна. Он, судя по всему, ничего не знал об уготованной ему судьбе, и даже под конец жизни ему сообщили лишь часть правды. Его карьера была именно такой, как можно было ожидать, учитывая его происхождение. После Итона он поступил в Тринити-колледж, где познакомился с Витгенштейном, а после Кембриджа присоединился к Валлийской гвардии и сражался во Второй мировой войне. Попав в плен во Франции, он провёл больше двух лет в немецких лагерях для военнопленных, после чего бежал, вернулся в Британию и снова поступил на службу. В 1948 году он уволился из армии и присоединился к Секретной разведывательной службе МИ-6, где работал вместе с Кимом Филби. Находясь по долгу службы в Ираке, он принял католицизм и в 1960 году стал монахом, проведя остаток жизни в аббатстве Даунсайд. Он умер в 1989.

Хоть Генри и не выполнил то, что было предначертано ему в посмертных посланиях, он всё же создал некое послесловие к ним. Послания прекратились в 1932 году по инициативе толкователей, которые заявили, что не справляются с потоком материала. Позже медиум Джеральдина Камминс опубликовала две книги — «Дорога к бессмертию» (1932) и «По ту сторону человеческой личности» (1935) — которые, по её утверждению, содержали новые послания от Фредерика Майерса.

В 1957 году Камминс начала получать послания от неизвестного ей человека, которым, по её словам, оказалась Кумб-Теннант, умершая годом ранее. Инициатором эксперимента был Генри, желавший установить контакт с матерью. По словам миссис Камминс, она не знала, что матерью Генри была медиум «миссис Уиллетт», до того, как автор посланий попросила называть её «миссис Уиллс». После этого Камминс на протяжении трёх лет записывала послания от Кумб-Теннант.

По словам участников, обмен посланиями был научным экспериментом. Раз наука лишила мир смысла, то могла также помочь вновь его обрести — только теперь по ту сторону. Вера в это вдохновила психических исследователей и положила начало посмертным посланиям.

Однако послания — это не научные доказательства. Это тексты, которые можно только интерпретировать. Герменевтика — искусство, а не наука. В повседневной речи часто трудно оценить соотношение между смыслом произнесённых слов и намерением говорящего. Оговорки сообщают нам, что говорящий думает, но чего не желает говорить. Некоторые слова как будто исходят от кого-то другого, но при этом содержат мысли говорящего. Если речь живых настолько неоднозначна, то как можно понять речь мёртвых?

Послания были литературным вымыслом, который был бы невозможен сегодня. Автоматистов и членов ОПИ объединяли общая культура и общий лексикон. Сюжеты и цитаты из древнегреческих и римских источников, Библии короля Якова, Шекспира, поэзии Вордсворта, Браунинга и Теннисона были залогом взаимопонимания между авторами и адресатами посланий. Они не только одинаково понимали аллюзии; эти аллюзии вызывали в их умах одинаковые ассоциации. Все эти знаки и символы были частью коллективного бессознательного, которого больше не существует.

Психические исследователи были персонажами написанной подсознанием истории. Наука вызвала дух смерти. Поиск доказательств в пользу жизни после смерти был продиктован жаждой бессмертия, адаптированной к условиям научной эпохи. План был не только фикцией, имевшей целью позволить отчаявшейся женщине завести ещё одного ребёнка, но и средством избежать ужасов истории. Как и все мессианские мифы, План позволил верившим в него рассматривать события своего времени как эпизоды драмы, заканчивающейся спасением. Хаос истории не был преодолён, но был хоть на время рассеян, пусть и лишь для небольшой части человечества, и заменён мечтой о спасении.

©John Nicholas Gray

Оригинал можно почитать тут.