Ангельское дерево сознания

Если исчезнет образ твой,

то я разрушусь

Несколько прочитанных мной за последнее время книг рассматривали аспекты памяти. Это натолкнуло меня на размышления о свойстве мозга, но собственный текст не рождался, пока у меня не возникло воспоминание из детства. 

Какое-то смиренное и воодушевляющее ощущение от сегодня, мартовского дня автоматически вызвало в моей памяти картину дома и сада, в которых я не была уже больше десяти лет. Дом и сад не были моими, я там не жила — была гостем. Я не знаю, счастливы ли были его владельцы. Я могу рассуждать об этом лишь с той точки зрения, которую мне удалось найти, как стороннему, посетителю тех мест. И неспроста во мне живёт ощущение, что я была в доме и в саду счастливее его постоянных обитателей. 

В том, чтобы придать этому ощущению часть объективности, я оттолкнусь от распространённого в человеческой жизни явления — часто человек не видит того, что у него есть намного больше возможностей, или же он не видит этих возможностей вообще. В данном случае речь идёт об особенной красоте и ощущениях, эмоциональных и телесных, в связи с нахождением в этом месте. Об этом доме и саде у меня остались воспоминания как об ауре света. Свет и воздух, проникающие сквозь кружевные занавески и ложащиеся медовым свечением на сосновые панели стен и пола. Тот же, свет и воздух, мерцал в пространстве ландышей с тёмно-зелёными крупными листьями и голубыми в тени цветками, растущих под вишнями. Фарфоровый, но не холодный, а тёплый свет песка и соснового бора, всех его артефактов — шишек, морщинистых листов дикой смородины и махровых красных веток малины, внезапных появлений бронзовых ящериц и блеск спины гадюки, дрожание ветра вблизи железной дороги. Всё во всём было.

В другом тайнике пространства этого участка росла скумпия. Она была видна из комнаты хозяйки, и я до сих пор представляю, как женщина просыпалась в светлой комнате из сосновых досок и видела розовые облака. Скумпия стала одним из кодовых знаков моей (личной) памяти, поселилась там надолго. И я не полностью могу осознать, что это дерево значит для меня. Мечты? У скумпии ангельские черты — она цветёт метельчатыми розовыми и пушистыми цветками, словно повисшими в воздухе. Получается, мечты о нежности

хрупкости

ускользании

независимости собственной идентичности от внешнего мира

Скумпия, как стояла в углу двора, так и оставалась там стоять и цвести, год за годом, осень за осенью сбрасывая листву и весну за весной осыпаясь последним снегом. Всё самое красивое и светлое в моей жизни связано с тем деревом скумпии. 

В своём предыдущем эссе я приводила примеры того, как растения вдохновляют не только своим внешним видом, но и самоцельностью, обладанием внутреннего самоощущения. 

До воспоминания о скумпии, я и не подозревала, что растения в моей жизни и самоидентичности значат больше, чем просто воспоминания. 

Получается, я училась у растений, деревьев «традиционно приписываемым человеку чертам и поведению» — нежности, мягкости, ощущению свободы. 

Возвращения

Два года набираться смелости, чтобы пойти бывшим маршрутом. Дело в человеке, который проходил с тобой маршрут первый раз. Для каждой из вас двоих он был первым разом. Мне страшно, но не увидеть изменения в пространстве, не обнаружить новые могильные стулья и дорожки. Дорожки те же — липовая аллея медовых прозрачных веток, бахромой тонкой простивших январское небо. Те же яблоневые ряды, за ними — полосы тумана и так до бесконечности заканчиваются и растворяются горизонты города, ещё невиданного мной. Пространство затихает. Не слежу за сердцем — покой. Сад камней безмолвствует, под ногами — гравий. И тысячи птиц звенят и щебечут в редких еловых деревьях.

Мне страшно, я так думала, так считала, что я слабее, чем я есть на самом деле. Пожилая женщина кидает через забор хлебные горбушки. Внутри полукруга обустроили дворик для птиц. Они служат мёртвым.

Знаешь, камни и на камнях след — следы незавершённых наших разговоров. Боишься холода, боишься… Но не темноты. Отголосков твоего голоса. Пространство возвращения по позвоночнику исцеляет меня, говорит больше не верить людям, тебе. Но я то знаю, что мир простужен и память хранится в земле. Я найду её, быть может, в своих снах.

Я боюсь. Я иду и боюсь встретить тебя, потревожить гнездо ос. Боюсь возвращения твоего Образа. Боюсь.

Но пространство возвращения неминуемо исцеляет меня. Пребывая в нём, ты сталкиваешься со страхом, который есть только в твоей голове. Теперь я понимаю, что встретить тебя не равно испытать боль. Что тебя уже невозможно встретить на том же маршруте, на прогулке возвращения. Сад камней безмолвствует, если приказать их голосам заткнуться, что я и делаю. Не молчат только сосны — пусть их ветки поют о невозможном.

Тихо садятся утки, но больше — воро́н. Чёрно-серые птицы, переносчики страданий. Я знаю, ты справишься, каким бы тяжёлым не был день, мой внутренний голос и друг.

Калитка всё та же, и арка заперта на замок. Вход посторонним запрещён, а значит — время собирать пир для гостей отбывших. Долго вглядываюсь в пространство внутри арки — тайник с сердцем в рододендронах. Смотрю на хвойные, папоротники. Ребёнок внутри не играет. Будто осенью выпили яд — время здесь без листьев и снега. Завалявшаяся хвоя слиплась по уголкам губ. Трудно отковыривать месту старую смолу.

Парадокс опытного тимирязевского лесопарка в его устойчивости к длительности. Он не меняет свой облик, хоть и грешит затмениями. Дело в том, что по моим подсчётам из прошлого время здесь должно было изменить всё. Очистить, придать шероховатостям и несовершенствам сколы безупречности, чистоты. Но лесной покров тот же, только ещё гуще слой, накопившийся за последние два года, что нас здесь не было. Сегодня я одна и это может быть праздник. Академическая могила поросла мхом так, что он флюоресцирует издали. Бревно всё то же — лежит неубранным мостом, перекинутым через лужу. Веду мысленный дневник находок — бегло карандашом — лиственный слой, ледяные корки нетающего и летом снега, вода, незастывающая, погрызенный мячик, древесные грибы, похожие на торт, старые бордюрчики, покрашенные в белый и чёрный, цвета чередуются. Зелёный здесь всё так же ядовитый, только цветов нет, потому что рано, хоть и погода притворствует. Растительное царство существует нескончаемое количество времени, не уходя на зиму.

Дальше моста я не пошла. А выйдя, поняла, что отдала возвращению мысли и боль. Время оттачивает пространства до какого-то своего совершенства. Обогнув парк, понимаю, что давний наш выход замуровали — дыру между прутьев сварили. Вдоль парка помеченные навигационными знаками деревья. Что-то горит в воздухе, предвещая новые начинания.

Страх забрало пространство. Я пошла прежним маршрутом и больше не вернусь туда.

Автриса: Мария Кривова