С 18 апреля по 12 мая 2015 в Центре современной молодёжной культуры «Этаж» (Ленина, 71) проходила персональная выставка Михаила Карлова под названием «Мухобойки». В анонсе было заявлено о связи художественной стратегии Карлова с дадаизмом, концептуализмом и поп-артом, что само по себе уже является новостью в нашем пространстве: мало кто пытается отрефлексировать традицию, в рамках которой он работает. Я попросила художника рассказать подробнее о своем искусстве.

— Михаил, расскажите, какое место этот проект занимает в вашем творчестве? Какими проектами вы занимались ранее и как перешли к тому, что было показано на «Мухобойках»? Будет ли продолжение?

«Мухобойки» — моя вторая персональная выставка. Первая была в конце 2012 года в теперь уже закрывшемся «Friends Club» на Советской. Творческая работа идет постоянно с большей или меньшей интенсивностью. Сейчас я работаю над идеей для следующей выставки — это, скорее всего, будет нечто совсем отличное от того, что я делал ранее.

— Как возникла идея проекта? Почему «Мухобойки»?

Выставка «Мухобойки» состоит из двух частей. Первая часть — это серия из 30 картин, на которых изображены в разных цветовых комбинациях символы «Ягуара» и «Мустанга», логотипы известных автомобильных марок. На каждой картине слева ягуар, справа — мустанг. Основой каждой картины является кусок, вырезанный из большого рекламного баннера, а символы нанесены на обратную его сторону. При этом, так как некоторые из картин экспонируются обратными сторонами, то зритель может видеть и «первоначальное изображение» — псевдослучайным образом кадрированное в процессе нарезки изображение исходного баннера.

Вторая часть — это большой квадратный холст с QR-кодом, в котором закодирован текст. Именно этому тексту выставка обязана своим названием:

— Зачем вам столько мухобоек?
— Очевидно, не для того, чтобы гоняться за мухами.

Сюжет с ягуаром и мустангом родился в результате импровизации, когда я работал в арт-лаборатории «Константа» над серией «C-Sides» (Стороны Цэ), которая была показана на моей первой выставке. В этой серии я рисовал на обратных сторонах старых рекламных баннеров. Одной из таких картин было изображение черных ягуара и мустанга на красном фоне. Со временем я решил сделать из этого отдельную серию.

В целом работа носит не аналитический, а скорее экспрессивно-интуитивный характер и не является выражением какой-то одной четко сформулированной идеи. Это смесь из аллюзий к тотальности рекламы и романтике потребления, стихийному рекламному абстракционизму в пилларах с «заглушками», тиражируемости поп-арта, сюрреализму Рене Магритта и его «Заблудившемуся жокею», обратной стороне вещей, «мобилизации» и технологическому прогрессу, стрит-арту и минимальной живописи цветовых полей. Получается своего рода пазл, из которого зритель может сформировать собственное видение.

Например, одной из интерпретаций может являться идея попытки управления энергиями символов. Здесь энергия, заключенная в одном знаке, помимо человеческого внимания находит и другую цель: соседний знак, тоже обладающий подобной энергией. А точнее, человеческое внимание перенаправляет эту энергию с себя самого на соседний знак, и тем самым знаки приходят во взаимодействие друг с другом, позволяя зрителю дистанцироваться от процесса обмена энергиями. При этом цвет является катализатором этого процесса. Таким образом, из предлагаемой человеку средой роли охотника за символом он превращается в созерцателя охоты одного символа за другим. А, может быть, и вовсе не охоты, а бега в одном направлении. Или все–таки в охотника, но за двумя «зайцами».

— Почему автомобильные логотипы? Какое место в вашей жизни или в жизни вашего социального круга занимают авто данных марок?

Вообще, такого рода идея могла бы воплотиться и с другими символами, с которыми можно было бы создать определенный образ или сюжет. А в жизни моего социального круга, и моей в том числе, эти автомобили почти не занимают места. Я даже не помню, когда я их последний раз видел живьем. Хотя мне нравится рекламный ролик Ford Mustang Shelby GT «Bold Moves». Кстати, там тоже была погоня: за «Мустангом» гналась полицейская машина, но в «Мустанге» был полицейский, а в полицейской машине — водитель «Мустанга».

— Как публика на вашей выставке реагировала на выставленные произведения? Ожидали ли вы такую реакцию?

По-моему, большинство было в недоумении. Не то чтобы я «ожидал» этого. Скорее, я был готов к этому.

— То есть, можно, сказать, что символы, которые вы использовали, выбраны случайно? То есть конфликт между двумя символами — элитарного — потребления апеллирует, скорее, к какой-то другой социальной группе, более высокого достатка, чем те люди, которые пришли на выставку? Или это не имеет значения?

Да, довольно случайно — началось все с импровизации.

Все это не адресовано какой-то определенной аудитории. Даже необязательно трактовать эти символы как логотипы. Маленькие дети и люди, не очень разбирающиеся в марках автомобилей, воспринимают их просто как изображения животных. Их восприятие не затуманено смысловым балластом и дает другие ощущения. И кстати, для людей невысокого уровня достатка символы элитарного потребления чаще обладают большей энергией, чем для богатых. Ведь когда ты уже завладел или можешь завладеть чем-либо, уже нет какого-то напряжения.

— В анонсе выставки было заявлено, что вы обладаете «уникальной самобытной техникой, которая вобрала в себя лучшее от духа дадаизма, яркости поп-арта и глубины концептуализма». Можете ли подробнее рассказать, как именно вы развиваете данные направления и в чем самобытность вашей техники?

Я сейчас экспериментирую с различными средствами и техниками выражения: материалами, языками, окружающим пространством, коллажированием, компьютерной графикой, живописью, фото и видео, музыкой и т. п. Возможно, со временем все это действительно выльется в какую-то самобытную технику.

— Скажите, а как вы относитесь к идеям о том, что в современном искусстве авторство невозможно, и идеи индивидуального стиля остались в прошлом вместе с модернистским искусством? Возможно ли найти «свое», если все вокруг экспериментируют со всем подряд?

Все равно рано или поздно находится кто-нибудь, кто придумывает что-нибудь новое.

— Джозеф Кошут в недавнем интервью «Афише» говорит, что искусство — это «смысл, а не форма и краски». Согласны ли вы с этим? Если да, то какой смысл вы вкладывали в чередование цветов фона и логотипов?

KRS-One, один из пионеров хип-хопа, как-то сказал: «Хип-хоп — это я». Это было эффектно, и в этом была изрядная доля истины, но, строго говоря, это не являлось объективной картиной.

Если бы искусство было «смыслом», если бы оно было исключительно носителем некоего рационального послания, то это означало бы, что в искусстве интеллектуальные каналы превыше эмоциональных. Я не вижу причины, почему это должно быть всегда так. Тем более непонятно, почему вообще эмоциональная составляющая должна игнорироваться.

Это как в баре. Можно вдаваться в крайности и употреблять чистые напитки, а можно смешивать коктейли. При достаточном количестве ингредиентов результат будет все равно один — удовольствие от процесса пития. При этом у каждого в зависимости от вкусовых предпочтений будет своя формула напитка. Кстати, следуя этому примеру, в моей интерпретации различные цвета в серии мустангов будут своего рода вкусовыми добавками.

Или, скажем, возьмем другую крайность: форму и краски. Представим, что какой-нибудь суперсовременный гипотетический творец возьмет и полетит на Луну, обошьёт её гипсокартоном (или чем-нибудь еще) в форме куба и покрасит в зеленый цвет. При этом, конечно, без всякого смысла. Не знаю, как остальным, мне бы понравилось, и я бы считал это произведением искусства. Это же круто — Луна была желтая и круглая, а стала зеленая и квадратная! Или как с сюрреализмом того же Магритта, который нарисовал каменную глыбу, висящую в воздухе. Какой в этом смысл? Да, можно считать, что он хотел этим что-то сказать. А можно считать, что он показал мир, в котором можно погрузиться в свои ощущения и созерцать.

— В продолжение предыдущего вопроса хочется спросить, зачем нужна была эта «тотальность», такое количество однотипных произведений? Не было ли скучно их рисовать?

Наверное, это что-то гипнотическое. Как в песне: «Надо бы, надо бы остановиться…»

— Как соотносятся искусство и политика? 68-ой год был годом студенческих волнений в Париже, начала войны во Вьетнаме, вся вторая половина 60-х — это время феминистского, антирасистского и антивоенного движений, борьбы за права и свободы, в которой концептуалисты принимали активное участие. Сегодняшнее время также не самое простое в политическом смысле. Имеет ли ваше искусство какое-либо политическое измерение? Какое и почему, либо почему нет?

На пересечении искусства и политики появляются, например, социальный дизайн и пропаганда. Всё это самостоятельные виды деятельности, которые используют средства искусства для решения конкретных задач в социально-политической сфере. Меня эти виды деятельности особо не вдохновляют, поэтому я ими не занимаюсь.

— Считаете ли вы, что у современного искусства есть какая-то особая задача, отличная от задач классической живописи?

По большому счету, наверное, нет, все то же самое: предложить почувствовать что-то, задуматься о чем-то.

— Как вы оцениваете состояние дел в современном искусстве вообще и в России в частности? Какие проблемы вы могли бы отметить? Какие есть положительные аспекты?

Недавно по «Культуре» была передача про нью-йоркский район Челси, который раньше был не самым привлекательным индустриальным местечком, а потом там обосновались художники, и за 15 лет там настроили новых домов, и теперь там 3 тысячи галерей, причем в основном — современного искусства. Я даже не буду говорить про то, что у нас во всей стране, наверное, столько галерей нет. Наш любимый город, конечно, не Нью-Йорк, но и не надо нам 3 тысяч, пусть хотя бы в год даже по одной новой галерее (в смысле нормального выставочного пространства) появляется и даже не обязательно современного искусства, и то будет уже какой-то прогресс в этом плане. У нас же что сейчас происходит: недавно закрылся Сибирский центр современного искусства (точнее, он переехал в Томск). А таких выставочных пространств и так, мягко говоря, не слишком много было, сейчас же остались по сути только Городской центр изобразительных искусств и Художественный музей. То есть, получается, что пока мы в этом отношении движемся скорее в обратном направлении. Добавим ко всему этому иногда имеющие место новые сибирские методы цензуры и увидим, что радоваться особо нечему, хотя бывает и хуже. Может быть, в этом и есть положительный аспект?

— Могли бы вы дать какой-то предположительный прогноз тому, как будет развиваться искусство дальше? Какие есть тенденции?

Новые технологии продолжают значительно расширять палитру художников: воплощать взаимодействия с цветом, светом, формой, пространством, звуком и ощущениями становится легче.

— Вот вы говорите про взаимодействия зрителя с искусством… Можно ли сказать, что основным плюсом развития современных цифровых технологий является именно интерактивность, которая как раз и обеспечивает эмоциональную включенность посетителя выставки? Не окажется ли в этом случае, что нет никакой разницы между искусством и, например, развлекательным центром или парком аттракционов?

Технологии облегчают работу, дают новые возможности, но как их использовать и что с ними делать, решает человек. В этом смысле нет особой разницы, какие технологии используются: высокие или примитивные.

___________________________________________________________________

Беседовала: Ирка Солза-Кузнецова