Каждому хочется верить в то, что он — хороший человек, осознающий, где проходит грань между добром и злом. Но в реальной жизни «я бы никогда так не поступил» легко превращается в «я просто выполнял приказ» и «все это делают». Психолог Рой Баумейстер утверждает: одни и те же механизмы — нежелание осознавать истинный смысл своих действий, сосредоточенность на технической стороне проблемы вместо её моральных аспектов, подверженность влиянию группы, добровольный отказ от самоконтроля и ответственности, привычка доверять начальству и «не задавать лишних вопросов» — стоят как за мелкими проступками и правонарушениями, так и за военными преступлениями, политическими репрессиями и массовыми убийствами.

ПЕРЕЙТИ ЧЕРТУ: КАК ВОЗНИКАЕТ ЗЛО

Ку-клукс-клан — одна из самых зловещих организаций в истории США. В определённый момент в неё входило несколько миллионов человек. Гарри Трумэн вступил в Клан незадолго до того, как стать президентом (хотя вскоре вышел из организации). Уоррен Гамалиел Гардинг стал членом Клана во время своего президентства, а церемония посвящения проводилась прямо в Белом доме. Послужной список Ку-клукс-клана говорит сам за себя: линчевания, избиения, изнасилования, нанесения увечий и убийства людей, преподносящихся как враги (чернокожих, саквояжников и республиканцев).

Однако изначально Ку-клукс-клан не практиковал насильственные методы. Согласно истории Клана, написанной Уином Крейгом Уэйдом, организация была основана в 1866 году группой молодых парней, которые сражались на проигравшей в Гражданской войне стороне. Когда война закончилась, им стало скучно и одиноко. Рабочих мест и возможностей было мало по причине военной оккупации региона и экономического упадка Конфедерации. Большинство людей просто сидели дома и пытались свести концы с концами. Шестеро парней создали клуб потому что им было нечем заняться. Им пришла в голову идея носить простыни, помеченные бессмысленными оккультными символами, и конические колпаки. Всё это было просто шуткой. Клан существовал с единственной целью — «развлекаться и разыгрывать других людей».

Как и в случае с университетскими братствами, новобранцы должны были проходить изощрённые обряды посвящения, которые более бывалые клановцы использовали, чтобы хорошенько над ними посмеяться. Однако одних этих развлечений оказалось недостаточно — вероятно потому что церемоний было слишком мало и они занимали лишь небольшую часть времени. Тогда клановцам пришло в голову, что можно разыгрывать и других людей, прежде всего чернокожих, которые только недавно перестали быть рабами, поэтому были необразованными и не знакомыми с подобными шутками. В историях раннего Клана описывается, как клановцы наряжались привидениями и пугали легковерных и ничего не подозревающих чернокожих. Например, клановец накрывался простынёй и помещал себе на голову бутафорскую голову. В потёмках он подходил к бывшему рабу, снимал с плеч «голову» и просил того подержать её. Затем члены клуба собирались вместе и за выпивкой смеялись над глупым чернокожим, который в страхе бежал от привидения, державшего в руках свою голову.

Оглядываясь назад, можно усмотреть в этих розыгрышах злой умысел, который более вдумчивые и внимательные люди могли заметить даже тогда. Однако большинству эти розыгрыши казались безобидными.

По большому счёту, то, что делали клановцы, мало отличается от современных розыгрышей на Хэллоуин или День дурака.

Как Ку-клукс-клан перешёл от розыгрышей к убийствам, изнасилованиям и избиениям? Изначально розыгрыши не были ни противозаконными, ни аморальными; черта был перейдена, когда они стали подразумевать насилие и причинение вреда.

Вероятно, переход произошёл примерно так. Освобождённые рабы могли быть суеверными и необразованными, однако они не были глупыми. Они очень скоро поняли, что имеют дело не с привидениями, а с живыми людьми. Со временем розыгрыши перестали достигать своей дели. Вместо того, чтобы кричать от испуга и убегать в лес, жертва просто говорила, что не желает играть в эти игры. Поэтому, чтобы вызвать страх, клановцы решили прибегнуть к чему-то более грозному. Быть может, они стали размахивать пистолетами или ножами. Они знали, что угрозы более предосудительны, чем розыгрыши, однако своим поведением жертвы спровоцировали их на эскалацию.

Возможно также, что черта была перейдена, когда они выбрали следующую жертву по определённой причине. Уязвлённое самолюбие может толкать к насилию. Вне всяких сомнений, бывшие солдаты Конфедерации чувствовали, что их привилегированное положение в обществе под угрозой. Их армия была повержена, их земля оккупирована, их честь попрана. Чернокожий, который слишком громко заявлял о своём новообретённом равенстве с белыми, вполне мог стать мишенью.

Возможно, однажды ночью клановцы попытались напугать этого чернокожего — на этот раз не наряжаясь привидениями, а угрожая оружием. Если его реакция не соответствовала их ожиданиям, кто-то мог ударить его, чтобы преподать ему урок. Даже если он серьёзно не пострадал, семена будущего насилия были посеяны: жертва была выбрана по политическим причинам, и сила была использована с целью запугивания.

Всё это спекуляции, а не установленные факты. Тем не менее, эти гипотезы могут служить мостом, объединяющим две фактические версии Клана: безобидный клуб, созданный молодыми парнями ради развлечения, и организацию, применяющую насилие против чернокожих.

Основатели Клана не планировали создавать организацию белых, терроризирующую и убивающую невинных чернокожих; более того, подозреваю, что они бы решительно осудили что-то подобное. Они лишь хотели спастись от бича молодости — скуки. Однако постепенно розыгрыши становились всё более жестокими.

Зло можно сравнить с деревом. Чтобы оно выросло, необходимы как семя, так и благоприятные условия. Если одно или другое отсутствует, дерево не вырастет. В случае со злом, семя может быть крошечным. Огромное зло может проистекать из чего-то тривиального и невинного. Не нужно быть злым человеком, чтобы перейти черту. Когда же черта перейдена, мощные силы подталкивают человека к жестокости и насилию.

Размытая грань: двойственность, неопределённость и дезинформация

Генрих II злился, когда слышал от других людей (лживые рассказы) о том, как его бывший друг и помощник Томас Бекет, ныне архиепископ Кентерберийский, вопреки воле короля отлучал от церкви своих личных врагов (в том числе, людей самого короля). Генрих II предположительно заявил: «Этот человек ел мой хлеб, и вот чем он меня отблагодарил. Он вытер ноги о королевскую семью. Какие же трусы меня окружают, если никто до сих пор не избавил меня от этого низкорождённого духовника». Несколько баронов истолковали это как приказ убить архиепископа. И выполнили его.

Генрих II впоследствии осудил убийство и стал восхвалять «незаменимого святого Фому». Он вёл себя так, будто не хотел, чтобы его люди убивали архиепископа. Хотел он его смерти или нет на самом деле, сказать трудно. Однако его слова были неоднозначными и допускали самое зловещее толкование.

Зло возникает, когда кто-то переходит черту. А всё, что размывает эту черту, способствует злу.

Когда ясно, где проходит грань между добром и злом, большинство людей поступают правильно. Чаще всего они переходят черту и совершают зло, когда грань отчётливо не видна.

Отдавая приказы о приминении насилия, власть имущие предпочитают изъясняться двойственно, так как это позволяет им позже отрицать свою причастность. Трудно сказать наверняка, хотел ли Генрих II смерти архиепископа. Если да, то он определённо поступил наиболее удобным для себя образом. Он настаивал на собственной непричастности и даже осуждал убийство, при этом извлекая выгоду из смерти своего неприятеля.

Двойственные формулировки стояли за злом и в наше время. Лейтенант Уильям Келли и люди, ответственные за Резню в Ми Лае, были уверены, что выполняют приказ, хотя вышестоящие чины категорически отрицали, что отдавали подобный приказ. В изначальном приказе, отданном полковником Баркером, подразумевалось (однако прямо не утверждалось), что жители окрестных деревень подлежат ликвидации. По мере передачи приказа вниз по цепочке иерархии он был истолкован буквально, что привело к массовому убийству мирных жителей.

Одно из самых важных свойств двойственности состоит в том, что она позволяет людям оправдывать и рационализировать свои поступки, тем самым ослабляя механизмы, удерживающие от совершения зла.

В своих мемуарах «Слепые амбиции» Джон Дин продемонстрировал, насколько легко было перейти размытую грань, приведшую к Уотергейтскому скандалу и отставке Никсона. По словам Дина, он был талантливым и амбициозным юристом, поэтому был очень рад получить должность юрисконсульта президента. Одним из первых его заданий было разобраться с журналом, который напечатал клевету на вице-президента Спиро Агню, в частности абсурдное обвинение в том, что тот намеревался отменить предстоящие выборы и Билль о правах. Дин убедил президента не подавать в суд, однако затем у Никсона родилась идея поручить Налоговому управлению расследовать деятельность журнала.

Дин сомневался, что это законно. Он решил посоветоваться с другом, который был юристом и одним из советников президента. Тот сказал: «Если президент хочет, чтобы ты натравил на них Налоговое управление, то ты должен сделать так, как он говорит. Всё просто». Когда Дин возразил, что в этом нет необходимости, тот заявил: «Если Ричард Никсон считает это необходимым, то ты тоже должен считать это необходимым. В противном случае он найдёт того, кто с ним согласен». Когда Дин усомнился в законности подобных методов, его друг ответил, что Линдон Джонсон использовал данную тактику против Никсона, когда сам был при власти. «Таковы правила игры», — сказал он, вероятно подразумевая, что подобные сомнения наивны и неуместны в большой политике.

Дин объяснил ситуацию бывшему детективу, и тот пообещал со всем разобраться. Вскоре он отрапортовал, что журнал был создан всего несколько месяцев назад, поэтому у Налогового управления ничего на него нет, но предложил расследовать владельцев, редакторов и издателей. Это тоже ни к чему не привело, но несколько месяцев спустя журнал закрылся по никак не связанным с Белым домом причинам. Дин доложил, что расследование Налогового управления не принесло результата, но он по собственной инициативе поручил расследовать деятельность частных лиц, стоящих за журналом. Таким образом, он выполнил то, что от него ожидалось. «Всего через месяц после начала работы в Белом доме я перешёл черту», — написал он.

Его возражения против натравливания Налогового управления на врагов президента носили исключительно технический и прагматический характер, а позже он присвоил себе заслугу за лёгкий успех, который, тем не менее, дискредитировал его.

Ещё один способ подтолкнуть людей к тому, чтобы они перешли черту и совершили насилие — это до последнего держать их в неведении относительно того, что именно они должны сделать. Если люди не знают, что они делают, у них нет и причин для возражения.

Данная тактика работает даже тогда, когда поступок однозначно предосудительный. Если инструкции становятся известны только за несколько мгновений до начала, на возражения не остаётся времени.

Один из лучших примеров данного метода можно найти в рассказе Кристофера Браунинга о том, как немецкие полицейские стали соучастниками массового убийства польских евреев во время Второй мировой войны. Эти полицейские были отправлены в Польшу с заданием поддерживать правопорядок на оккупированных территориях. Их держали в неведении до последней минуты. О том, что им придётся расстреливать мирных граждан, они узнали лишь когда майор собрал их в 6 утра о передал поступивший приказ.

Примером того, как простые недоразумения могут приводить к насилию (хотя в данном случае, к счастью, никто не пострадал), служит ещё одна история о Ку-клукс-клане. В ходе митинга в штате Индиана в 1920-х годах (на пике популярности Клана) один из членов организации произносил речь об угрозе католицизма, повторяя распространённое заявление о том, что Папа Римский будто бы планирует захватить власть в США. Для пущей убедительности он допустил, что понтифик может прибыть на поезде из Манчестера (штат Индиана) хоть завтра. К сожалению, его слова настолько запечатлелись в умах слушателей, что быстро потеряли свой гипотетический характер.

На следующий день несколько тысяч людей собрались на перроне в ожидании поезда, прибывающего из Манчестера. Как оказалось, это был товарняк, в составе которого был всего один пассажирский вагон, в котором ехал всего один пассажир. Беднягу (который оказался торговцем коврами) выволокли из поезда, и ему пришлось убеждать толпу в том, что он не Папа Римский.

В отсутствие достоверной информации люди часто руководствуются слухами и догадками. Предположим, что Генрих II не хотел, чтобы Томас Бекет был убит. Возможно, его слова были искажены, и убийство произошло по недоразумению. Сегодня, имея надёжные средства связи и массовой информации, может быть трудно понять, как кто-то может быть дезинформирован. Один из современных примеров того же самого — молодёжные банды, поскольку связанная с ними информация не попадает в выпуски новостей. Книга о бандах Мартина Санчеса-Янковски изобилует примерами того, как беспочвенные слухи о конкурентах приводят к жестоким нападениям. В некоторых случаях мишенью становится не тот человек, и ему, конечно же, не предоставляется возможность доказать свою невиновность. Подобные инциденты часто оборачиваются для банды катастрофой, ведь нападение не на тех людей — верный способ нажить себе врагов.

Как только предпосылка принята, пойти на попятную становится невозможным

Люди часто спрашивают себя, как бы они поступили в той или иной ситуаци. Им нравится рассуждать о том, выполнили ли бы они приказ подвергнуть пыткам врага, расстрелять заключённого и так далее. Как правило, они приходят к выводу, что никогда не совершили бы подобного, однако когда на самом деле оказываются в подобной ситуации, то преимущественно безмолвно повинуются.

Отчасти дело в том, что роскошь размышления в спокойной обстановке позволяет людям осознать моральный характер выбора. Сталкиваясь же с необходимостью принимать подобные решения в реальной жизни, они не всегда осознают, что имеют дело с моральным выбором. К этому добавляются дополнительные факторы и соображения. Например, если бы вы были американским солдатом во время Вьетнамской войны, стали лы бы вы стрелять по гражданским из подозрения, что они помогают врагу? Вы наверняка ответите: конечно нет. Но многие солдаты сталкивались с аналогичной дилеммой при куда менее благоприятных обстоятельствах. Они могли быть уставшими, напуганными или опечаленными смертью близкого друга. Принцип о том, что человек невиновен, если не было доказано обратное, мог затмеваться страхом за свою жизнь или жаждой мести.

Даже когда люди отказываются повиноваться, они часто не формулируют своё возражение в моральных понятиях. Из-за этого они попадают в ловушку, и в итоге оказываются вынуждены подчиниться. Отказ от возражений высшего порядка негласно подразумевает согласие. Никсон хотел использовать государственный институт для расправы над ненавистным ему журналом. Дин возражал против этого из практических соображений: подавать в суд было слишком рискованно, а журнал был создан слишком недавно, чтобы у Налогового управления был на него компромат. Он умолчал о том, что это незаконно и аморально. Этот прагматический подход поначалу оправдался, но в итоге сыграл с ним злую шутку: Дин оказался замешан в Уотергейтском скандале, из-за чего лишился работы и попал в тюрьму.

Почему жертвы Холокоста сотрудничали со своими убийцами? Сегодня мы понимаем, что если бы евреи отказались подчиняться — собираться на станциях для отправки в лагеря и послушно шагать к местам расстрелов — убивать было бы куда труднее, а следовательно и жертв было бы намного меньше. Однако, столкнувшись с требованием подчиниться, люди пытались найти возражение, которое было бы воспринято властями как веское. Вместо того, чтобы сказать: «Нет, отправлять меня в лагерь неправильно, отправлять кого угодно в лагерь неправильно, поэтому я отказываюсь подчиняться», они говорили: «Я не могу уехать сейчас потому что я занимаюсь делом, которое важно для целей войны» или «Я ухаживаю за больной матерью». Подобные возражения кажутся более убедительными и безопасными, потому что не подразумевают конфронтацию.

Однако подобные отговорки несут в себе негласное согласие.

Предположим, вы говорите, что не можете отправиться в лагерь потому что должны ухаживать за матерью. Но когда в лагерь отправляют и вашу мать, вы уже не можете в ответ сказать: «Это неправильно», потому что если бы вы на самом деле так считали, то сказали бы об этом сразу.

Отговорка о матери подразумевает согласие с тем, что некоторых людей можно законно отправлять в лагеря. Следовательно, вы просто пытаетесь сделать для себя исключение из правил, которые в целом принимаете. Вот почему как только причина для возражения оказывалась устранена, жертвы вынуждены были подчиниться. Когда же они стояли в очереди смертников, раздетые и беспомощные, было уже слишком поздно для философских возражений против политики в целом.

Аналогичный механизм действует и в случае с преступными приказами. Допустим, сержант кричит на вас, требуя расстрелять пленных вьетнамцев. Вы знаете, что формально убийство пленных противоречит законам войны. Но эта война — особенная, и эти пленные могли убить ваших товарищей. Быть может, они совершили другие преступления, о которых ваше начальство знает, а вы — нет. В любом случае, вы не собираетесь ввязываться в нравственную дискуссию с высшими по званию. Вместо этого вы лихорадочно ищете какую-нибудь отговорку: возможно, у вас нет подходящего оружия или вам было поручено другое задание. Однако тем самым вы принимаете предпосылку, стоящую за этим приказом. Вы не говорите, что расстреливать пленных неправильно. Вы лишь говорите, что не можете это сделать в данный момент. В итоге вы попадаетесь в собственную ловушку. Если бы вы считали, что убивать пленных неправильно в принципе, то не стали бы выдвигать частное возражение. Если бы вы никогда и ни при каких обстоятельствах не стали расстреливать пленных, то неважно, есть ли у вас подходящее оружие. Вы прибегаете к данной отговорке в надежде, что она позволит вам избежать выполнения приказа или, по крайней мере, выиграть время. Однако когда неделю спустя сержант отдаёт тот же приказ и приносит вам подходящее оружие, вам уже нечего возразить.

Почему в мире не совершается больше зла?

Многие теории зла имеют один и тот же недостаток: они постулируют причиной зла что-то настолько распространённое, что кажется, будто в мире должно быть куда больше насилия и угнетения. Например, принято считать, что бедность порождает преступность, и бедные люди действительно чаще совершают преступления, чем богатые. Тем не менее, большинство бедных людей — не преступники. Точно так же, дети, которые подвергались жестокому обращению со стороны родителей, чаще впоследствии сами жестоко обращаются с собственными детьми. Тем не менее, большинство таких детей не становятся жестокими родителями. Почему?

Насилие совершается из-за потери самоконтроля

Стремление к совершению насилия обычно сдерживается самоконтролем. Жадность, амбиции и эгоизм — это мощные факторы, толкающие ко злу, однако им противостоят не менее сильные внутренние сдерживающие факторы. Непосредственная причина насилия — это устранение сдерживающих факторов. Другими словами, насилие необязательно активно поощрять — достаточно лишь перестать прикладывать усилия для его сдерживания или предотвращения.

Когда сдерживающие факторы оказываются устранены, у людей находится множество причин для нападения друг на друга.

Некоторые специалисты признают данный факт. В 1990 году криминалисты Тревис Хирши и Майкл Готтфредсон сформулировали общую теорию преступности, согласно которой большинство преступлений проистекают от недостатка внутренней дисциплины и сдержанности. Хирши и Готтфредсон отмечали, что преступление — это быстрый и лёгкий способ заполучить желаемое. Самый лучший способ достичь финансового благосостояния — это образование и карьера. Но это требует терпения, тяжёлого труда и самоконтроля. А вот для того, чтобы наставить на кого-то пистолет и потребовать отдать деньги, необходимо минимум умений и времени. Преступления характеризуются краткосрочными целями и простотой, что импонирует людям с недостатком самоконтроля. Они также сопровождаются всплеском адреналина, что также привлекает подобных людей.

По сравнению с обычными гражданами, преступники в целом отличаются меньшей степенью самоконтроля во всех сферах жизни. Они чаще злоупотребляют алкоголем и наркотиками, слишком много курят, имеют беспорядочные половые связи и нестабильные браки, ввязываются в бытовые конфликты, попадают в аварии и так далее. Если им удаётся преступным путём заполучить большую сумму денег, они часто очень быстро всё проматывают вместо того, чтобы откладывать. Более того, преступники в большинстве случаев не специализируются на чём-то одном, а совершают разные преступления, когда им представляется такая возможность. Преступный образ жизни подразумевает стремление к лёгкой и быстрой наживе, а также склонность легко поддаваться соблазнам.

Противоречащие друг другу обязательства

Почему в некоторых случаях самоконтроль не помогает предотвратить насилие? Часто это происходит, когда имеют место взаимоисключающие или противоречащие друг другу обязательства. Даже человеку с высокой самодисциплиной трудно контролировать себя в подобных обстоятельствах. Когда правила противоречат друг другу, трудно поступить правильно — и, наоборот, легко сделать то, что в долгосрочной перспективе окажется неправильным.

Моральные дилеммы, в основе которых лежат противоречащие друг другу обязательства, существуют вот уже сотни, а может и тысячи лет. В Средние века одной такой дилеммой был священный долг вассала присоединиться к военному конфликту с участием своего феодала. Но что если феодал развязывал несправедливую войну? Неподчинение и неверность считались преступлениями (и грехами); с другой стороны, грешно было и убивать невинных людей. Люди в Средние века верили, что в войне действия только одной стороны могут (и должны) быть справедливыми.

Одним из примеров данной дилеммы служит история о Ричарде I Львиное Сердце, короле-крестоносце, который был увековечен в рассказах о Робине Гуде. До того, как стать королём, он принимал участие в войне с Англией (и сражался против собственного отца, который на тот момент был королём). Ричард был феодалом нескольких островов на юге Франции, а его феодалом был французский король. Когда началась война между Францией и Англией, его долг по отношению к своему французскому феодалу перевесил его долг по отношению к отцу (и стране, правителем которой он должен был стать), поэтому он принял сторону Франции.

Ещё один пример — трудный выбор, который стоит перед солдатом, получающим потенциально преступный приказ. Я говорю «потенциально преступный» потому что если приказ однозначно преступный, то он не должен исполняться и никакой дилеммы нет. Но в реальной жизни всё не так однозначно.

Убивать людей неправильно, и в Десяти заповедях содержится чёткий запрет на убийство, однако все войны по необходимости подразумевают убийства. Солдаты быстро усваивают, что этические принципы применимы не ко всем ситуациям, а также что они не всегда владеют всей необходимой информацией.

Приказ расстрелять военнопленного кажется преступным; но что если этот военнопленный может выдать ваше расположение, что повлечёт за собой смерть всех членов вашего отряда? Что если этот военнопленный — террорист, убивший десятки невинных людей? Что если враг также расстреливает военнопленных, и в том числе убил вашего товарища, который спас вам жизнь?

Великий христианский мыслитель Блаженный Августин утверждал, что долг солдата — исполнять любые приказы, преступные они или нет. Следовательно, солдат не может нести ответственность за свои действия, если они были совершены по приказу. Современным людям трудно принять данный взгляд, так как мы как общество придерживаемся скорее противоположного взгляда. Слова «я просто выполнял приказ» звучат как стереотипное оправдание. Данный взгляд стал следствием возмущения по поводу Холокоста, Резни в Ми Лае и других подобных преступлений. Блаженный Августин тоже несомненно был бы шокирован действиями Келли и Эйхмана, однако счёл бы этих людей невиновными.

Принять правильное решение в условиях противоречащих друг другу обязательств очень трудно, ведь нет никакого консенсуса по поводу того, какие из обязательств должны считаться первоочерёдными. Это нерешаемая дилемма.

Об этом часто забывают, но моральный конфликт также был частью эксперимента Стэнли Милгрэма, в рамках которого участникам давали указание наказывать других людей электрическим разрядом. Тем, кто сомневался или возражал, говорили продолжать, и большинство повиновались даже когда разряд был настолько мощным, что мог убить человека.

Участники эксперимента не были садистами или социопатами. У многих налицо были признаки внутреннего конфликта: у них дрожали руки, выступал пот, начинал дрожать голос. Эксперимент Милгрэма часто приводят в пример как доказательство того, что люди готовы совершать аморальные действия из бездумного подчинения власти. Но если бы это было так, не было бы настолько явных признаков внутренней борьбы. Я считаю, что подобные интерпретации игнорируют моральную обязанность подчиняться. Выполнять ясные указания наделённого законной властью лица — это обязанность, которую дети усваивают вместе с первыми уроками о том, что хорошо, а что плохо.

С точки зрения этики, моральный долг заботиться о благополучии других людей имеет первенство перед долгом подчиняться власти. Однако у обычных людей, столкнувшихся с моральным конфликтом, может не быть времени на подобные рассуждения. Автоматическая реакция — делать то, что вам говорят.

Повиновению также способствуют некоторые другие факторы. Во-первых, многие люди с раннего возраста усваивают, что необходимо подчиняться несмотря на собственные сомнения. Сомнение и сопротивление почти всегда связаны с подчинением; ведь если бы вы хотели что-то делать сами, то не было бы необходимости говорить вам, чтобы вы это сделали. Опять же, поразмыслив как следует, можно прийти к выводу, что есть разница между отказом подчиняться из эгоистических соображений и отказом подчиняться из нравственных соображений. Однако голова человека, столкнувшегося с моральной дилеммой, как правило, занята другим.

Во-вторых, даже если человеку удаётся обдумать решение через призму нравственных принципов, он часто оказывается перед выбором между возможным злом и однозначным злом. В таком случае кажется разумным совершить возможное, а не однозначное зло. Солдаты и другие подчинённые часто не обладают всей необходимой информацией, чтобы как следует оценить каждый из вариантов. Хоть приказ и может казаться преступным, трудно сказать наверняка.

Неповиновение же — это однозначно предосудительно. Моральный долг подчиняться заключён в самой идее приказа. Когда командир приказывает вам подмести пол, вы должны подчиниться — именно поэтому одного приказа достаточно (командиру нет необходимости убеждать вас). За отказ исполнять приказ вы можете быть наказаны, и трибунал не станет разбираться, был ли пол достаточно грязным. Каждому ребёнку, чьи родители говорили: «Потому что я так сказал (а)!», будет знакома идея о том, что отказываться исполнять приказ, исходящий от представителя законной власти, — предосудительно.

В-третьих, есть ещё идея о недопустимости подвергать сомнению действия начальства. Это тоже может быть трудно понять современным людям. Те, кто вырос в 60-х и 70-х годах, привыкли подвергать сомнению действия власти. Однако на протяжении истории куда более распространённым было представление о том, что власть имущие наделены большими знаниями достоинствами, поэтому сомневаться в них было бы неразумно — более того, оскорбительно и даже преступно.

Здесь и сейчас

Ещё один фактор, подавляющий самоконтроль и способствующий переходу нравственной черты — это определённое психическое состояние, характеризующееся очень узким, конкретным и негибким мышлением, акцентом на «здесь и сейчас» и технических деталях. В таком состоянии человек не склонен размышлять об общих принципах и далеко идущих последствиях. В итоге он может неосознанно переступить нравственную черту.

Это кажется парадоксом, но люди могут быть настолько сфокусированы на том, что они делают, что они перестают полностью осознавать, что значат их действия. Акцентируя внимание на «как», они упускают из виду «почему» — и особенно «почему нет».

Чтобы понять, что вы вот-вот переступите нравственную черту, необходимо взять паузу и проанализировать свои действия в контексте этических принципов.

Самоконтроль требует от человека смотреть шире текущей ситуации. Например, если вы голодны и вам предлагают вкусную еду, самоконтроль требует обуздать порыв съесть её и сказать себе, что это будет означать нарушить диету и помешать достижению цели — выглядеть привлекательно в купальнике летом. Или ещё один пример. Нет ничего плохого в том, чтобы отдохнуть, если вы устали от работы, однако самодисциплина требует отказаться от отдыха, если вы не укладываетесь в срок.

Совершая морально предосудительные действия, люди имеют склонность переключаться на более низкий уровень мышления. Как говорил один из главных специалистов ФБР по серийным убийцам Джон Эдвард Дуглас: «Преступление — это нравственная проблема. Разрешить её можно только на нравственном уровне». Следовательно, мышление низшего уровня безнравственно.

Когда серийные убийцы рассказывают о своих преступлениях, то часто делают акцент на деталях — даже если не пытаются избежать ответственности. Вероятно, именно так они размышляли и в момент совершения преступления. Акцент на «как» удерживает разум на низшем уровне мышления — уровне обеспокоенности практическими деталями, а не далеко идущими последствиями.

Рассуждая о своём участии в Холокосте, нацисты концентрировались на практических и логистических вопросах. В недавнем выпуске шоу Опры Уинфри, посвящённом сексуальному насилию над детьми, растлители малолетних рассказывали преимущественно о завоевании доверия ребёнка, принуждении его к молчанию запугиванием и так далее. Записи в дневниках надзирателей печальной известной тюрьмы Туолслэнг по большей части были посвящены технической стороне пыток.

Дистресс

Эмоции сами по себе не порождают зло, однако в сочетании с некоторыми вышеперечисленными факторами они могут способствовать совершению зла. Доказано, что дистресс ослабляет самоконтроль. Когда люди расстроены, они говорят и делают вещи, которых обычно себе не позволяют, так как не хотят потом об этом жалеть.

Люди стремятся избежать неприятных эмоций. Они пробуют разные способы, чтобы улучшить своё расположение духа. Эти попытки утомляют их и ослабляют способность к самоконтролю. Как следствие, становится труднее сопротивляться склонности к насилию. Помимо этого, эмоции могут вызывать нечто схожее с вышеописанным акцентом на «здесь и сейчас». Когда люди испытывают сильные эмоции, они полностью поглощены своими переживаниями и не в состоянии мыслить более широко. Они не думают наперёд о последствиях своих действий и делают первое, что приходит им в голову. Эмоции ограничивают их мышление сиюминутными проблемами, мешая увидеть альтернативные пути.

Культура, непреодолимые порывы и самоконтроль

Культуры и субкультуры также обуславливают поведение людей. Современная Америка — одна из наиболее склонных к насилию культур. За одни выходные в Нью-Йорке или Вашингтоне может произойти столько же убийств, сколько в некоторых странах совершается за целый год. Склонность к насилию в Америке настолько распространена, отчасти потому, что в культуре господствует вера в то, что в определённых случаях потеря самоконтроля неизбежна. Пользуются популярностью идеи о непреодолимых порывах и генетических причинах зависимости. Однако многочисленные исследования показывают, что люди сознательно допускают потерю самоконтроля, превращаясь в активных участников. Неважно, идёт ли речь о нарушении диеты, уходе в запой или избегании неприятной работы — человек, как правило, позволяет этому произойти. То же самое верно и в отношении насилия.

Представление о непреодолимом порыве ложно, поскольку в большинстве случаев насилие не является следствием непреодолимого порыва. Люди позволяют себе потерять контроль — отчасти потому что привыкают считать определённые порывы непреодолимыми.

Например, люди ведут себя так, будто они переедают или злоупотребляют алкоголем из-за того, что они беспомощны перед этими порывами. Тем не менее, они сознательно ищут еду или алкоголь, подносят еду или выпивку ко рту и проглатывают. Всё это активные действия. Возможно, им действительно было очень трудно сопротивляться порыву, однако они не просто перестали сопротивляться, но и стали активно потворствовать своим желаниям.

Так же и с насилием. Некоторые люди делают вид, будто определённые провокации неизбежно вызывают неконтролируемую агрессию, которая, в свою очередь, неизбежно ведёт к насилию. Поскольку суды выносят более мягкие приговоры в случае преступлений, совершённых в состоянии аффекта, нет ничего удивительного в том, что люди часто утверждают, будто их спровоцировали. Они не лгут; они просто заранее знают, что определённые провокации могут служить оправданием. Тем не менее, в большинстве случаев у людей всё же сохраняется определённая степень самоконтроля. Например, разгневанный муж может сказать, что жена спровоцировала его, он не смог сдержаться и избил её; однако на самом деле он сдержал себя, иначе он бы её убил или покалечил. Он знал, когда нужно остановиться.

Ярким примером служит молодой человек, интервью с которым было проведено в рамках исследования жестоких преступников в британской тюрьме. Этот заключённый рассказал о том, как увидел в баре любовника своей жены и в приступе ярости напал на него. Он отбил донце бутылки, но быстро осознал, что если бы воспользовался этим оружием, то наверняка убил бы своего соперника, и тогда попал бы в тюрьму надолго. Поэтому он отложил бутылку и избил мужчину голыми руками. То есть даже в разгаре конфликта и в пылу ярости он был способен сопротивляться порыву.

Идею о непреодолимом порыве также отвергает Джон Дуглас из ФБР. Во-первых, отмечает он, ни один серийный убийца ни разу не совершил убийство на глазах у полицейского. Если бы порыв был на самом деле непреодолимым, то перспектива ареста не должна была бы останавливать убийцу. Во-вторых, в некоторых случаях серийные убийцы заранее выбирают жертву, но в последний момент отказываются от своего плана из-за неблагоприятных обстоятельств (например, наличия потенциальных свидетелей). В-третьих, маловероятно, чтобы человек, склонный временно терять самоконтроль и способность трезво мыслить, мог совершить 10 убийств и не быть пойманным, поскольку это требует тщательного планирования.

Не только отдельные люди, но и агрессивные толпы знают, когда нужно остановиться. В начале 1993 года в Руанде началось насилие по отношению к тутси. По сравнению с тем, что происходило позднее, количество жертв было ещё небольшим, но были убийства и сожжения. Седьмого января Комиссия по правам человека начала своё расследование. Насилие мгновенно прекратилось. Через 2 недели комиссия уехала, и за последующие 6 дней было убито несколько сотен человек.

Трудно не заключить, что люди точно знают, насколько они могут позволить себе потерять самообладание.

КАК МНОЖИТСЯ ЗЛО

«Сначала мы убьём всех бунтовщиков; потом мы убьём их сообщников; потом сочувствующих; потом безразличных; и, наконец, робких», — сказал один из аргентинских правителей в 1970-х годах. Он говорил о предстоящей кампании государственного терроризма и репрессий. Представители аргентинского правящего класса считали, что их образ жизни и их культура в опасности, поэтому, придя к власти, военная хунта начала устранять внутренних врагов. Нет ничего удивительного в предсказании правителя о том, что предполагаемых врагов режима ждут тюрьма, пытки и убийства. Любопытно здесь то, что он предвидел поэтапную эскалацию репрессий.

Зло в крупных масштабах часто становится следствием процессов, которые никто изначально не предвидел. Ситуация усугубляется постепенно. Наказания ужесточаются, а круг жертв расширяется.

Только очень прозорливый человек может заранее предвидеть, что репрессии против активных бунтовщиков в итоге выльются в убийства людей, которые просто недостаточно активно поддерживают власть.

Величайшие злодеяния в истории человечества происходили не внезапно, а в результате постепенной эскалации. После того, как черта перейдена, другие факторы способствуют усилению жестокости. В отсутствие этих факторов масштабы зла могут остаться небольшими.

Эскалация

Многие виды насилия имеют склонность усугубляться. Например, домашнее насилие не возникает из ниоткуда. Исследования показывают, что эскалация происходит от вербальной агрессии к физической. Люди сначала обмениваются оскорблениями, затем начинают кричать друг на друга, после чего переходят к рукоприкладству. Они приходят к насилию через промежуточные стадии. А когда супруги впервые прибегают к насилию, инцидент часто незначительный. Он толкает её; она даёт ему пощечину. Однако после нескольких подобных инцидентов следует обмен ударами, а потом начинаются серьёзные побои.

Пример — дело О. Джей Симпсона. Если Симпсон действительно убил свою жену и её любовника, то это стало кульминацией длинной череды всё более серьёзных инцидентов. Согласно отчётам полиции Лос-Анджелеса, его жена многократно жаловалась на его приступы ярости и агрессии, а СМИ распространили запись, на которой Симпсон уже после расставания приходит к ней домой, выбивает двери и угрожает ей даже несмотря на то, что она в это время звонит в полицию.

Насилие зачастую обоюдно, а ответ часто несоразмерен с провокацией.

Вот как это описывает один молодой член банды: «Если ты ударишь меня открытой ладонью, я ударю тебя кулаком. Если ты порежешь меня ножом, я выстрелю в тебя. В преступной жизни принцип "око за око" не работает; нужно идти на обострение». Когда каждая из сторон в ответ бьёт сильнее, чем бьют её, возникает порочный круг насилия.

Тенденция к эскалации свойственна даже одностороннему насилию. Согласно исследованиям Холокоста, массовые убийства начались лишь после длинной череды более мелких злодеяний. Сначала немецких евреев на протяжении нескольких лет ущемляли, лишали законных прав и облагали дополнительными налогами. Даже массовая отправка евреев в концлагеря поначалу могла осуществляться не с целью дальнейшего убийства. Ханна Арендт отмечает, что в промежутке между мировыми войнами во многих европейских странах были концлагеря, в которых содержались лишённые гражданства и прав люди с целью дальнейшей депортации. Окончательное решение было реализовано только после того, как стало ясно, что нет такого места, куда можно было бы переселить всех евреев.

Лабораторные эксперименты подтверждают, что насилие имеет тенденцию к эскалации. Когда участникам предоставляется возможность наказывать других людей электрическими разрядами, и они могут выбирать силу разрядов, напряжение постепенно становится более высоким.

Привыкание

Один из главных факторов, способствующих эскалации насилия — это десенситизация. Десенситизация подразумевает привыкание и снижение эмоциональной реакции. Большинство людей сильно переживают, когда убивают другого человека или причиняют ему боль. Но с каждым следующим убийством реакция становится всё слабее, и в итоге эмоции почти пропадают.

Выше мы упоминали рассказ Браунинга о немецких полицейских, которым приказали массово расстреливать евреев на территории оккупированной Польши. Реакция этих людей указывает на десенситизацию. После первого массового убийства они испытали сильный шок. Вечером того дня они были глубоко подавлены и сидели в тишине, неспособные говорить ни о произошедшем, ни о чём-либо другом. Они почти не ели и употребляли алкоголь в больших количествах. Некоторым той ночью снились кошмары. Однако с каждым следующим убийством потрясение становилось меньшим. Очень скоро после окончания рабочего дня они уже могли вместе ужинать, разговаривать, смеяться и играть в карты. Убийства, как и другие аспекты их работы, стали рутиной.

Отчётливость воспоминаний — один из показателей эмоциональной реакции.

Несколько месяцев спустя полицейские вновь получили приказ собрать людей из еврейского поселения и расстрелять их. Но на этот раз часть отряда отсутствовала, так как выполняла другое задание. Поэтому в расстреле участвовало много новых людей. Между воспоминаниями разных полицейских о том дне есть разительные отличия. Опытные полицейские, участвовавшие во множестве расстрелов, не имели особых воспоминаний об этом конкретном дне. А вот полицейские, которые тогда убили впервые, помнили тот день в мельчайших подробностях.

Журналистка Гитта Серени приводит рассказ Рихарда, чешского еврея, отправленного в лагерь смерти Треблинка. Поезда с людьми прибывали в Треблинку каждый день, и почти все эти люди сразу же убивались. Рихард же был выбран для выполнения разнообразной работы в лагере. Они прибыл, когда убийства только начались, оставался в лагере почти до самого конца, и всё равно выжил.

Работа Рихарда заключалась в том, чтобы собирать и сортировать имущество жертв. На поездах, прибывавших с востока, были преимущественно бедные крестьяне, у которых не было ничего, кроме одежды; эта одежда кишела вшами, поэтому сразу уничтожалась. А вот на поездах, прибывавших из Западной Европы, доставлялись обеспеченные евреи, которые привозили с собой дорогую одежду, продовольствие и драгоценности. Через несколько часов эти несчастные отправлялись в газовую камеру, а Рихард и другие рабочие копались в их чемоданах. Каждый день прибывало по несколько поездов, поэтому имущество каждой группы необходимо было рассортировать до прибытия следующей.

Благодаря этой работе, Рихард и его товарищи были в привилегированном по отношению к другим узникам положении. Им позволялось одеваться и кормиться за счёт трофеев. Но в марте 1943 года всё изменилось. Поезда перестали прибывать ежедневно. А на тех немногих поездах, которые по-прежнему прибывали, были преимущественно бедные цыгане, у которых с собой ничего не было. Затем поезда вовсе перестали пребывать на 6 недель. Рихард и его коллеги не знали, в чём причина. Он вспоминал, что те дни были ужасными по нескольким причинам, о которых уместно упомянуть здесь. Прежде всего, отсутствие поездов, само собой, означало отсутствие еды (и одежды). Рабочие вынуждены были питаться обычной лагерной едой, из-за чего стали терять вес, слабеть и заболевать. Во-вторых, отсутствие поездов несло в себе дополнительную опасность. Евреи знали, что их держали в живых только для того, чтобы они сортировали имущество жертв. Каждый день они боялись, что кто-то может решить, что их труд больше не нужен, и отправить их в газовую камеру. По словам Рихарда, когда он смотрел на пустые корзины для вещей, его наполнял ужас.

Третьим поводом для беспокойства было поведение немцев. Немцы, казалось, паниковали не меньше, чем Рихард и его товарищи. Он постоянно боялся, что один из этих нервных блондинов застрелит его. Беспокойство немцев было оправданным: раз не было поездов, то лагерь могли закрыть; тогда бы надзирателей отправили на фронт, а это было бы немногим лучше газовой камеры.

И вот однажды когда Рихард и его товарищи сидели без дела в бараке, вошёл немец и с широкой улыбкой объявил, что с завтрашнего дня поезда вновь начнут прибывать. Рихард и другие евреи мгновенно воодушевились и провели остаток дня в «радостном предвкушении». Они строили догадки о том, откуда прибудет следующий поезд, и надеялись, что это будет обеспеченная страна «вроде Голландии», граждане которой привезут с собой вкусную еду и дорогую одежду.

Много лет спустя он говорил, что воспоминание о том дне вызывало у него отвращение. Он и его друзья по сути праздновали смерть других евреев. «Тот факт, что это означало их смерть, кем бы они ни были (и, соответственно, наше выживание), больше не имел значения — мы проходили через это уже много раз». Последние слова указывают на десенситизацию. Рихард и его товарищи привыкли к смертям других людей и реагировали на возобновление убийств исключительно исходя из того, что это означало для их благополучия.

Безнаказанность

Большинство людей сдерживаются от совершения насилия. Мы с ранних лет усваиваем, что подобные действия имеют губительные последствия. Но что если человек совершает нечто ужасное, и это не оборачивается губительными последствиями? Конец света не наступает, и никто не начинает смотреть на него по-другому. Ничего не меняется. Подобное открытие может заставить человека усомниться в обоснованности нравственных принципов и угрызений совести.

Если человек обнаруживает, что может легко избежать ответственности за совершение зла, то приходит к выводу, что его опасения были преувеличены.

Моё поколение выросло на ужасных историях об опасности наркотиков. Многие принимали как факт, что если они хоть раз попробуют нелегальные наркотики, то это мгновенно подорвёт их здоровье, загубит их карьеру и вообще разрушит их жизнь. Для меня (как и для многих моих друзей) стало шоком, когда, поступив в университет, мы встретили людей, которые регулярно употребляли наркотики и при этом хорошо учились. Некоторые из моих друзей начали экспериментировать с марихуаной и были удивлены непродолжительностью и незначительностью её эффекта; они заключили, что нагнетание страха в отношении наркотиков — это ложь, и начали пробовать более сильнодействующие (и опасные) наркотики. Другими словами, переступив черту, они были удивлены, что ничего страшного не произошло, и это подтолкнуло их к следующему шагу.

То же самое происходит и с насилием. Эрвин Стауб отмечает, что бездействие случайных свидетелей часто поощряет зло, даже если они сами считают, что их бездействие нейтрально. Стауб приводит в пример первый современный геноцид — массовое истребление армян турками. В конце XVIII века турки совершили несколько массовых убийств при подавлении восстания в Болгарии. Так называемые «болгарские ужасы» вызвали осуждение во всей Европе, однако влиятельные державы не ввели никаких санкций против Турции.

Следующим шагом стало убийство армян в Турции. Малочисленное армянское восстание сошло на нет, когда повстанцы сдались после того, как им было обещано помилование. Однако обещание было мгновенно нарушено, и повстанцы были убиты. Затем в 1895 году было убито более 200 тысяч армян, но реакция международного сообщества была очень сдержанной. Турецкая правящая элита поняла, что убийство европейцев вызывает лишь умеренное возмущение, а убийство армян — и вовсе никакого. В 1915 году было убито около 1,5 миллиона армян.

Не только сами турки были удивлены тем, что им удалось избежать ответственности за массовые убийства. Перед вторжением в Польшу Гитлер сказал: «Кто, в конце концов, говорит сегодня об уничтожении армян?».

Агрессор всегда проверяет, последует ли какое-либо негодование и вмешательство со стороны международного сообщества. Когда другие страны ничего не предпринимают, он решается на следующий шаг. Он далеко не всегда изначально планирует совершить геноцид. Часто всё начинается с ограничения прав определённой группы — иногда в качестве наказания или мести. Когда это остаётся без ответа, он решает, что в следующий раз может безнаказанно зайти ещё дальше.

Отдельные люди также становятся более агрессивными, когда их первый акт агрессии остаётся без наказания или ответа. Например, большинство людей опасаются, что рукоприкладство по отношению к мужу или жене может привести к потере любви, разрушению брака или даже аресту и тюрьме. Но на самом деле в большинстве случаев человек, которого ударили, хочет сохранить отношения, принимает извинения и даже скрывает произошедшее (например, когда женщина носит тёмные очки, чтобы скрыть синяк под глазом). Человек перешёл черту, ударил своего близкого, но, к его удивлению, наказания не последовало. Это поощряет человека поступить так же снова, поскольку он понимает, что ему не о чем беспокоиться. Более того, есть все основания считать, что в следующий раз он пойдёт дальше, поскольку в прошлый раз никаких последствий не было.

Приобретённое удовольствие

Садизм редко служит поводом для совершения насилия. Как правило, насилие совершается по какой-то другой причине, но постепенно человек обнаруживает, что причинение боли доставляет ему удовольствие. В дальнейшем его поступки начинают обуславливаться как изначальной причиной, так и дополнительным фактором удовольствия.

Око за око и порочный круг

Большинство людей считают, что имеют законное право отомстить тем, кто причинил им вред. Со временем взаимная месть становится всё более жестокой. Одна из главных причин эскалации в данном случае — разница в восприятии между агрессором и жертвой, из-за чего становится почти невозможно найти решение конфликта, которое бы показалось справедливым обеим сторонам. Агрессору его действия кажутся причиняющими меньший ущерб, чем его жертве, поэтому представление жертвы о справедливом ответе будет сильно отличаться от того, что кажется справедливым агрессору. Когда одна сторона считает, что справедливость восстановлена, другая сторона считает себя жертвой несправедливости и жаждет мести. Это порождает бесконечную эскалацию.

Неопределённость

Неопределённость допускает постоянное расширение круга потенциальных жертв и мер, которые могут быть приняты против них. Отчасти причина в том, что агрессоры часто не считают свои действия аморальными. В итоге зло множится в пропастистранстве между восприятием агрессора и жертвы.

Неопределённость порождает зло потому что многие действия можно интерпретировать по-разному. Одно и то же действие может казаться жестоким и несправедливым с одной точки зрения, но верным и даже похвальным с другой. Возмездие может быть соразмерным или чрезмерным. Определённый ответ может противоречить правилам — а может быть исключением, к которому правила неприменимы.

Когда агрессор — это группа людей, а не отдельный человек, вероятность возникновения опасной неопределённости резко возрастает. Иногда члены агрессивной группы думают одно, но вслух говорят нечто совсем другое. Несоответствие между мыслями и словами порождает насилие.

Александр Солженицын однажды сказал, что американцы неспособны представить, каково это — жить при советском режиме, потому что в США конституция и законы воспринимаются как данность. В США если тот или ной поступок не противоречит закону, то он дозволен. В Советском Союзе же нет однозначных законов, а некоторые из самых тяжёлых преступлений не имеют чёткого определения (например, контрреволюционная деятельность). Как можно доказать, что вы — не враг народа? И если вас признают виновным, как судья может вынести врагу народа мягкий приговор? Ведь если он это сделает, кто-то сможет в свою очередь объявить врагом народа его самого.

Суровые, но неопределённые законы часто порождают жестокий гнёт.

Они стояли и за французским террором, который был первым современным примером государственного терроризма, а также более недавними преступлениями против человечности вроде репрессий, развязанных красными кхмерами.

Роль неопределённости хорошо видна и на примере меньших злодеяний. Яркий пример — советская практика отправлять политических диссидентов в психиатрические больницы. Психиатрия — это далеко не точная наука, даже сегодня и даже в США, где допускаются любые политические взгляды. По словам одного советского психиатра, который позже перебрался в США, многие ведущие советские психиатры действительно считали политических диссидентов по определению безумными. Коммунисты были уверены в том, что их взгляд на мир объективно верен, поэтому любой, кто был с ним не согласен, считался оторванным от реальности. Некоторые другие психиатры предположительно сомневались в таком диагнозе. Они говорили властям то, что те хотели услышать, чтобы иметь возможность продолжать заниматься своей работой, а может и получить повышение. Но вряд ли они сомневались настолько, чтобы считать диссидентов совершенно здоровыми, ведь под пристальным взглядом психиатра очень немногие оказываются здоровыми.

В США был проведён знаменитый эксперимент, в ходе которого группа психически здоровых людей обратились в несколько психиатрических больниц за помощью, жалуясь на выдуманные симптомы. Если их принимали на лечение, они должны были сразу же перестать притворяться и вести себя нормально, чтобы проверить, сколько времени требуется здоровому человеку, чтобы быть выписанным из психиатрической больницы. Ни одного из них так и не признали здоровым.

Диффузия ответственности: все в одной лодке

Неопределённость также способствует совершению зла в больших группах посредством перекладывания и диффузии ответственности. Когда человек действует самостоятельно, не может быть никаких сомнений в том, кто принимает решение и несёт ответственность. Однако в больших группах ответственность часто разделена между таким большим количеством людей, что некого винить даже когда совершается нечто ужасное.

Термин «диффузия ответственности» был введён Джоном Дарли и Биббом Латане, чтобы объяснить, почему случайные свидетели не оказывают помощь жертве. На это открытие их натолкнуло убийство Китти Дженовезе, произошедшее в Нью-Йорке в 1963 году. Убийца избивал её и наносил ей удары ножом почти целый час. Более 40 человек видели и слышали это, но никто из них не пришёл на помощь и даже не позвонил в полицию. Дарли и Латане предположили, что поскольку вокруг было так много людей, каждый из них считал, что кто-то другой должен что-то предпринять. Позже они провели эксперимент в лабораторных условиях и продемонстрировали, что одинокие случайные свидетели часто приходят на помощь, тогда как если свидетелей много, никто этого не делает.

В группе ответственность распределена между отдельными её членами. Чем крупнее группа, тем меньшую ответственность ощущает каждый отдельный человек.

Диффузия ответственности также объясняет, почему люди в группах трудятся менее усердно, чем по одиночке. Данное явление известно как социальная леность. Тот же принцип применим и к групповому насилию. В группе ни один человек не чувствует, что заявлять об аморальности определённых действий — его долг. Сам факт того, что «это делают все», служит указанием на то, что это правильно или, по крайней мере, приемлемо.

Разделение труда

Группы могут работать намного эффективнее, чем отдельные люди, если задания разделены таким образом, что каждый делает то, что умеет лучше всего. Критики разделения труда отмечают, что данный подход ослабляет чувство идентификации с конечным продуктом. Если вы сделали тумбочку сами, то гордитесь своим трудом; если же вы только затянули шурупы на дверцах 50 тумбочек, то никакой гордости не испытываете. Разделение труда также связано со снижением ответственности.

Когда начинаются массовые убийства, разделение труда помогает скрыть личную ответственность каждого. Например, во многих случаях люди, принимающие решения о том, кто будет убит, действуют отдельно от людей, совершающих казни. Каждый отдельный человек видит, что его роль в огромной бюрократической машине довольно мала, и отказавшись выполнять свою работу, он ничего не добьётся и никого не спасёт. Более того, этим он отторгнет от себя друзей и коллег, так как это будет равноценно обвинению их в совершении чего-то ужасного. Они действительно совершают нечто ужасное, но люди не спешат говорить что-то подобное своим друзьям, так как знают, что это верный способ потерять друга. А вот выполнять свою маленькую роль кажется безопасным и невинным делом.

Доверие и лояльность

Доверие играет ключевую роль в группах. Почти в каждой группе, где существует иерархия власти, люди на низших ступенях верят, что люди, ответственные за принятие решений, поступят правильно. В крупных корпорациях доносчики встречаются редко и очень часто осуждаются. Роберт Джеколл, изучавший корпоративную этику, обнаружил, что, по мнению большинства менеджеров, неправильно идти против своего начальника, если только вы не уверены на сто процентов, что он вовлечён в нечто противозаконное, чего почти никогда не происходит. Даже если становится известно о каком-то нарушении, следует оставаться верным.

Поскольку в большинстве случаев начальник знает больше, чем вы, следует просто делать то, что говорят, без лишних вопросов.

Так происходит не только в корпорациях. В полиции и армии люди также часто отказываются давать показания против своих коллег. Например, в 1990-х годах из-за коррупции были уволены многие полицейские из участка в Гарлеме. Однако расследование шло очень медленно и затянулось на долгие месяцы, потому что никто не хотел говорить. СМИ нарекли это молчание «синей стеной».

Моральное доверие также играло ключевую роль в действиях врачей в период нацизма. Ещё до начала массового истребления евреев и даже войны в Германии была внедрена программа эвтаназии, в рамках которой умерщвлялись люди с серьёзными и неизлечимыми заболеваниями. Парадокс в том, что врачи, которые дали клятву спасать жизни, вынуждены были убивать людей, если принималось решение, что жизни этих людей больше не имеют ценности. В этой программе уже присутствовали некоторые элементы, которые позже оказались очень эффективными при массовых убийствах евреев. Решения принимались комиссиями и властями, а выполнялись другими людьми, поэтому никто не чувствовал себя ответственным. Экспертные комиссии давали рекомендации и считали, что последнее слово будет за врачами. Врачи же считали, что комиссии принимают решения, а они только исполняют.

Согласно процедуре, старшие и наиболее уважаемые врачи принимали решения, а молодые врачи делали смертельные инъекции. Таким образом, неопытные врачи работали бок о бок со старшими коллегами; это было для них большой честью, поэтому они охотно выполняли то, что им было поручено. Молодой врач, получивший подобную возможность, ни за что бы не захотел бы упустить её, говоря своему старшему коллеге, что его действия возмутительны и аморальны.  

Группа подавляет личные сомнения

Деятельность группы диктуется тем, что члены группы говорят друг другу. Иногда они испытывают сомнения по поводу деятельности группы, но воздерживаются от того, чтобы высказывать их вслух, и всё продолжает идти своим чередом как если бы никаких сомнений не было.

Социальные психологи давно поняли, что группа — это нечто большее, чем сумма её частей. Исследования показывают, что группы часто отдают предпочтение более рискованным решениям, чем отдельные участники в среднем. Более того, группы принимают решения на основании того, что объединяет их членов, а это сильно отличается от того, что те думают. Гарольд Стассер и Уильям Титус продемонстрировали, что группы иногда принимают плохие решения, даже когда у них есть вся необходимая информация. В одном исследовании две группы должны были выбрать лучшего из двух кандидатов. Каждый член группы имел информацию об обоих кандидатах. А дополнительную информацию в пользу одного из кандидатов, Андерсона, исследователи разделили между разными членами группы. Незначительное количество информации в пользу другого кандидата, Бейкера, было известно каждому. Если бы члены группы сопоставили то, что было известно каждому из них, они бы осознали, что Андерсон однозначно лучший кандидат. Однако вместо этого группы лишь говорили о том, что было и так известно всем, и, как следствие, выбрали худшего из кандидатов.

Сомнения и несогласие в группе подавляются. Пример террора, развёрнутого после Великой французской революции, показывает, как может эскалировать насилие, когда сомнения замалчиваются, а в публичных заявлениях выражается революционный пыл. Террор был направлен против предположительных врагов революции, а революционное правительство было одержимо борьбой с внутренними врагами, предположительно предававшими дело революции. В итоге, парадоксальным образом, члены правительства сами оказались наиболее вероятными жертвами террора. Критиковать революцию или подвергать сомнению репрессивные меры означало навлекать на себя подозрение. Члены трибунала стали пытаться перещеголять друг друга в громких заявлениях о необходимости более жёстких мер, ведь только такие заявления могли обезопасить их от обвинений в излишней снисходительности. Поскольку озвучивались только самые радикальные идеи, градус насилия постоянно возрастал. Из-за страха друг перед другом лидеры всё больше ожесточались, что вселяло ещё больше страха. В итоге большинство из них были убиты.

©Roy Baumeister

Это сокращённая версия книги. Оригинал можно почитать тут.