Если и можно адекватно ответить на вопрос «чем современная музыка хуже музыки прошлого?», то лучшим аргументом будет: музыка утратила идеализм. Утопизм. Оптимизм. Предчувствие перемен. Веру в завтра. Однако речь не о пресловутом кризисе модернизма и инновациях в музыке, речь о более приземленных и, пожалуй, важных вещах — буквальном отсутствии ощущения, что культура способна вдохновлять. Речь о том странном, редко объяснимом эффекте, который производит лучшая поп-музыка, заставляя вас чувствовать себя преодолевающим все преграды големом, прямо как чувствует себя героиня Реджин Шассан в песне «Sprawl II».

Самый странный симптом нашего времени — отсутствие эйфории даже в cфере тех социальных феноменов, что вызвали сейсмическую реакцию на радость их адептов. Всем левым скептикам, заявлявшим в начале 10-х, что социальные изменения стало невозможно вообразить, можно возразить как-минимум лавинообразными #metoo и BLM. Да, все эти явления быстро были коммодифицированны, но всё-таки они состоялись и продолжают оказывать глубокое воздействие на западную (и не только) культуру. Однако, несмотря на определённые успехи этих социальных инициатив, ни одна из них не сопряжена с идеализмом, утопизмом, оптимизмом и далее по списку. Посмотрите на лица демонстрантов вчера и сегодня. Раньше, когда ситуация была под меньшим контролем обычных людей, вера в завтра отражалась почему-то сильнее, что в лозунгах, что в улыбках, что в песнях и книгах. Сегодня лица скривились в ресентиментах. Поиск виноватых приводит к победе над ними, но не к катарсису победивших. Эта странная полярность хорошо отражена в современной культуре — практически вся музыка звучит меланхолично, в ней нет былой энергии и фонтанирующего оптимизма по изменению чего бы то ни было. Как много вы можете вспомнить по-настоящему оптимистичных песен последних лет? «Alright» Ламара? Допустим, но величие этого гимна заключается в победе одной группы людей над другой. Это утопия, но не всеобщая. А сколько при этом вы можете вспомнить меланхоличных песен, игнорирующих какую бы то ни было коллективность?

Музыка буквально замедлилась. Её нынешняя темпоральность — прямая реакция на страх перед постоянными переменами и кризисами, с которыми сталкивается современный мир: от финансовых и политических до кризиса здравоохранения и экологического предапокалипсиса. Если мир без тормозов катится в тартарары (ох, знали бы мы — прим. автора, 18.03.22), то симптоматичным видится желание замедлить вообще всё что возможно. Однако эта реакция глубоко консервативна, она не предлагает исправить ситуацию, она попросту абстрагирована. Не говоря уже о том, что музыка полностью измельчала — спасибо всем цифровым погремушкам, вызывающим беспрерывный выброс дофамина и, тем самым, полностью вычистившим из голов все требования от музыки, кроме развлечений (и немного социального формирования). Это — прогноз на ближайшие года. Это — неоспоримая реальность последней декады.

Какое отношение всё это имеет к Arcade Fire?

Почти странно, что третий альбом главной канадской группы XXI века открыл 10-е. Кто бы мог подумать, когда Arcade Fire вручали Грэмми за пропитанный идеализмом «The Suburbs», что к середине десятилетия поп-музыка будет пропитана циничным трэпом?

Конечно, в 2020 Грэмми за лучший рок-альбом получили Сage the Elephant — ещё одна группа, что всем обязана инди-року и хипстерам 00-х. Однако никому и в голову не придёт называть их альбом «Social Cues» определяющим эпоху или хотя бы год (напомню, что в 2020 в самых престижных номинациях победила Билли Айлиш, а Тайлер Оконма получил статуэтку за лучший рэп-альбом — куда более важные артисты момента, чем американская рок-группа). В свою очередь в 2010 канадцы получили приз за лучший альбом года вообще (+ за лучший альтернативный альбом), обойдя в номинации Леди Гагу. На фоне Arcade Fire лауреатами преимущественно стали уже давно состоявшиеся звёзды в диапазоне от Нила Янга до Эминема. В общем, абсолютно заслужено Arcade Fire правили балом.

Впрочем, победа Arcade Fire произвела настоящий шок: исполнители инди-рока редко получали признание на «Грэмми», не говоря уже о победе в категории «Альбом года». Поэтому, когда группа, более популярная в блогах, чем на радио, стала победителем в номинации «Альбом года», многие отправились в интернет, чтобы выразить свое негодование. В Tumblr даже появилась ветка обсуждения под названием «Who is Arcade Fire??!». Остервенелые инди-киды даже публично критиковали тех, кто признавался в незнании группы.

Помимо того что инди-рок группа обошла мастодонтов и Кэтти Перри, аномальной эту ситуацию делало содержание альбома. «The Suburbs» предельно нетипичный для XXI века (даже для 2010) магнум-опус. А ведь именно тогда забродили разговоры о том, что такие громкие определения как «магнум-опус» безнадёжно устарели: мол, рок как форма эпоса остался в прошлом. И вот на сцене объявляются никому неизвестные канадцы, записавшие по-настоящему эпическое произведение.

Безусловно, почти вся гитарная музыка начала века находилась в долгу у инди-рока. Но если иные артисты вроде MGMT звучали как очевидно инди-коллективы, инфицированные богемным подпольем Нью-Йорка, другие брит-попом (Arctic Monkeys) или пост-панком (Franz Ferdinand), то Arcade Fire не были похожи на инди-группу вовсе. Дело не только в том, что канадцы выделялись на фоне остальных хипстеров (из более-менее видных групп с AF можно сравнить, пожалуй, только Edward Sharpe and the Magnetic Zeros) громадным составом и пионерством в получении премии, но и самой музыкой.

Что делает «The Suburbs» таким мощным так это его реформирующая сила — это музыка не о депрессии, а о её преодолении. Это надежда первых строчек «Waterfall» и «This Is The One» Stone Roses, ставшая содержанием всей пластинки, это гражданский пафос Спрингстина перемешанный с пригородной меланхолией The Cure, это размах Waterboys с ласковостью самых лиричных вещей The Smiths. В общем, в музыке Arcade Fire — локомотивная сила «Поезда в Огне» БГ, но с обеспеченной системой пожарной безопасности (кстати говоря, посмотрите, как БГ дал жару уровня AF в их родном городе, но задолго до рождения группы).

Что интересно: все эти и многие другие референсы никогда не становились поводом для обвинения группы в потворстве ретромании, критика которой как раз набирала силу в те года. Напротив, люди обращали внимание на схожесть условного «Modern Man» с репертуаром The Police или «Sprawl II» c мерцающей диско-эйфорией Blondie как на передачу эстафеты: в Arcade Fire видели преемников (тем более, когда так много великих артистов прошлого потворствовало AF), крепко взявших факел поп-культуры, поднеся его высоко к небу — они будто брали лучшее из музыки прошлого и старались не столько вспомнить её, сколько проявить акт незабывания. Их музыка в лучших проявлениях чистая унаследованная воля. Иными словами, обещание, которое давала (и, судя по всему, продолжает давать) их музыка важней, чем схожесть музыкальных рисунков с былыми титанами. Обещание, которое поп-музыка давала на протяжении многих лет. Вы сами его знаете: завтра — возможно.

Те редкие критики, что невзлюбили Arcade Fire как один сходятся во мнении, что Батлер поёт о любых вещах так, будто мир находится на грани конца света. Но разве это качество не делает Arcade Fire столь современными? Важнее нюансы: большая часть артистов, сверяющая свои часы по часам судного дня, предвещала неминуемую катастрофу и, как правило, без возможности её остановить. Справедливо. Трудно видеть луч света в темном царстве, когда явные источники света отсутствуют. Но Arcade Fire решили, что сами станут таким источником. В общем, скромность — явно не та черта, которую эта группа разделяет с другими инди-командами.

Да и потом, пока все хипстеры «танцевали под Joy Division и праздновали иронию», Аrcade Fire были преданы такому старомодному понятию как «серьёзность». Можно долго гадать, что в группе нашли артисты вроде Боуи, Бирна или Боно, но Arcade Fire явно произвели на них впечатление (существует даже легенда, что Боуи выкупил большую часть копий «The Suburbs», чтобы продвинуть группу в чартах). Впечатление или вдохновение — почти забытые в начале 10-х слова, умершие примерно в тот момент, когда Джеймисон провозгласил эрозию аффекта. Пока все молодые пижоны неосознанно вторили теоретику постмодернизма, Arcade Fire пришли, чтобы растопить сердца людей.

Это неутолимое желание вдохновить людей прослеживалось не только в песнях, но и перформативно: только ленивый не отмечал, с какой детской радостью участники группы меняются инструментами на сцене и всячески веселятся. Такой ли большой музыкальный вес вносит Уилл Батлер, когда прыгает по сцене с барабаном, ударяя в него что есть мочи? Многое ли можно сказать об его игре сугубо в музыкальных терминах? Едва ли. Однако сила в образе. Больше смотря на него, чем слушая, я вспоминаю легенду о Джойбое — вест-индском персонаже, олицетворяющим человеческую потребность танцевать, петь и ликовать. По легенде он родственник Повелителя танцоров, который вдохновляет людей проводить фестивали в холодных странах. Джойбой постоянно улыбается всем невзгодам и проблемам человечества, вылечивая людей, отбивая непреодолимый ритм на своем барабане. Тот, кто слышал музыку Джойбоя, начинал отплясывать и подпевать до тех пор, пока с его плеч не падал черный плащ отчаяния. Любой человек, бывавший на концертах Arcade Fire не даст соврать — примерно так и действует на толпу не только их музыка, но и сценическое присутствие. Однако и те, кто никогда не бывал на их шоу могут прочувствовать всё тоже самое, ограничиваясь прослушиванием песен в наушниках.

Если вы живёте где-то вдалеке от центра страны, то попробуйте пройтись по улицам города, слушая «The Suburbs». Этот опыт вряд ли будет похож на прослушивание любой другой инди-группы, певшей о стенаниях в гибельном пригороде. Возможно, вы увидите всё тот же «прибрежный городок, что забыли закрыть» как в «Sunday» Моррисси, но другими глазами: не мизантропическими, а глазами безумца-архитектора, достигшего того уровня свободы, что одним взглядом способен перекрасить каждую до боли знакомую улицу из асфальтного в прежде не открытый цвет.

По большому счёту, инди — самый плохо подходящий термин для этой группы. Несмотря на то что на заре карьеры AF были подписаны на инди-лейбл Merge Records, сам термин «инди» исконно означал не только чистоту бизнеса, но и маркировал условную скромность исполнителей (а ещё перформативную, если взять во внимание The Smiths или Beat Happening и техническую — Jesus and Mary Chain, Membranes, С86 и т.д.). Культ невинности был симптоматичной реакцией на 80-е, с одной стороны, корпоративные (пронизанные инициативами вроде Live-AID), а с другой, попросту пышущие пафосом и витальностью, чему хороший пример недоделанный жанр, получивший название Big Music (представьте «Heroes» Боуи в исполнении Спрингстина и добавьте к нему скрипок). Особенно показательна в этом смысле Big Music потому что инди было её полным антиподом — small music, если угодно. Ответственна за название группа Waterboys своей одноименной песней. Так вот Arcade Fire напоминают пресловутую Big Music в разы больше, чем любого независимого юнита из любимых им артистов — в диапазоне от New Order до The Smiths.

Неслучайно, что Алан Макги (тот самый, что основал Creation Records и не понаслышке знающий, что инди-культура умирает при перспективах большой группы) открывал свою статью о Waterboys в The Guardian с фразы: «Когда я впервые услышал Arcade Fire , моей первой мыслью было: «Это что, новая песня Waterboys?»».

Действительно, параллелей хоть отбавляй: дух трубадурства, христианская символика, эпичность как синоним интимности, и, на худой конец, Боно в общих друзьях. Последний пункт, пожалуй, стал для Arcade Fire решающим. Впрочем, не только для этой группы.

Становление новыми U2

Победа Arcade Fire стала большим прорывом и для других артистов. В следующем году Bon Iver получил награду в номинации «Лучший новый исполнитель» . Инди-поп one-hit-wonder Gotye выиграл «Запись года» в 2013 году, прежде чем снова исчез в безвестности. Beck выиграл «Альбом года» в 2015 за «Morning Phase». Black Keys бесчисленное количество раз появлялись на церемонии с 2010 года. Эти победы означали более масштабный культурный сдвиг: во многих отношениях инди-музыка стала мейнстримом.

Отчасти это связано с тем, что инди-музыка продавалась невероятно хорошо в 2010 году. Второй альбом Vampire Weekend «Contra» и «The Suburbs» дебютировали под номером 1 в Billboard. Жанр также достиг художественного апогея; В том же году были выпущены «The Age of Adz» Суфьяна Стивенса , «Halcyon Digest» Deerhunter и «Teen Dream» от Beach House. Инди-музыка имела больше культурного значения, чем когда-либо: знаменитое «прощальное» шоу LCD Soundsystem в Мэдисон-Сквер-Гарден в апреле 2011 года, последовавшее за их альбомом 2010 года «This Is Happening», прошло под знаком чуть ли не концерта эпохи.

Инди-музыка определенно претерпела некоторые изменения. Как я уже отмечал, «инди» не очень подходит Arcade Fire, но после их успеха аналогично можно сказать про любую группу: Interpol и Bloc Party теперь подписывались на крупные лейблы. Death Cab for Cutie переехали с лейбла Barsuk Records в Сиэтле на Atlantic. Впоследствии The Shins перешли из Sub Pop в Columbia, как и сами Arcade Fire перебрались из Merge Records в Columbia.

Неслучайно, что LCD Soundsystem, Vampire Weekend, Bon Iver, Arctic Monkeys и, конечно же, Arcade Fire, числились одними из самых громких имен на крупнейших фестивалях последних лет. Незадолго до успеха канадцев летние фестивали дошли до стадии, когда хедлайнерами выступали одни и те же группы, такие как Foo Fighters, Blink-182, Muse или Red Hot Chili Peppers, и казалось, что они просто чередуются. Казалось, что на горизонте отсутствует новое поколение групп, достигшее точки, когда оно могло бы сместить былых хедлайнеров. Arcade Fire стали пионерами на этом поприще.

Но с расширением арен в самом творчестве Arcade Fire становилось все меньше той чуткости, которая сделала «The Suburbs» великим альбомом. Следующая пластинка «Reflektor» стала смелым и уверенным шагом вперед: Arcade Fire, пожалуй, больше чем любая другая стадионная группа вспомнила о политической силе музыки мигрантов, кардинально изменив звучание в сторону танцев. Возможно, «Reflektor» стал самой крепкой в музыкальном плане работой, но и ему и, тем более, следующему альбому «Everything Now» не хватало прицельной к обычной жизни страсти, что буревала в «The Suburbs».

В отличие от других работ, «The Suburbs» в целом кажется одним из самых личных высказываний Arcade Fire. В то время как «Neon Bible» критиковал диктат, технологии и протестантское лицемерие, «The Suburbs» — это размышление о юношеском опыте Уина и Уилла Батлеров, выросших в Вудлендсе, пригороде Хьюстона. Хотя в альбоме есть моменты экзистенциального обезвоживания из–за власти корпоративной культуры («Modern Man», «Deep Blue»), Уин Батлер, Режин Шассан и компания проводят большую часть 64-минутного хронометража альбома, размышляя о глубоко личных вещах. Несмотря на звуковое масштабирование, «The Suburbs» делает упор на индивидуальное повествование.

Смена оптики, впрочем, не проблема. Тем более, что вечно петь о юности (частично, этому же посвящен и первый альбом группы) попросту невозможно. Проблема же в том, что Arcade Fire выбрали тематически вместо зарисовок пригородной волокиты. Все больше и больше они превращались в новых U2: в очередную группу широкого жеста, где внимание к повседневности вымещалось космополитной патетикой и леволиберальными трюизмами. Если, скажем, любая песня в «The Suburbs» (как и в «Funeral») запросто могла заставить слушателя встать на место героев песен, то есть заставить почувствовать себя внутри альбома, то в дальнейшем этот эффект улетучился. Можно долго и крепко жать руку Батлерам за репрезентацию интересов миноритес, вот только проблема в том, что это уже был взгляд извне. «We Exist», возможно, даст понять слушателю, что «Они живут, погружённые в свои заботы, делая все так, словно мы не существуем», вот только едва ли сможет поставить слушателя на место героя и столкнуть со всеми его проблемами.

Но, очевидно, группа, которая сразу тянулась к масштабированию не могла обойти стороной этот капкан. Вопрос в том, почему мы говорим Arcade Fire «да», а другой леволиберальной (читай: полумерной) музыке «нет»? Почему Arcade Fire мы можем простить то, что не можем U2 и прочему буржуазному бунту? Возможно, дело в том, что канадцы при всем своем пафосе и ревайвеле героизма все же не забывают о том, что они все еще люди, как и их слушатели. Ведь даже на сомнительном «Everything Now» есть проникновенная, сумрачная «Creature Comfort». Возможно, потому что Arcade Fire умеют не только геройствовать, но и веселиться. Возможно, потому что контекст, в котором оказались Arcade Fire, невольно выставил их в более привлекательном свете, чем первых стадионных глашатаев в 80-х. Возможно, нам все еще хочется, чтобы обещание, данное Arcade Fire исполнилось, а их воля была унаследована. Может быть, все еще хочется верить, что цинизм уступит место чему-то более доброму. Но что точно — у других групп попросту нет такого заражающего оптимизмом музыканта как ударяющего в огромный барабан Уилла Батлера.