Этот текст входит в книгу «Тактики улиц, стратегии города. Политическое искусство во время консервативного поворота», которая только что вышла при поддержке фонда Розы Люксембург. Книга стала результатом трёх событий, прошедших в Казани, Самаре и Перми в 2017-м и 2018-м годах и объединивших опыты искусства, критической теории и активизма. Книга регистрирует практики уличного искусства, художественного исследования, акционизма, стрит-арта, перформанса и современного танца последних лет, опираясь на политическую, эстетическую, этическую мысль, институциональную критику, постколониальную, феминистскую, квир-теорию. Это и каталог, и публикация результатов коллективного исследования, которое участники упомянутых трёх фестивалей вели всё это время. Публикуемый ниже текст задаёт рамку анализа событий, описанных в книге.

По ссылке вы можете найти содержание книги.

Редакторы: Павел Митенко, Антон Польский

Вёрстка: Лена Зайкина

Авторки/ры: Саша Алексеева, Ольга Алексеева, Наиля Аллахвердиева, Андрей Бажутин, Сергей Баландин, В.Г. Богомяков, Мария Быстрова, Анастасия Вепрева, Сергей Владимиров, Татьяна Волкова, Арт-группа ЖКП (Жизнь как перформанс), Пётр Иванов, Иван Исаев, Стани Камбо, Иван Козлов, Андрей Кочетков, Татьяна Кочеткова, Юрий Куроптев, Павел Митенко, На грани (экологическая платформа), Катрин Ненашева, Движение Ночь, Роман Осьминкин, Дарья Плохова, Полина Путякова, Мария Покровская, Антон Польский, Ольга Резникова, Свята Ро, Дарья Серенко, Иван Стрельцов, Анна Суворова, Сундуй-оол Сылдыс, Тиккун, Альфия Хабибулина, Светлана Чернова, М.Г. Чистякова, Даша Юрийчук, Группировка eeefff.

Если вы хотите получить книгу для вашей библиотеки, свяжитесь в фейсбуке с Pavlo Mitenko или Make Makovich и отметьтесь в таблице.

Современная политическая ситуация в России связана с мучительной сложностью свободного выражения. Что же выбрать из оставленных нам депрессии, конформизма или переосмысления привычных форм политики? Используя понятия «стратегии» и «тактики» Мишеля Фуко, мы обнаружим интернациональный тактический поворот в освободительной политике. Эти же инструменты помогут совершить анализ публичности в полноте её политического и эстетического аспектов, равноценных для освобождения. Сначала я очерчу конфигурацию российской ситуации, затем кратко прослежу развитие интернациональной революционной мысли в отношении стратегии и тактики после 1968-го и, наконец, на примере акции «ЯнеБоюсьСказать» покажу возможности лавирования в локальной цифровизированной публичной сфере.

Публичность между тюрьмой и развлекательным комплексом

Акционистские, художественные или активистские группы… спустя несколько лет после участия в них ты спрашиваешь себя — что от них осталось кроме воспоминания об аффекте или выгорании? Иногда участие в таких инициативах действительно воодушевляет, а иногда, напротив, предполагает наслаждение, отложенное до счастливого финала. Но, как правило, группы не достигают поставленной цели, если ей не является карьерный рост, публикация или «привлечение общественного внимания к проблеме», то есть вещи институциализированные или предсказуемые и едва-ли достаточные для того, чтобы стимулировать былой драйв, который в них теперь упакован. Но, возможно, циничный, пессимистичный и, в конечном итоге, нигилистический отказ от «иллюзий», принимаемый как естественный ход жизни, не является единственным исходом стремления к освобождению.

Лишь одной стороной касающаяся вопросов карьеры, в глубине эта проблема инициирована этико-эстетическим императивом идти до предела собственных возможностей или не отступаться от своего желания, который можно аттрибудировать Ницше, Делёзу или Лакану, как бы эти мыслители не расходились в способах его реализации. Проблема заключается в том, что ряд достижимых для этого желания целей задаётся внешними институциональными и медиа структурами — сексистскими, исключающими, садистскими, то есть в большей или меньшей степени подавляющими — на которые даже наиболее утверждающие аффектированные группки почти не способны влиять. Следовательно, необходимо внимание по отношению к политическому и институциональному фону, задающему последствия, а значит и смысл наших стремлений.

Всё более необходимым в процессе творения власти и штамповки её форм становится антагонист мрачного палача: утверждающий новые ценности и свободы художник

Действительно, мы существуем сегодня на фоне общеконсервативных тенденций, цензуры, сворачивания свободы высказывания, ограничительного законотворчества, запугивания населения и легитимации страха. Власть всё чаще примеряет костюм ключевого персонажа консерватизма: пессимистичного и циничного палача-моралиста [1]. Значит, всё более необходимым в процессе творения власти и штамповки её форм становится антагонист мрачного палача: утверждающий новые ценности и свободы художник. Среда его обитания, сфера искусства, предоставляет последнее убежище публичному сопротивлению. Но даже наиболее прогрессивная её часть сформирована частным капиталом и существует в контексте личных интересов небольшого количества конкретных людей. В частности семейные отношения владельцев одной из структурообразующих институций в области современного искусства в России, а именно музея «Гараж», заметно сказались на его деятельности. И если такие учреждения предоставляют большую свободу высказывания, то проблемы, которые испытывают их работники и посетители, вытекают из неолиберального характера их функционирования. То есть публичная активность в России оказывается включена на разных уровнях власти либо в авторитарные и консервативные, либо в более прогрессивные, но неолиберальные и неоколониальные [2] стратегии.

Для выхода за пределы узкого ряда жизненных перспектив необходимо не только конструирование стратегий (художественных, академических, активистских) в рамках существующего социального обрамления, но тактическая пересборка всего ансамбля, включающего элементы высказывания, концептуализации, групповой вовлечённости, жизни сообщества, институционального фона и политического климата сразу. Например, как это сделала администрация пермского музея современного искусства ПЕРММ. Музей заключил альянс с низовым экологическим движением и другими городскими сообществами, утверждая ценности, рождённые внутри внутри них, и усиливая голос горожан, которые в свою очередь поддерживают музей [3].

Что такое стратегия и тактика

Здесь я разовью несколько контринтуитивное понимание этих терминов, чтобы далее применить их к анализу современной цифровизированной социальности.

Стратегия и тактика, согласно Фуко, различается как война и армия: то есть ведение боевых действий между государствами (стратегия) и внутренняя армейская организация: поддержание дисциплины, тренировка солдат, их координация (тактика). Анализируя источники, Фуко показывает, что управленцы XVII века рассматривали армейскую тактическую модель как ориентир и для внутренней политики [4] Эти идеи, сформулированные в ходе анализа тюремной системы, он развивает в следующей книге в ходе анализа сексуальности, дополняя фигуру власти-дисциплины фигурой власти-желания. Фуко смещает акцент с суверенитета, институций и закона — то есть с негативного понимания власти как ограничивающей и запрещающей силы, нисходящей от суверена к народу — к рассмотрению соотношения сил, которые пронизывая все уровни власти, складываются в стратегическую ситуацию общества. Эта ситуация кристаллизуется в общественных институциях, пронизанных сеткой власти и пытающихся интегрировать её, но не источающих и не локализующих её в себе [5].

Как мы уже видим, Фуко предлагает скорее тактический, то есть исходящий из локальной игры сил политический анализ. Однако, согласно Фуко, любой «локальный очаг» не может существовать без вписывания в целостную стратегию, и напротив, любая стратегия не существует без опоры на соотношение сил, складывающее её, как пазл. «Следует думать о двойном обусловливании: стратегии — специфичностью возможных тактик, а тактик — стратегической упаковкой, которая приводит их в действие» [6]. Согласно Фуко, множественные очаги сопротивления существуют здесь и там в общем стратегическом поле власти, играя в нём активную роль. Есть процесс подчинения, в ходе которого игра сил оказывается интегрирована в государственные институции, а тела вписанными в них; но существует и процесс освобождения, производящий стратегическое кодирование очагов сопротивления и создающий таким образом возможность восстания[7].

Фуко был одним из мыслителей, кто много сделал для изменения политического анализа со стратегического на тактический. В освободительной политике начала ХХ века доминировал стратегический подход к политическому анализу, исходящий из верховной власти и направленный на её захват. Этой цели были подчинены различные тактики: отношения внутри организации, способы агитации, отношения организации с «массами». Поворотным стал 1968-й год с его революцией без революции. С точки зрения классической политики, революции тогда не случилось, поскольку власть осталась в руках Де Голля, но сложно отрицать, что революция произошла в самом понимания власти и критериях свершённости восстания. Жиль Делёз произнёс знаменитую фразу о 68-м: «Это было революционное становление без будущего революции» [8]. Эта фраза может быть понята таким образом, что будущее революции, подчинение себя её цели, то есть стратегический ориентир в политике, сменяет новый ориентир: «становления революционером», новая революционная тактика. Однако, для Делёза речь идёт не об инструментальном подходе; становление революционером есть чистое становление, захватившее людей, это возможное, которое непосредственно трансформирует реальное. Это изменение самого непосредственного переживания жизни, изменение в жизни, как она дана нашему восприятию. Противопоставляя Становление и Историю, Делёз и Гаттари пишут о мае 1968-го как о «чистом событии, свободном от любой нормальной или нормативной причинности» [9]. Люди получали опыт, после которых уже невозможно вернуться к прежней жизни. Конечно, мы можем оценивать наши поступки, наши успехи, исходя из объективных, ощутимых результатов, и это важная сторона вещей. Но если мы теряем из виду непосредственную данность жизни, то лишаемся чего-то очень важного в понимании революции. Развивая идеи Фуко и Делёза-Гаттари, коммунары из Тиккун предлагают исходить не из далёкой цели и того, что мы должны сделать для революции, а из локальной тактики, того, что мы можем сделать сейчас; они предлагают помыслить цель, то есть стратегию как другое средство, то есть другую тактику.

Мы исходим не из далёкой цели, подчиняя ей коллектив, а начинаем с того состояния отношений, которое уже существуют в в нём

Мне представляется, что волна революций, начавшаяся в Тунисе в 2010-м году делает новый шаг в реализации этого понимания революции, сформулированного интеллектуалами 68-го. В активности политических лагерей на центральных площадях восставших городов тактика приходит на место стратегии. Если обыденное понимание предполагает, что мелкие тактические действия следует подчинять далёкой стратегической цели, то в современной политической мысли от Тиккун до Джудит Батлер ориентиром движения является та форма жизни, которой мы хотим достичь и которой достигаем сначала внутри движения. Мы исходим не из далёкой цели, подчиняя ей коллектив, а начинаем с того состояния отношений, которое уже существуют в в нём, мы приводим эти отношения в соответствие с нашими целями и, исходя из этого, совершаем публичные политические жесты. Так тактика становится стратегией, то есть общее направление движения подчиняется локальным нуждам и стремлениям, преодолевая проблему разрыва целей и средств в политике.

Речь не идёт об отказе от стратегического мышления, стоит прислушаться к критике движения «Оккупай», связанной с тем, что развивая тактики внутренней организации, оно не приняло в рассчёт инерционную силу политических институтов. Возможно, «Оккупай» упустило из виду стратегическую ситуацию в обществе, или не смогло сложить это общество в иную стратегическую ситуацию, в результате власть вновь была перехвачена политическими институтами в ходе электоральных процедур.

Социальные сети образуют алгоритмическую складку в описанном тактико-стратегическом поле. Эта складка даёт новые возможности манипуляции мнениями и имеет тенденции к встраиванию репрезентативной политики в коммерческие стратегии, которые становятся всё более проникающими, непосредственно управляя нашим вниманием. Значит, имеет смысл утверждать существование политики, отличной от манипуляции, только там, где социальные сети служат дополнением к оффлайн политике, поэтому такая связка и оказывается под прицелом спецслужб. Фабрикуемые, согласно анализу правозащитников, дела [10] против молодых людей, обвиняемых в создании террористических сообществ, призваны с помощью запугивания населения провести границу между политикой и коммуникацией в тактических медиа. Однако, никто не может помыслить всех возможностей современной комплексной публичности и полностью контролировать её. Завершить этот текст я хотел бы примером удачной хештег-акции, ускользающей и от доминирующих стратегий внешних агентов, и от репрессивных аппаратов консервативной эпохи.

#ЯнеБоюсьСказать

Этот набросок тактического анализа нескольких акций призван продемонстрировать политико-эстетическую полноту публичного действия, восполняя нехватку художественной критики, раскрываемую акционизмом. Так, критика Клэр Бишоп (Бишоп К. «Искусственный ад. Партиципаторное искусство и политика зрительства», 2018) стремится валоризировать изъятие из социальной действительности объектов, жестов, аффектов и дискурсов, совершаемое в художественных институциях. Бишоп рассматривая перформансы Сантьяго Сьерра как «извращение» социального, то есть отклонение от социально признанных целей. Но мыслить разрыв между социальным и художественным можно только затеняя отношений институциональной, то есть совершенно социальной, (микро)власти [11]. Акционисты, напротив, вскрывают эти отношения за институциональной рутиной, действуя в средоточии власти, чтобы поставить её под вопрос. Удерживая интеллектуальное, художественное и политическое измерения, акционизм требует преодоления этого разрыва и в критике. Тактический анализ позволяет мыслить публичное выражение в его полноте, не сводя при этом эстетическую работу к удовлетворению ряда моральных императивов, от слепого подчинения которым предостерегает социально вовлечённое искусство Клэр Бишоп.

Ясно выраженную стратегию демонстрирует акция, проведённая в декабре 1999-го года во время думской избирательной кампании: акционисты неожиданно для караула вбежали на трибуну Мавзолея Ленина и растянули на нём лозунг «Против всех» (1999) [12]. Стратегия их заключалась в том, чтобы посредством агитации за графу «Против всех партий» изменить политическую сцену: согласно существовавшему тогда законодательству, большинство голосов, полученное этой графой, влекло за собой процедуру перевыборов без возможности участия для партий первого тура. В качестве тактики была использована медийная трансгрессивная акция. Это основные черты определяют смысл и значение действия. Затем мы можем анализировать стратегию и тактику организации, высказывания, изображения и распространения информации. Но важно иметь в виду электоральный ландшафт, в котором эти пять фигурок, стоящие с транспарантом на мавзолее и транслированные по центральным каналам ТВ, расставляют акценты в политическом поле, пытаясь склонить электорат к само-освобождению.

Более сложную комбинацию тактического действия, его стратегической апроприации внешними силами, а затем реапроприации самими акционистами показывает «Панк Молебен» (2012) Pussy Riot. В период массовых протестов группа совершает акцию в Храме Христа Спасителя. Стратегия группы едва ли была ясна даже её участницам. Чистая акционистская тактика (форма), доведённая до совершенства заслуживает критики за «тактизм», как когда-то художники русского авангард, хотя и менее заслуженно, подвергались критике за «формализм». Возможно, именно отсутствие стратегического мышления Pussy Riot дало возможность не только оппозиции, но и Кремлю так легко включить их в свои стратегии, интегрировать в свои нарративы. Оппозиция сделала из акции яркий образ авторитарной России, в которой свободомыслящие девушки оказались незаконно брошены в тюрьму. Кремль состряпал пугало, олицетворяющее оппозицию: исчадия ада, «умаляющие духовные основы государства», как написано в постановлении о привлечении девушек в качестве обвиняемых. Взгляды самих девушек — антиавторитарные, социалистические, прогрессистские и симпатизирующие прямой демократии — ясно высказаны ими в интервью, но для большинства людей остались за кадром происходящего, потому что вошли в противоречие с тактикой медийного шока, сконструированной и преимущественно педалированной акционистками. Однако, впоследствии Pussy Riot удалось взять реванш и продолжить акцию, сформировав собственную стратегию освещения положения заключённых в России и помощи им.

«ЯнеБоюсьСказать» тактически демонстрирует локальные и личные истории любви и власти, обнажая устройство микросоциальности

Завершая, я рассмотрю хэштег-акцию «ЯнеБоюсьСказать», чтобы показать как тактический анализ сшивает разрыв между социальным, политическим и эстетическим выражением. «ЯнеБоюсьСказать» запустила в Facebook в 2016-м году общественная активистка, феминистка, журналистка Анастасия Мельниченко. Акция началась в украинско-язычном сегменте интернета и была подхвачена в России и Беларуси. Пользователи сети помещали под соответствующим тегом рассказы о сексуальном насилии. Это повлекло за собой массовое обсуждение аспектов взаимоотношений полов, до того скрытых из–за молчания жертв и насильников. Обсуждение касалось вопросов согласия, прав мужчин и женщин в сексуальных связях, допустимости откровенных высказываний на публике. Акция сняла табу на разговор о сексуальном насилии.

«ЯнеБоюсьСказать» демонстрирует, как тактика приходит на место стратегии, то есть становится ориентиром действия: здесь не тактика подчинена достижению стратегической цели, но стратегия определяется по мере возрастания тактической мощи акции. Это становится возможным, потому что в отличии от вышеприведённых акций «ЯнеБоюсьСказать» непосредственно не связана с представительской политикой и получает большую стратегическую вариативность. И в то же время её устойчивое стратегическое оформление и активацию обеспечивает внепарламентарное и непартийное движение феминизма. Если тактика акционизма первой и второй волны (90-х и 00-х), ведомая стратегией оспаривания верховной власти, была связана с интервенцией в репрезентативное публичное пространство, то тактика современного акционизма и в частности «ЯнеБоюсьСказать» связана с приданием значимости вполне повседневному пространству: вагону метро («Тихийпикет») или ординарной публичности социальной сети. Стратегическая цель «ЯнеБоюсьСказать» также не концентрирована на верховной власти, напротив, акцентирует интимную и повседневную жизнь. Тактическая доминанта заключается в большей самодостаточности локального действия: каждое высказывание уже меняет ситуацию высказавшегося, включает его читателей и близких в процесс переопределения повседневных и материальных отношений, не дожидаясь достижения далёкой цели освобождения женщин. В то время как значимость акций первой и второй волны за пределами личных биографий акционистов медийна и отложена. «ЯнеБоюсьСказать» тактически демонстрирует локальные и личные истории любви и власти, обнажая устройство микросоциальности, изменяя любовные связи, провоцируя ссоры и дружбу, создавая феминистские микро-альянсы и выстраивая оффлайн барьеры перед сексизмом. Тактически та или иная конкретная семья, пара или группа партнёров изменили свой стиль сексуальных отношений. Стратегически через внеэкспертное познание и свободное обсуждение сдвинулись общественные нормы и изменился общественный климат. И были инициированы изменения в законодательстве [13] .

Важно удержать в мысли и политическую и эстетическую грань этой акции. Как и любые действительно политические акты, производимые ей столкновения не являются простым проявлением конфликтности, но несут в себе столкновение разных миров: мира патриархата и мира гендерного равенства, меняя картину общего мира. И это политическое столкновение миров не является одномерным проявлением насилия: оно задействует регистры познания и сочувствия, агрессии и соблазна. Поэтому важно продолжить тактический анализ в эстетическом регистре, целью которого со времён романтиков было исследование свободной игры способностей, достижение равенства между ними и называлось Шиллером «эстетическим состоянием», выдвигаемым в качестве ориентира политического освобождения. Таким образом, от эстетической удачи акции зависит то, является ли акция установлением новой нормативности или атакой на нормативность, перераспределением тел в уже существующей конфигурации власти или изменением этой конфигурации. Стратегия «ЯнеБоюсьСказать» является художественной в том смысле, что разворачивается в рамках авангардного импульса воплощения эстетического состояния в непосредственности политического и позволяет этому импульсу реализоваться законченно, без компромиссов институционального воплощения. Как и в литературном тексте, с его особенной связью с вымыслом, высказывания под хэштегом «янебоюсьсказать» тактически подвешивают отношения между реальным и возможным, запуская свободную игру способностей, однако делают это непосредственно в средоточии социального. Чтобы предоставить силе письма разрушать несвободные формы сексуальных связей и утверждать новые. Чтобы произвести новый опыт чтения, в котором сплав этического, познавательного и сексуального шока соединён с требованием изменения поведения и возможностью такового. Чтобы продолжить пересмотр представлений о публично дозволенной искренности в пересмотре приватно дозволенного взаимодействия. В ходе акции возможность писать и читать тесно связывается с возможностью поддерживать отношениях с теми, кто пишет и о ком написаны эти наполненные аффектом истории. Драматизм описываемых ситуаций и сила сопровождающих их эмоции прорывает границы приличного и запретного, частного и публичного, подталкивая каждую участни_цу акции держать слово о чём-то очень личном и сингулярном, конфликтном и общезначимом, то есть к акту, на который до сих пор имел право лишь поэт. Читая эти истории, лучше понимаешь мысль Рансьера об эстетической революции романтиков, произошедшей в связи с переоткрытием «подлинного Гомера»: «не сочинителя красивых метафор и блистательных образов… Но просто-напросто жителя эпохи, когда мысль не отделялась от образа, как и абстрактное от конкретного. … свидетеля того состояния языка, когда речь была тождественная пению» [14].

Тактический характер «ЯнеБоюсьСказать» позволяет непротиворечиво продолжить художественный импульс предъявления единичного случая в активистском стремлении к ощутимым изменениям общей жизни

Неразличение эстетического значения акции является скорее недостатком критики, чем недостатком усилий её участни_ц, и ставит новые задачи перед эстетическим анализом. Высказывания, сделанные в рамках акции, редко достигают формального совершенства, но история искусства ХХ века постоянно демонстрирует упрощение формы, сопровождаемое её усложнением в аспектах, ещё неразличимых для критического внимания. Для концептуализации таких смещений Клэр Бишоп — впрочем, ограничивающая свой интерес институциональным искусством, — предлагает термины «деквалификации» и «реквалификации» («de-» и «re-skilling»). В визуальных искусствах термин «деквалификации» начали использовать в 1980-х, «для обозначения типа фотографии, ассоциированной с концептуальным искусством: она заменила пикториализм и выполненные со вкусом композиции эстетикой любительской фотографии» [15]. Более радикальным примером являются восьмичасовые фильмы Уорхола, снятые без монтажа и вмешательства оператора. Их реквалификация заключается во включении изображения в более комплексное высказывание концептуального искусства. Художественная критика не замечает «ЯнеБоюсьСказать», потому что не видит агента, взявшего на себя утверждение акции в качестве художественной, тогда отсутствие подписи является её революционной деквалификацией, избавляющей авангардный импульс от тоталитарного драйва. Критика ещё не готова к уловлению событий, действительно коллективных и демократичных: открытых участию любого. Однако, поэтика, возникающая в результате такого хора высказываний, является радикальной реквалификацией, производимой «ЯнеБоюсьСказать», требующей и радикальной реквалификации способности суждения. Чтобы оценить события, возникающие в сочетании социальных стратегий, телесных взаимодействий, выражения аффектов, игры воображения, символического производства, публичного жеста и открытого неизвестному процесса коммуникации, нужно оценивать форму всей конфигурации.

Тактический характер «ЯнеБоюсьСказать» позволяет непротиворечиво продолжить художественный импульс предъявления единичного случая в активистском стремлении к ощутимым изменениям общей жизни. На своей эстетической грани акция несёт творчество новой сексуальности-власти, производимой через освобождение публичного слова и письма, чьё символическое самоуполномачивание продолжается в самоуполномачивании политическом. Как написала исследовательница интернета Полина Колозариди: «Речь жертвы, которая решается говорить, трансформируется. Она становится речью человека, способного действовать и менять ситуацию. В этом и заключается главная задача таких хэштег-акций — сделать историю слабости частью истории силы, а в конечном счёте уничтожить это различие, сам инструмент насилия» [16].

Примечания

[1] Об этом подробнее см. Будрайтскис И., Олейников А. Реакционный дух времени. Разговор о консерватизме, Разногласия 13

[2] Шенталь А. Импорт/экспорт: тезисы о культурном самообеспечении, Разногласия 2

[3] В Перми государственный музей современного искусства, отстаивая своё право на критическое высказывание, тактически опирается на публичную жизнь города, берущую свой импульс в локальной истории, в вовлечённости местных жителей в городскую историю и их готовность отстаивать свои свободы.

[4] Фуко М. Надзирать и наказывать, М.: Ад Маргинем Пресс, 2015, с. 205–206.

[5] Фуко М. Воля к истине, М.: Касталь, 1996, с. 191–192, 197.

[6] Там же, с. 201.

[7] Там же, с. 197.

[8] «C’était un devenir révolutionnaire sans avenir de révolution» Parnet С., Deleuze G. L’Abécédaire de Gilles Deleuze, 1988

[9] Deleuze G. et Guattari F. Mai 68 n’a pas eu lieu

[10] Дело антифашистов, досье

[11] Как написала Микаэла во вступлении к книге-каталогу выставки И — искусство. Ф— феминизм. Актуальный словарь: «…способ производства — это и есть наш язык, то есть наш способ организации отношений друг с другом. Выставка, как и текст, производит коммуникацию. … Работа… состояла не только в исследовании существующего феминистского дискурса и «составлении словаря» феминистских стратегий, но и в выработке своих стратегий общения и организации». Москва, Фонд Розы Люксембург, 2015.

[12] Интервью с Анатолием Осмоловским «Отказаться от иллюзий» для газеты «Объединенный гражданский фронт»

[13] «Как заявил депутат Верховной Рады Борислав Береза, именно под впечатлением от флешмоба группа парламентариев внесла 12 июля 2016 года законопроект о приведении украинского законодательство в соответствие с Конвенцией Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием», «ЯНеБоюсьСказать», статья в Википедии

[14] Рансьер Ж. Эстетическое бессознательное, Спб.: Машина, 2004, с. 29.

[15] См. Bishop С. Black Box, White Cube, Public Space

[16] Полина Колозариди. Мы не умеем говорить о переживании насилия