Вирус неизвестного кибертеррориста приводит к серьёзной аварии на атомной электростанции в Гонконге, а затем к небывалому росту цен на сою на товарной бирже в Чикаго. Не очень предрасположенные к сотрудничеству правительства Китая и США инициируют совместное расследование, которое с китайской стороны возглавляет офицер киберкомандования Чен Давай (Ван Лихом), настойчиво требующий в команду экстраординарного кодера Николаса Хэтэуэя (Крис Хемсворт). Здоровенный красавец мотает тринадцатилетний срок в калифорнийской тюрьме, и, по всей видимости, был некогда половиной хакерского дуэта: вредоносный код, как бы ради забавы написанный им в годы учёбы в Массачусетском технологическом институте, был доработан незнакомцем и послужил основой вируса. Осознавая свою исключительность, Хэтэуэй выторговывает у американской стороны снятие всех обвинений в случае, если поможет взять неуловимого взломщика.

В группу также входят симпатичная младшая сестра Давая (Тан Вэй) — хакер и восходящая звезда киберобороны Шанхая, федеральный маршал (Холт Маккэллани) и строгая чёрная женщина из ФБР (Виола Дэвис) — специалист по финансам и эксперт в области социальной инженерии. В Гонконге они выходят на след помощника таинственного блэкхэт-хакера — ливанского наркоторговца с военным бэкграундом Элиаса Кассара (Ричи Костер), после первого прямого контакта с которым охота начинается уже на Хэтэуэя и его друзей.

Пролог «Кибера» подталкивает к мысли, что признанному классику американского кинематографа Майклу Манну впервые начинает изменять вкус. Компьютерная визуализация беспроводных сетей, спутниковые снимки планеты, внутренности системных блоков и маршрутизаторов, по которым путешествует вирус, прежде чем отыскать «крысиную дыру» в системе удалённого администрирования АЭС, — подобные излишества ещё вписываются в ленты позднего Люка Бессона или какого-нибудь Пола Андерсона, но уже вряд ли являются показателем высокого кинематографического стиля. И именно эта режиссёрская вольность, затеянная ещё и ради того, чтобы навести лоск в трейлерах, является капканом как для нетренированного зрителя, так и для язвительного критика. Приготовьтесь, будет жёстко.

Как и прежде, Майкл Манн состоит в сложных отношениях с традиционной драматургией, не приемлет никаких сценарных условностей, не поясняет действия и не смакует детали.

Как и прежде, Майкл Манн состоит в сложных отношениях с традиционной драматургией, не приемлет никаких сценарных условностей, не поясняет действия и не смакует детали, но в своей бескомпромиссности его «Кибер» открывает какие-то пугающие грани реалистичности и двусмысленности. С первых же минут главные герои нагло пользуются интеллектуальным превосходством, гнут свою линию, темнят, дерзят и уклончиво отвечают на вопросы, затевая мини-игры внутри одной большой игры и, похоже, слегка заметая былые косяки. Их мысль опережает действие, в то время как зритель будет запаздывать. В своей голове Давай вытаскивает Хэтэуэя из тюрьмы ещё до того, как произносит эту мысль вслух, а когда перед ним плюхается секретное досье на Хэтэуэя (мол, посмотри, что твой дружок натворил), он едва проявляет к нему интерес — во-первых, потому что задача-то фактически решена, а мозг уже просчитывает дальнейшие действия, а во-вторых, потому что ФБР даже не догадывается о масштабе личности.

Хэтэуэй читает в тюрьме Бодрийяра, учится думать внесистемно и заранее прогнозирует для себя исход большой игры (как говорил в подобных случаях герой одного фильма, «если мысленно я проник внутрь, остальное уже дело техники»), однако дезориентирован и не сразу находит мотивацию к действию. Мотивацию для Хэтауэя заинтересованный Давай привозит с собой, накануне уведя из–под носа у очередного зануды.

Острый ум Манна (по словам самого режиссёра, просчитывающий следующий фильм во время текущего), позволил ему эффективнее многих (и как следствие — эффектнее) обращаться с голыми цифровыми технологиями. «Кибер» — кино в том числе про него самого, Манн в некотором роде является хакером от режиссуры, тем более что широкое значение хакерства как раз подразумевает экспертные знания в любой области. Его уровень профессионального мастерства сравним разве что с такими навыками, как быстрое программирование или взлом без использования компьютера (и это, и многое другое показано в фильме неглупо и достоверно, что, конечно, вызывает едкое раздражение у тех, кто считал себя осведомлённым в сфере сетевой безопасности).

В «Кибере» импрессионист Манн сокращает дистанцию между экраном и зрителем до минимальной. Почти вся картина построена на крупных планах и нарочито небрежных движениях камеры.

В «Кибере» импрессионист Манн сокращает дистанцию между экраном и зрителем до минимальной. Почти вся картина построена на крупных планах и нарочито небрежных движениях камеры, а плохая освещённость кадра и шлейфы от неоновых вывесок — всё то, что другой специалист посчитал бы техническим браком, используется как художественный приём. Драка в ресторане — молниеносная и жёсткая — снята в расфокусе и так близко, будто стоишь за спиной Хэтэуэя. Перестрелка в припортовой зоне разыграна с невероятной энергетикой и невиданным эффектом присутствия — камера прижимается к земле, герои под подавляющим огнём жмутся к грузовым контейнерам, а звук от ударов, с которым пули вонзаются в металлическую обшивку, ощущается уже над собственной головой и заставляет вжиматься в кресло.

И хотя подобные трюки нащупывались режиссёром ещё в «Полиции Майами», вольным сиквелом которой прикидывается «Кибер», здесь экшн-секвенции раскручиваются до невероятных скоростей, хотя они никогда не были самоцелью режиссёра. И дело также не в выразительных средствах и пресловутой атмосфере кибернуара — высоких технологиях на фоне низкого уровня жизни, урбанистических пейзажах и абстрактных электронных саундскейпах. Новый фильм Манна настроен во всех смыслах радикальнее — он ещё более образный, мрачный и злой.

Мы позволили технологиям одурманить себя, стать частью нашей жизни. Мы утратили чувство реальности.

Зло — мы сами. Мы позволили технологиям одурманить себя, стать частью нашей жизни. Мы утратили чувство реальности. Мрак внутри самого Хэтэуэя копится, чтобы затем выплеснуться с особой ненавистью. Финальный поединок в «Кибере» — что-то вроде ритуального танца, пробуждающего древнее зло, — то самое чувство реальности, которое Хэтэуэй некогда утратил (и очутился за решёткой), и которое должно победить другое зло. То чувство, которое утратили герои прежних картин Манна, такие, как Нил Маккоули или Джон Диллинджер.

«Кибер», пожалуй, ещё и первый «идейный» фильм Манна. Персонажи порой открыто проговаривают определённые посылы (вроде того, что пора сотрудничать с китайцами), а в самом начале режиссёр даёт ключи к понимаю фильма, причём так же, как это делает главный последователь Манна Кристофер Нолан в «Интерстелларе», — через корешки книг на полке. И хотя оба режиссёра формально не продюсировали последние ленты друг друга, заметно, что и «Кибер», и «Интерстеллар» имеют громадное количество точек соприкосновения. На идейном (мы сами должны спасти себя), на структурном и техническом уровнях (вплоть до сюжетных «встрясок» для зрителя; во избежание спойлеров — без конкретики); недаром производством обеих картин занималась Legendary Pictures, а в прошлом году Манн и Нолан впервые соизволили посетить Comic-Con.

Но если в финале «Интерстеллара» Нолан находит ключ к спасению, то в «Кибере» Манн вырисовывает более прозаическую картину — мы не решаем проблемы, а всего лишь меняемся ролями — сегодня ты охотник, завтра — жертва, а грань между добром и злом стёрта. Хотя оба режиссёра твёрдо сходятся в одном: любовь — единственная сила, способная противостоять пространству и времени.

Дмитрий Посиделов, GlobalTrash.ru

Текст впервые опубликован в журнале «Перемотка»